Галактике не осталось ни одной цивилизации, кроме человечества, так и не
понявшего, что самим фактом своего существования лишило себя так
называемых "братьев по разуму".
Космос молчал по очень простой причине - человечество само "заткнуло
рот" всему, что могло бы думать, создавать и вообще существовать на
достаточно разумном уровне.
Ощущение мучительно больной совести - смертельно больной, если на то
пошло, ибо двумерие совести было в момент проникновеия в него Мусы уже
покорежено и напомимало скрученный взрывом стальной лист, - было подобно
сердечному спазму. Муса в десятый раз повторил "Я потерял сознание",
добавив к тому: "Мне стало больно здесь... в груди... я убил столько, что
не имею права жить...", и поставив точку - "Все мы не имеем права".
- Ты не нашел Хаима, - констатировала Дина. - Я найду его сама. В
пространстве совести должна быть и моя линия.
- Андрей! - неожиданно вскрикнула Людмила, и только тогда все
обратили внимание на то, что уже несколько минут не слышно мыслей
мальчика.
Андрей сидел, прислонившись к упругому стволу дерева, голова его
склонилась набок, тело находилось в неудобной позе, вот- вот упадет, но
упасть ему не позволяла неловко согнутая и будто сведенная судорогой рука.
Глаза мальчика смотрели куда- то за горизонт - нарисованные глаза
скульптуры.
Людмила подходила к сыну маленькими неловкими шажками, но ей
казалось, что она мчится, сломя голову, так, что в ушах свистит ветер.
Инстинкт, хотя она и не понимала этого, сдерживал ее движения - может
быть, за эти несколько дополнительных секунд Андрей вернется, и тогда она
примет в объятия не манекен, а живого сына?
- Остановите ее! - подумал И.Д.К. - Нельзя Андрюшу трогать!
Он сам же и осуществил это намерение, мысленно схватив Людмилу за обе
руки, она отбивалась, но на помощь И.Д.К. пришли остальные, и Людмила
замерла, смирилась, и, когда от нее меньше всего ожидали, сделала то, что
должна была сделать, по ее мнению, сразу - отправилась вслед за Андреем.
- Дина! - предупреждающе воскликнул И.Д.К., поняв, что и она сейчас
уйдет, и ее не остановить.
- Не бойся, - сказала Дина и подошла ближе к И.Д.К. - Я не уйду. Ты
найдешь Хаима, когда придет время. Да?
* * *
Поиск в пространстве совести несколько отличается от поиска чего бы
то ни было в простом и привычном четырехмерном пространстве-времени.
Людмилу вел инстинкт, и она не подумала о том, что и как станет делать, и
сможет ли что-то сделать вообще.
Андрей, в отличие от матери, все прекрасно обдумал, и потому
встретился с гораздо меньшими неожиданностями.
Облака внутри выглядели плотной ватой, как и положено облакам, если
смотреть на них из салона самолета, - ничего интересного. Оставив облачный
слой внизу, он сразу же забыл о цели путешествия, потому что самое понятие
путешествия - перемещения в пространстве и времени - потеряло смысл.
К чему путешествовать, если есть куда более интересное занятие -
спасать миры?
Он спас похожих на маленьких крабов жителей планеты, погубленной
болезнью, поразившей мозг. Мозг, впрочем, не жителей, но самой планеты,
которая и была, на самом-то деле, существом разумным и сотворившим жителей
на своей поверхности исключительно в познавательных целях. Конечно, Андрей
абсолютно ничего не смог бы сказать о том, где именно и когда существовала
такая планета. Знал только, что - да, существовала, и что - да, погибла, и
причину знал: болезнь возникла потому, что где-то на Земле в Уганде (он и
не знал, что есть такая страна на свете!) были в одночасье убиты ни за
что, ни про что пятнадцать тысяч человек. Причинно- следственные связи в
двумерном пространстве совести привели к однозначному результату, и мозг
планеты (он занимал почти весь ее объем, вплоть до кипевшего лавой ядра),
потеряв способность мыслить последовательно, принялся методично уничтожать
им же созданное население.
Так вот и начинается безумие, если говорить о планетах.
Возможно, что совесть Андрея устремилась именно к этой планете
потому, что спасти "крабиков" не представляло большого труда - планета их
создала, планета их погубила, она же и воссоздала погубленное, она не
помнила цели, но средства запомнила и воспользовалась этими средствами,
вполне доступными любой планете с подкорковым разумом лавового типа.
Людмила, поднявшаяся вслед за сыном, пересекла облачный слой в другой
области двумерного пространства, к тому же, сам тип измерений едва заметно
сместился, и потому не совестью стало ощущать себя сознание Людмилы, но
стыдом за все, что сделали люди с существами иных планет, звезд и
галактик.
Совесть конструктивна, стыд пассивен. Людмила терзала себя, но ничего
не могла исправить - что сделано, то сделано. Она облилась слезами над
серой пылевой туманностью: всем, что осталось от некогда прекрасного мира
в галактике, располагавшейся в трехстах миллионах световых лет от
Солнечной системы. Она страдала и, зная, что миров, подобных тому, чья
смерть так ее взволновала, еще очень и очень много, Людмила понимала, что
для сохранения здравого рассудка нужно немедленно вернуться на Саграбал.
- Андрюша! - воскликнула она, когда вновь увидела над собой
серо-сизое небо и лица бывшего мужа и его любовницы.
- Он только что вернулся, - сказал И.Д.К., и Людмила, повернув
голову, встретилась взглядом с сыном.
Им не нужно было времени, чтобы все вспомнить, а остальным пришлось
рассказывать, и рассказ этот оказался столь же бессвязен, сколь велики
были попытки Андрея и Людмилы создать хотя бы отдаленное подобие
хронологии. Резюмируя, И.Д.К. сказал, с сомнением в мыслях:
- Теперь, мне кажется, я понимаю, почему молчала Вселенная.
- Я тоже, - подал голос Ричард, - и это ужасно.
- А я не поняла ничего, - призналась Джоанна.
- Мы убили их всех, - сказал Муса.
И.Д.К. посмотрел на Йосефа - его реакция, реакция человека, более
других разбиравшегося в высших сфирот, была важнее прочих.
Но Йосеф молчал. Молчал голос Йосефа, молчали мысли Йосефа, он
никогда прежде "молчанием космоса" не интересовался, да и не знал, скорее
всего, об этой гойской проблеме.
- Мы убили их всех, - повторил Муса, будто в его мыслях эта фраза
вертелась кольцом магнитофонной ленты. - И мы должны их всех оживить.
- А чем мы, скажите на милость, занимаемся? - сказал И.Д.К. - Или вы
воображаете, действительно, что Код управляет лишь земной цивилизацией, и
что Творец, кем бы он ни был, лишь нами, людьми, более того - евреями,
ограничил деятельность свою? "И восстанут мертвые", верно? Почему вы
думаете, что это только о наших, земных, мертвецах? Почему не обо всем
живом и разумном, что было создано и погибло - от наших ли действий или по
естественным, с позволения сказать, причинам?
- Мамочка, - сказал Андрей, который не очень внимательно слушал
пререкания взрослых. - Мамочка, ты знаешь, Хаим все еще не попал на
Саграбал. Его нет здесь.
И тогда все замолчали, и мысли свои прихлопнули усилием воли, и
посмотрели на Андрея, а он, смутившись от неожиданного общего к нему
внимания, продолжал:
- Хаим вообще не на планете... Это какое-то место... Нет, я не могу
рассказать...
- Не рассказывай, ради Бога, - удивительно кротким голосом прервала
сына Людмила. - Закрой глаза, открой мысли. Можешь?
Андрей не ответил - обиделся.
Среди безвременья заоблачной выси (говорить ли о выси там, где нет и
глубины?) увидел или, точнее, ощутил Андрей некий остров. Не планета. Не
звезда; звезда была бы тускла и прозрачна - как еще может выглядеть звезда
в пространстве невыраженных ощущений? Это был остров - двумерная
ограниченность в трехмерной бесконечности. Забытая и легкая твердь.
Пересадочная станция, - подсказал И.Д.К., и Андрей согласился.
Хаиму было хорошо. Он летал над чем-то, что с высоты выглядело сразу
всеми рассказанными ему сказками. Он не мог отделить одну от другой, да и
не хотел. Ни пространства, ни времени на Острове не существовало.
Измерение сказок?
Скорее, измерение воображения, - подсказал И.Д.К., и Андрей
согласился.
Хаиму было хорошо, потому что он сам создавал мир, в котором жил. Мир
был низок, а летать хотелось высоко, и Хаим придумал высокий мир, так и не
поняв, что понятие высоты существует лишь в его воображении, как и понятие
добра и зла - добром он наделил все живое, а зло отдал мертвому, которого
на Острове было предостаточно, а если чего недоставало, то воображение
Хаима достраивало мертвечину зла.
Присутствие Андрея Хаим ощутил, он Андрея даже увидел, он с Андреем
даже обменялся мыслями, а потом попросил уйти, потому что с ходу не смог
разобраться, что принес ему Андрей - добро или зло.
- Тебя мама ждет, - подумал Андрей.
- Ждет? - усомнился Хаим и был прав, в мире без времени ожидание
теряло смысл.
- Где ты? - спросил Андрей. - Как сюда попал?
- Пришел-прилетел-приполз-явился.
- Иди-лети-ползи за мной.
- Нет, - сказал Хаим неожиданно твердо, и Андрей перестал его
ощущать, он оказался вне представлений Хаима о добре и зле; измерения, в
которых они существовали, перестали пересекаться, и Андрей вернулся в мир
совести, где ему стало страшно, он понимал, что здесь воплощенного зла
куда больше, чем того легкого зла, что создавал Хаим на своем Острове,
выдержать этого Андрей не мог и ринулся под облака, как в теплую воду
бассейна после ледяного воздуха зимней московской улицы...
- Я смогла бы найти Хаима по тем вешкам, что показал Андрюша, -
сказала Людмила.
- Думаю, что и я сумел бы, - согласился И.Д.К.
- Я сама, - это была мысль Дины, и все подчинились ей, не задавая
вопросов.
Дина ушла по-английски - не попрощавшись.
* * *
Этот эпизод нуждается в комментарии, хотя большинство читателей
именно его восприняло без внутреннего протеста. Мир, в котором оказался
Хаим на своем пути к Саграбалу, очевидно, принадлежал к группе миров, в
терминах физики имманентного пространства называемых "креационными". Я
интересовался статистикой - оказывается, примерно два процента людей Кода
приходили на Саграбал именно таким путем.
Проблема, однако, в том, что среди множества описанных символьных
измерений мироздания - "сфирот", в терминологии Кода - попросту нет того,
где был обнаружен Хаим. Возможно, его нет сейчас. Возможно, его вообще
никогда не было. Возможно, оно только появится - такой вариант не исключен
тоже. Поэтому физики (см. дискуссию по проблеме Миньяна в "Физическом
сборнике", Израиль-11, год Исхода 201) предпочитают относить эпизод с
поисками Хаима к категории артефактов, каких действительно достаточно в
вероятностной Вселенной, где количество сфирот определено лишь
статистически и меняется с изменением физических условий.
Моя реконструкция основана на знании документа, о котором я упоминал
в начале повествования. Я вернусь к этому документу впоследствии, а пока
прошу поверить мне на слово - было именно так.
* * *
По взаимному согласию - разошлись.
Джоанна и Ричард вернулись к людям, пришедшим на Саграбал за
последние сутки - от зари до зари, если называть зарей смену мрака светом.
Людмила с Андреем продолжали в излучине реки строить для прибывших
поселение, хотя те и сами могли бы справиться с задачей. Йосеф с И.Д.К.,
решив заняться исследованием планеты с воздуха, сразу же и приступили к
выполнению задуманного, а Муса остался на поляне, погруженный в себя, - он
продолжал решать задачу, не имевшую в тот момент решения.
И.Д.К. согласился с предложением Йосефа только для того, чтобы чем-то
занять мысли и душу, не думать о Дине и не провалиться в трясину страха за
нее.
Они поднялись над лесом и увидели сверху лагерь - один из тысячи, -
где в зарослях травы-дорожки бродили сотни людей, многие из которых уже
вполне освоились и, осознав себя строителями, возводили и уничтожали
странные сооружения, ни к чему не приспособленные - разве что служившие
доказательством причастности человека к природе этого мира. Среди них
бродили и Ричард с Джоанной - старожилы! - объясняя растерявшимся (таких,
впрочем, было немного) простые истины Саграбала. Истина первая: этот мир
наш, и он нас принял. Истина вторая: в этом мире мы можем все. И третья
истина, которая следовала из первых двух: мы еще не знаем своих в этом
мире возможностей, и потому нужно быть очень осторожными.
Предостережение казалось излишним - люди были осторожны, в том числе
и те, кто на Земле имел характер агрессивный и даже злобный.
Йосеф переместился на сотню километров в сторону поднимавшихся из-за
горизонта гор, и И.Д.К. последовал за ним - оба прибегли к телепортации.
Йосеф возник неподалеку, метрах в десяти, и И.Д.К. едва удержался от
смеха - очень уж нелепо выглядел Илья Давидович, стоявший в воздухе будто
на твердом полу и даже притоптывавший ногой в нетерпении; фалды пиджака
болтались, туфли же выглядели полным анахронизмом. Почему-то именно сейчас
И.Д.К. пришло в голову, что одежда, которая все еще была на них, стала
даже не анахронизмом, а просто бессмыслицей. Стеснялся ли он своего тела?
Нет, конечно, так же как ни в малейшей степени не стеснялся своих мыслей,
обнаженных по природе своей, не прикрытых с некоторых пор одеждами лжи.
Почему, обнажив мысли свои, они до сих пор инстинктивно противились
следующему естественному шагу?
И.Д.К. перестал думать об этом, потому что Йосеф сказал, всматриваясь
в темное пятно далеко на горизонте:
- Я не вижу деталей.
Бросив себя на высокий холм, где, казалось, и находилось пятно,
И.Д.К. обнаружил лишь густые заросли все той же травы- дорожки, которая в
растерянности пошла волнами, не понимая, чего хочет И.Д.К., а он и сам не
знал этого, но, осмотревшись, увидел все то же темное пятно - на фоне
уходившего за горизонт леса. Пятно висело в воздухе и, похоже, едва
заметно шевелилось. Это подтвердил и Йосеф, опустившийся рядом. Он
предпочел преодолеть расстояние по воздуху и мысленно показал И.Д.К., как
пятно изменяло свое положение по мере того, как Йосеф, раскинув руки,
удерживал тело Мессии от падения и направлял его по прямой к цели,
эфемерность которой стала ему быстро ясна.
Теперь они поменялись ролями - И.Д.К., преодолевая неожиданный и
странный приступ боязни высоты, бросил свое тело в воздух, а Йосеф исчез,
чтобы в следующее (или - в то же самое?) мгновение возникнуть там, где,
как они оба были уверены, находилось пятно.
Пятно мерно, будто бурдюк толстого барана, колыхалось на полпути к
горизонту. Примерившись и оценив расстояние (возможно, совершенно
неправильно), И.Д.К. нырнул, телепортируясь, и сразу же вынырнул.
Никуда.
* * *
У Мусы были свои соображения, которыми он не хотел пока ни с кем
делиться. Скрывать свои мысли он не умел - точнее, ему казалось, что, если
он старается о чем-то не думать, то окружающие сразу узнают об этом его
намерении и из любопытства (а может, и по иным причинам) начинают копаться
в глубине - в том, что И.Д.К. называет подсознанием. Ему это не нравилось.
Но еще меньше Мусе нравилось, когда на него не обращали внимания, когда
его мысли игнорировались; в этом, конечно, заключалось противоречие, и
Муса разрешил его стандартным методом, многократно описанным в теории
творчества, хотя, естественно, никаких книг подобного рода Муса не читал.
Решение представлялось единственно верным.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг