У Мессии раскалывалась голова после совещания, он мало что понимал в
политике, он не мог, даже имея достаточную информацию, логически принять
верное решение. Слушая, он всматривался в лица: Любавического ребе, всех
президентов, папы Римского и русского Патриарха, и еще - представителей
разведок и комитетов безопасности. Связь была организована отлично, и
Мессия, глядя на одутловатое, с мешками под глазами, лицо российского
президента, вспомнил, как еще полгода назад он пытался дозвониться до
оставшегося в Москве Наума Златкина, товарища по институту, который просил
прислать ему вызов, и как не сумел пробиться через шелест и тихое
звякание, и чьи-то голоса, видимо, из тонких миров, приближенных к
Создателю. Где теперь Наум? Наверное, в Израиле. И наверняка поражен - был
знаком с самим Мессией, скажите, какая честь! Почему не появился, не
позвонил? Стесняется? Многие стали стесняться. Он сам себя стесняется,
носит эту надутую собственной значимостью маску, а внутри сидит испуганный
ребенок, и львиная доля энергии уходит на то, чтобы не показать, не
пропустить страх через фильтры мысли, чтобы никто не прочитал то, о чем он
думает. Мессии казалось, что не всегда это удается. Выражения лиц
секретарей иногда становились слишком уж выразительны. Впрочем, думали
хасиды в это время о святом, а не о низменном в душе.
Мессия заставил себя вслушаться в то, что говорят президенты, хотя и
сам знал все, что они могли сказать. Как посланник Бога, только он мог
решить - на какие рельсы перевести отношения между миром, принявшим Код, и
миром, оставшимся на естественном (естественном ли?) пути развития.
Президент Соединенных Штатов перечислял названия военных баз,
полностью готовых к отражению любой атаки, и Мессия понял вдруг, что
никакое знание не поможет принять решение, ибо оно задано Кодом.
Детерминированность. Судьба. Рок. Какая разница?
Мессия мягко надавил на глазные яблоки, будто прервав этим движением
демонстрацию сюрреалистического, но совершенно документального, фильма.
Выпрямился. Вздохнул. Протянул руку к экранам.
- Господа, - сказал он, и президент США замолк на полуслове. - Через
полчаса я выступлю по всем государственным телевизионным каналам с
обращением к миру. Мне нужно пять минут. Надеюсь, что получаса хватит,
чтобы подготовиться. Я буду говорить отсюда.
Встал. Потянулся - совершенно непроизвольно. И вышел.
Он сам не ожидал от себя такой уверенности. Супермен. Видела бы Дина.
Мессия. Посланец Бога. Самозванец. Страха в нем было больше, чем в прежнем
Илье Кремере. Какое это сейчас имело значение? Он читал как-то, что трус
способен бояться лишь тогда, когда существует выбор. А если выбора нет,
трус поступает, как предписывают обстоятельства, и кому-то может
померещиться, что он совершает подвиг.
Илью Давидовича не интересовало, что думают президенты, папа Римский
и даже Любавический ребе.
Он просто боялся это знать.
* * *
Миром правит тот, кто владеет информацией. Сегодня эта фраза может
показаться многим непонятной. Как можно править тем, что тебе не
принадлежит? И как можно владеть информацией, если она принадлежит всем?
Однако не нужно быть историком, чтобы понять очень простую вещь - во
время Исхода, когда Код только-только начинал действовать, а тем более до
явления Мессии, информация, знание были сущностями объективными, но
недоступными большинству. Причин было множество, в том числе
несовершенство человеческого организма. Кроме того - несовершенство, а
точнее - не всеобщая, скажем так, доступность глобального компьютерного
банка данных.
Можно скрыть свои мысли, свое мнение, свои тайные желания - нечто
такое, что является плодом собственных размышлений, - да и то лишь до тех
пор, пока мысль не обращена в слово, телепатему или любую иную структуру,
излучаемую мозгом. И невозможно, даже по общим физическим законам,
удержать в некоем ограниченном объеме информацию о реально произошедшем
событии, явлении, о произнесенном слове, наконец. Закон роста информации
(негэнтропии) в разомкнутых системах, каковой является Вселенная, -
всеобщий закон природы, во времена Мессии таковым почитался закон
сохранения энергии. Кстати, даже без модификации его Лавзоном, что сейчас
тоже многим кажется нелепым.
Все это я говорю для того, чтобы события того дня - дня Воззвания -
стали понятны не только информативно, но эмоционально. В конце концов,
именно для того я и пишу, чистая информация меня не интересует по причине,
ясной из вышеизложенного: информация доступна любому, и если кто-то не
знаком с подробностями событий, происходивших на Земле в месяцы Исхода, то
это его собственное упущение. Мы знаем, что и почему происходило. Но
многие не понимают сути.
Людей. Не событий.
Во время обсуждения моей концепции с историками (и в более широкой
аудитории тоже), меня поразило, что многие - даже профессионалы - до сих
пор не поняли (не поняли - зная факты), почему противостояние людей Кода и
людей Пространства, неощутимое столь долгое время даже для политиков
высокого ранга, проявилось неожиданно, потребовав от Мессии принятия
решени о начале Исхода?
Надеюсь ответить на этот (незаданный, впрочем) вопрос.
Кстати, кто скажет мне - почему между точным знанием фактов и
пониманием их сущности лежит пропасть, преодолеть которую способны
немногие? И часто вовсе не те, кто владеет методами преодоления
философских и иных пропастей...
* * *
Бездна, в которую падал Йосеф, не имела не только дна, не только
конца, но и начала. Эта бездна была - Бог, именно таким видел Творца Моше,
только не мог выразить словами, находил привычные, и получалось - огненный
шар, или куст, или голос в небе.
Бездна, в которую падал Йосеф, не пугала, потому что он не мог
разбиться. И еще потому, что он твердо знал - пришла к нему смерть, и
теперь, покинув телесную оболочку, он воспарил к высшим сфирот, становясь
все ближе к той силе, которой поклонялся.
Йосеф не был профессиональным каббалистом, хотя, конечно, знал
многое. Иногда он даже спорил мысленно с автором "Книги Зоар", а бывало,
ему приходили в голову сомнения и относительно некоторых высказываний в
устной Торе. Когда к нему приходили люди со своими вопросами, порой
наивными, часто зрелыми и действительно неразрешимыми в одиночку, Йосеф
сначала отвечал так, как указывали Тора или Талмуд, или Галаха, а потом,
дав собеседнику время уложить в сознании ответ, сам же принимался его
интерпретировать и порой оспаривать, вызывая человека на диалог, спор, и
вот тогда-то начинала ткаться бестелесная, но очень прочная ткань истины.
И когда человек покидал ешиву, он уносил не просто ответ, но - решение.
Свое собственное решение, а не навязанное равом пусть даже из самых лучших
побуждений.
Единственное, чего не допускал Йосеф ни при каких обстоятельствах, -
чтобы собеседник не пожелал думать. Верь, верь безмерно, знай, что превыше
всего воля Творца, единого Бога нашего, и знай еще, что понять эту волю мы
сможем только тогда, когда поймем мир, в котором живем. Ибо не словами
дается она, но косвенно - через поступки людей, через природные силы, даже
через силы зла, которые, будучи не менее сил добра подвержены
Божественному влиянию, играют столь же необходимую роль в принятии любого
решения.
Падая в бездну, а точнее - поднимаясь в ней (ощущение падения не
могло обмануть; в мире духа он мог только подниматься к слиянию, ибо жил и
умер в самом низшем из миров - мире косной материи), Йосеф ждал явления,
оно должно было начаться яркой точкой в конце этого бесконечного туннеля,
и точка должна была стать огнем пылающим, а дальше он не знал, о
дальнейшем можно было только догадываться.
Вокруг себя он услышал голоса и узнал в них голос матери ("Спокойно,
сынок, ты уже с нами, все позади, хотя ведь ты не мучился, благодарение
Создателю"), отца ("Ты прожил не всю жизнь, Йосеф, но об этом после..."),
дяди Натана, погибшего на Голанах во время Шестидневной войны ("я расскажу
тебе, как все было, ты должен знать"), и еще чьи-то голоса доносились
издалека, приглушенно, будто разговаривали за стеной, а потом возникла
блестящая точка, разбухла и стала белым кругом, и душа Йосефа влетела в
него, и прорвала какую-то хрупкую преграду, он точно знал теперь, что
никакого тела у него больше нет, он испытывал огромное облегчение, будто
избавился от гирь на ногах, и еще от чего-то избавился, он сразу понял,
что это были ненужные ему воспоминания и опыт душ, вошедших в него при
последней реинкарнации, притаившихся в нем, не мешавших ему жить, но и
пользы никакой для той, прошедшей, жизни не представлявших. Теперь они
отлетели, и Йосеф испытал облегчение, потому что одна из этих душ была
душой падшей женщины из Иудеи времен Второго храма.
Мир вокруг него стал ослепительно белым, Йосеф подумал, что поднялся
уже в высокие сфирот, и это свет Творца, изливающийся в низшие миры,
обволакивает его, протекает сквозь него, учит его чему-то, чего он не знал
в той, земной, жизни. Это был свет приобщения, и Йосеф плескался в нем как
младенец в ванне, не понимающий, что в глубокой воде можно захлебнуться.
Все голоса умолкли, его оставили одного со светом, и теперь Йосеф
ждал, что услышит - нет, не голос, не колебания чего то, что не могло быть
воздухом, а воплощенную в образы мысль Творца. Йосеф жаждал этого. Он был
готов.
И получил то, что хотел.
* * *
Илья Давидович поспешил к Людмиле.
Подготовка аппаратуры началась, едва он покинул комнату совещаний.
Мессия на мгновение подумал, что никто из прежних тиранов, царей или
духовных лидеров не обладал такой властью, как он. И он мог бы... Мысль,
конечно, была нелепой, но ведь родилась - пусть на миг, - и Мессия
остановился посреди коридора, и жаркая лава потекла по спине. Власть.
Он всегда хотел уйти от роли маленького человека, исполнителя, хотел
подняться, но не для того, чтобы видеть мир и людей сверху. Чтобы быть как
они - те, кто наверху. Похожим на них. Не выделиться, а быть похожим.
Власть. Он должен был ее проявить.
И еще он понял, что на планете Земля людям Кода не жить.
Он был уже почти месяц убежден в этом.
Сегодня лишь получил подтверждение.
И только теперь ему стало по-настоящему страшно.
* * *
Выплакалась вволю. Хасиды держались поодаль, в глаза не смотрели,
бороды их и пейсы выглядели чужими и страшными, такая же окладистая борода
Мессии казалась аккуратной и ласковой наощупь. Людмила ждала возвращения
Ильи Давидовича в Малом кабинете, ей принесли кофе и печенья, и только
здесь она поняла окончательно, что сын ее больше ей не принадлежит. Они
оба - Илья-первый и Илья-второй - забрали у нее мальчика, потому что он им
нужен. Им. Только им.
И она сама привела к ним Андрея. А теперь ждет - чего?
Знобило. Заболела? Нет - все нервы. Совсем не того ждала от Израиля.
Чего? Счастья? Спокойствия? Любви? Ничего этого нет.
Почему в доме Мессии такая сумрачная настороженность мысли? Тихие
разговоры хасидов звучали почти в неслышимом инфразвуке. Возникли слова
"поход против Бога", они не были произнесены, но они звучали, повторяясь.
Как любила говорить Тамара, давняя подруга, увлекавшаяся экстрасенсорикой
и после курса обучения у самого Дубицкого даже лечившая людей от всех
болезней: "мне идет информация". Сейчас Людмиле казалось именно так, хотя
она и понимала, что ниоткуда ничто не идет, а знание рождается в ней самой
как реакция на услышанное, увиденное и непонятое прежде.
Будет война. Будет, потому что мир оказался разделен, как был
разделен тысячу лет назад. Тогда были христиане и неверные. И нужно было
вызволить Гроб Господень. В школе Людмила учила, что причины крестовых
походов были не столько религиозными, сколько экономическими. Естественно,
бытие определяет сознание. И это говорили люди, готовые за идею удавить
противника. А сейчас на планете есть две цивилизации - люди Кода и все
прочие. И "прочие" оказались вовсе не рациональными европейцами или
американцами, но азиатами, для которых религия - образ мысли и, как
оказалось, смысл существования. Что делает дикарь, если в его джунгли
приходит красавец-богатырь, способный совершать такое, что дикарь и
придумать не мог? Правильно, берется за копье.
Людмила подумала, что сойдет с ума, если просидит еще несколько минут
в вязкой тишине, превращавшей звуки в омут, а мысли - в отдельные, не
связанные друг с другом тяжелые бревна, которые тонули в этом омуте без
следа.
В комнату вошел один из секретарей Мессии и, стараясь держаться от
Людмилы подальше, включил стоявший у стены небольшой телевизор. Выходя, он
тихо притворил за собой дверь, и Людмила впервые сегодня действительно
оказалась одна. Она не хотела быть одна и метнулась к двери, но голос из
телевизора остановил ее.
Говорил на иврите диктор израильского телевидения. Странным образом
Людмила понимала не слова, но их смысл. А смысл был в том, что
приближается сражение сил Света и сил Тьмы. Именно для того, чтобы
победили силы Света, и явился в мир Посланец. Каббалисты давно предвещали
переход человечества в Новую эру. О том же говорили иные прогнозисты, а
наука лишь теперь, после явления Мессии, приблизилась к пониманию этого
глубокого исторического процесса.
Но на планете остались люди - большинство, - которые Код не
восприняли, для которых слова Мессии и текст Торы остались сотрясением
воздуха и закорючками на бумаге. Более того - попыткой возвеличить Запад
над Востоком. Мысль была не вполне верной, поскольку деление шло вовсе не
по географическому признаку - и на Востоке оказалось немало людей Кода,
даже не подозревавших прежде о своей причастности к иудейскому племени, к
одному из колен Израилевых.
Они пострадали в первую очередь. Погромы в Индонезии и Малайзии.
Может, это была искра. Может, если бы этой искры не было, два мира,
внезапно разделенные явлением Мессии, так и продолжали существовать рядом,
но не вместе. Может быть. Правда, ясновидцы из людей Кода уже три месяца
назад предрекали пожар. Самое глубинное в человеке - ксенофобия. Из такого
древнего прошлого, что не избавиться никаким усилием воли, тем более, что
усилие такое предпринималось очень немногими на Востоке. Сунь Тан в Китае.
Его разорвала толпа на пороге дома.
Неужели все знали о том, что грядет Армагеддон, и лишь одна Людмила
оставалась при своих личных страхах и надеждах? Может, в этом заключалось
ее предназначение в мире? Может, и теперь ее предназначение не изменилось,
и то, что показывают на экране, не имело, не имеет и не будет иметь к ней
никакого отношения?
Именно так. У нее иная цель. Быть с сыном. Это Андрей предложил ехать
в страну Мессии. Он не хотел ехать, но предложил именно он. Людмила
вспомнила с полной отчетливостью: она сидела с сыном за чаем, в тот день
Людмила купила овсяного печенья, которого не пробовала несколько месяцев.
Она надкусывала печенье, запивала глотком чая, и печенье медленно таяло на
языке, оставляя жесткие крошки каких-то примесей.
- Мама, - сказал Андрей, - а сегодня Мишка книгу двигал. Глазами.
Он не был в восторге от овсяного печенья, он клал его в рот и глотал,
а думал о другом - о книге, которую двигал Мишка, глядя на нее пристальным
взглядом. Мишка был сыном известного в районе антисемита, участника
"Патриотического альянса", гордившегося своими русскими предками, никогда
не смешивавшимися с инородцами, даже татарское иго пережившими в моральной
и физической чистоте. И вот поди же - стал человеком Кода. Он. А Андрей,
сын чистокровного еврея, даже мысли читать не научился. Во всяком случае,
он понятия не имел, о чем думает его мать, когда утверждает, что папа -
человек умный, но большой дурак. Андрей еще не научился разбираться в
парадоксах.
- А что, - осторожно спросила Людмила, - тебе хочется так вот...
двигать предметы взглядом, знать чужие мысли? Я хочу сказать, что счастья
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг