Павел АМНУЭЛЬ,
Роман ЛЕОНИДОВ
ТРЕТЬЯ СТОРОНА МЕДАЛИ
______________________________________________________________________
Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович,
Леонидов Роман Леонидович (Баку)
В королевстве Кирпирляйн: Сборник фантастики, с.153-168
ВТО МПФ при ИПО ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия", 1990
(c) Составление О.О.Ткаченко, 1990
OCR и редакция Dauphin, июнь 2003
______________________________________________________________________
С Яношем Золтаи я познакомился на одиннадцатом конгрессе
филателистов. В дни работы конгресса Яношу исполнилось восемнадцать.
С непримиримостью, свойственной возрасту, он считал свою коллекцию
лучшей и остро переживал присуждение восьмого места его тематической
серии "Первые люди на Луне".
Моя коллекция фальшивых марок начала двадцатого века заняла
десятое место, и я тоже чувствовал себя обойденным. Ведь собрать такую
коллекцию неизмеримо труднее, чем "Электростанции Сибири" или, скажем,
"Покорение Сахары".
Мы стояли с Яношем на террасе Дворца коллекционеров, рассматривали
чужие работы и роптали.
- К следующей выставке, - сказал Янош, - я готовлю серию "Пейзажи
планет". Пятьсот марок с видами Меркурия, Марса, Венеры и Юпитера.
Я собирал фальшивые марки, и в коллекции Яноша не видел ничего
особенного. Но марки с видами Марса заинтересовали меня. Не как
филателиста, а как человека, прожившего на Марсе лучшую часть жизни.
- Пойдемте ко мне, - предложил Янош, - коллекция у меня в номере.
Несколько минут спустя я держал в руках толстый альбом. Марок
марсианской серии было около сотни. Сине-зеленый блок из шести
ромбических беззубцовок привлек мое внимание сначала тем, что уголок
одной из марок был надорван. Однако прежде чем я успел
заинтересоваться этим эффектом, меня поразила надпись, мелкой вязью
проходившая по краю блока: "Миражи в Змеином море".
Минуту я сидел словно оглушенный. Каждый коллекционер, хоть раз
нападавший на величайшую редкость, поймет мое состояние.
- Этот блок, - поспешил объяснить Янош, - я выменял у Хендрока на
голубую Гаити 1897 года. Здесь, правда, небольшой дефект...
- Это не виды Марса! - воскликнул я. - В марсианской атмосфере
миражи невозможны!
- Значит...
- Блок - явная фальшивка. Янош, давайте меняться! Для вас "Миражи"
не представляют ценности, раз они фальшивые, а для меня просто клад.
Соглашайтесь, я дам вам "Пионеров Меркурия", их нет в вашей коллекции.
Янош колебался, и мне пришлось объяснять, что в разреженной и
сухой марсианской атмосфере луч света не может претерпеть тех
изменений, которые на Земле приводят к появлению фата-морганы. Я
призвал на помощь весь свой авторитет специалиста по астрономическим
инструментам, и Янош уступил. "Пионеров" я пообещал прислать ему, как
только вернусь в Ашхабад.
Мы поговорили еще о наших филателистических заботах, я без
интереса досмотрел коллекцию и пошел к себе в номер. Мне не терпелось
основательно заняться своим приобретением.
Устроившись в кресле с лупой в руках, я просидел над блоком
допоздна. В художественном отношении он был выполнен безупречно. Но
главное, пожалуй, заключалось не в мастерстве художника, а в том, что
он изобразил.
На первой марке я увидел типичный уголок марсианской пустыни.
Рисунок барханов, цвет неба были переданы с большой тщательностью. Я
ни секунды не сомневался в том, что неизвестный автор знал Марс не по
книгам и фильмам о космонавтах. Нет, он жил на Марсе, он ходил по этим
пескам и - он любил эту планету...
Рассматривая рисунок, я снова почувствовал волнение, которое
испытал сорок лет назад, когда впервые увидел ало-зеленые пески. Но
тем инороднее показался мне мираж.
От песка исходил едва заметный туман, чуть светлее фиолетового
неба, прозрачный, как воздух. Облачко имело определенную форму: что-то
вроде шара на трех тонких ногах, упиравшихся в песок...
Вторая и третья марки давали более благодатный материал для
размышления. Фоном и здесь служила тщательно выписанная пустыня. Из
песка выступали острые синие грани ареи, этот неприхотливый
марсианский кустарник отсвечивал металлическим блеском под лучами
низко стоявшего солнца. В воздухе парили пять полупрозрачных дисков.
На каждом из них я разглядел сеть правильно расположенных черных
точек.
Необычайно выглядело на этих марках небо. В разреженной атмосфере
Марса многие звезды видны и в полдень, на рисунке же они
проецировались чуть ли не на самое солнце! Эта вопиющая бессмыслица
отвлекла меня на некоторое время от другого: созвездия не имели
привычных очертаний. Впрочем, я мог допустить, что не знакомый с
астрономией художник исказил созвездия. Но рисовать звезды в лучах
солнечного диска?..
Остальные три марки были менее интересны. На фоне той же пустыни
художник изобразил ряд строений, высоких и ажурных, напоминавших стиль
поздней готики. Ничего особенного, за исключением того, что на Марсе
никогда не строили таких зданий.
На каждой марке стояла дата и место выпуска: "2001 год, почта
ВФКС. Марс. Эолида"
Вернувшись в Ашхабад, я отослал Яношу "Пионеров Меркурия" и скоро
привык, открывая альбом, видеть блок с "Миражами" между фальшивой
Панамой 1947 года и не менее фальшивыми "Героями нового Танаиса" 1969
года.
Было, впрочем, одно обстоятельство, которое не давало мне покоя.
Мне казалось, что я не впервые вижу "неправильный" пейзаж. Я
просмотрел свою коллекцию от первой до последней марки, но ничего
похожего на "Миражи" не нашел. Можно было, конечно, послать запрос во
Всемирную справочную библиотеку. Перелистав каталоги марок за
последние полвека, сотрудники найдут то, что мне нужно. Правда, это
было не совсем этично: если марки фальшивые, их может и не быть в
каталогах.
Мысль о седьмой марке не покидала меня даже во сне, и однажды
утром, едва проснувшись, я вдруг увидел ее, увидел совершенно
отчетливо. Вспомнил, на какой конверт она была наклеена, вспомнил, от
кого пришло это письмо.
Наспех одевшись, я бросился к столу. Да, они были тут, в самом
нижнем ящике: восемь писем двадцатипятилетней давности, восемь писем
- единственная тонкая и давно разорвавшаяся нить, связывавшая меня с
Леной.
Вот письмо, в котором Лена писала, что строительство обсерватории
закончено, проведены первые наблюдения, астрономы до сих пор
вспоминают обо мне. В конце письма стояло то самое "нет", которое
заставило меня в свое время покинуть Марс. Нет, Лена не любила меня.
Она настойчиво повторяла это в каждом письме. В последнем она
сообщала, что вышла замуж и просила оставить ее в покое.
На один из конвертов и была наклеена седьмая марка. С трудом
отогнав воспоминания, я стал рассматривать ее.
Возле нижней кромки сиреневого ромба шла надпись: "Миражи на
острове Стронгила". Марка была выполнена в той же манере, что и
предыдущие, и, видимо, тем же художником. Кустики ареи на переднем
плане, в центре - повисший в воздухе зеленый шар, и рядом несколько
темных шаров меньшего размера. Шары двигались - художник великолепно
передал их движение. И они были полупрозрачны, далекий смерч виден был
сквозь один из шаров.
Невообразимая чушь! Приближение смерча означало, что скорость
ветра никак не меньше двадцати метров в секунду. Миражи на Марсе
невозможны и в тихую погоду, при ураганном же ветре... Трудно
придумать что-нибудь более несуразное.
Я вспомнил, что собирался обратиться в Справочную библиотеку, и
позвонил в Ленинград.
Шесть часов до получения ответа я не находил себе места. Вспоминал
последние встречи с Леной. Момент расставания на космодроме Эолиды. Я
молчал, потому что все уже было сказано, а Лена улыбалась...
Мягкий гудок видеотелефона прервал эту улыбку, нарисованную моим
воображением. Вызывал Ленинград. Оператор, не по годам серьезный
молодой человек, вежливо попросил включить диктофон и зачитал
сообщение:
- Четыре блока "Миражи на Марсе" были выпущены в две тысячи первом
году Марсианским отделом Союзной почты и зарегистрированы в качестве
официальной серии, годной к обращению во всей Системе. Кроме блоков
"Миражи в Змеином море" и "Миражи на острове Стронгила", имеются
"Миражи в Спокойном заливе" и "Миражи на плато Девкалиона". Блоки
хранятся в архиве Библиотеки. Автор рисунков - ареолог Ноэль Бельчер.
К сожалению, о нем ничего не известно, поскольку Бельчер не являлся
сотрудником Союзной почты...
Ноэль Бельчер! Знакомое имя... Да, я знал Бельчера. Не лично, но
много слышал. Кто на Марсе не помнил Бельчера, неизменно оформлявшего
все Карнавалы и погибшего во время одного из них? Это было в девяносто
девятом году...
...Мы с Леной торопились к началу, по дороге обсуждая костюмы.
Условия ежегодного Карнавала были далеко не просты. Каждый из
участников должен был представить типичный портрет прошлого в
сатирической интерпретации. В тот вечер Лена была гадалкой. На ней
небрежно сидела пышная юбка, в складках которой прятались карты и
прочая каббалистическая чепуха.
Едва мы вошли в зал, к нам подошел человек, в котором я с трудом
узнал своего помощника, инженера Марка Колкера. Волосы его были
всклокочены, в зубах торчала трубка.
- Я хочу показать вам нечто, пока не началось веселье, - сказал
он.
Мы поспешили за ним. Марк протащил нас сквозь тяжелую, обитую
лоснящимся дерматином дверь, и мы оказались в унылом с виду помещении.
Грязноватый свет струился по белым торсам скульптур, беспорядочно
нагроможденных в углу, между ними коробились бесцветные облупившиеся
полотна, похожие на пятна отсыревшей штукатурки.
- Этот прелестный уголок - шедевр Ноэля Бельчера под названием
"Типичный запасник энного века, или Размышления о судьбе искусства",
- с довольной ухмылкой пояснил Марк.
- Здесь так сыро! - поежилась Лена.
- Все ради колорита!
Я хотел сказать, что наши предки не могли столь варварски
относиться к картинам, как кажется Бельчеру, но в это время зазвучал
сигнал тревоги.
Мы вбежали в зал, когда динамики сообщали о начале поиска. Ноэль
Бельчер бесследно исчез несколько часов назад. По сведениям, он ушел
на станцию "Королев" почти без всякого снаряжения. Полчаса назад вдоль
трассы прошел пылевой смерч.
Зал быстро опустел. Я немного замешкался, поискав глазами Лену.
Она о чем-то говорила с ареологом Зарастровым. Марк, успевший узнать
подробности, подбежал ко мне:
- Отколол номер этот Бельчер! Все вездеходы уже ушли на плато.
Можешь не торопиться, Петр, машин больше нет. Лучше подождать здесь,
думаю, его скоро найдут.
Мы ждали до утра. То и дело поступали сообщения, однообразные и
лаконичные: "Ничего нового". Рано утром вернулась группа, ушедшая
первой, и мы с Марком заняли места в вездеходе. Мы рыскали по пустыне
больше суток, но бесполезно - после смерча пустыня выглядела будто
подметенная гигантской метлой. Другие группы тоже вернулись ни с чем.
Очевидно, Бельчер попал в пылевую бурю и погиб в песках. Поиски
продолжались еще неделю. Я в них не участвовал, потому что два дня
спустя вылетел рейсовым "Аметистом" на Землю...
Итак, Бельчер. Бельчер - ареолог, открывший море под Теплым
Сыртом. Бельчер - художник, придумавший Карнавалы. И этот Бельчер с
какой-то целью нарисовал несуществующее явление, а почта выпустила
марки с его картинами и снабдила их нелепым названием "Миражи"...
И все же, когда марки вновь оказались у меня перед глазами, сила
их художественной убедительности заставила меня задуматься, Бельчер
постигал мир как художник, я же - как человек науки, и кто знает -
может быть, именно в этом и заключалась загадка миражей? Была у меня
действительно твердая уверенность, что все оптические иллюзии и
аномалии Марса мне известны? Пожалуй, теперь я не смог бы ответить
однозначно. И помочь мне мог только один человек - Зацепин.
Я не видел Зацепина лет десять, с того дня, когда принял у него
экзамен по квантовой оптике. Уже тогда, на пятом курсе Ашхабадского
университета, Зацепин был признанным теоретиком. Академиком он стал,
когда я бросил преподавание и перешел на более спокойную работу в
лабораторию телескопостроения.
Зацепин жил в Киеве. Когда меня соединили с его кабинетом, был
поздний вечер. Зацепин работал, но, узнав меня, отложил бумаги. Первые
несколько минут мы топтались на месте, вспоминая эпизоды из
университетской жизни, а затем я перешел к цели своего звонка.
Я рассказал о встрече с Яношем, о марках, о замечательном
мастерстве художника. Зацепин слушал внимательно. Потом, придя к
какому-то решению, удовлетворенно улыбнулся. Марки он просмотрел без
особого удивления.
- Интересная история, - сказал он. - Бельчер мог ведь изобразить
и то, чего не видел. Фантастические пейзажи сейчас в моде. Вы были на
выставке Монтеля?
- Это другой случай, Андрей. Все равно как если бы вы обнаружили
на знакомом до одурения письменном столе машину непонятной конструкции
и неизвестного назначения...
- И тем не менее я настаиваю на своей версии. Это фантазия
Бельчера. Миражи на Марсе действительно невозможны, и вы, Петр
Николаевич, знаете это не хуже меня. Разреженный воздух, холодная и
равномерно прогретая атмосфера, отсутствие водных массивов, чтобы в
таких условиях появились миражи! Да на Марсе самая тривиальная
атмосферная рефракция почти равна нулю...
- Девять и шесть десятых секунды на линии горизонта, - машинально
уточнил я.
- Вот видите! Нет, миражи - фантазия Бельчера!
- Но неужели вы допускаете, что может, к примеру, появиться марка
"Бронтозавры на Крещатике"? Кто-то нарисует, а Союзная почта выпустит?
- Было бы любопытно... Миражей на Марсе нет, фантазию Бельчера вы
не признаете. Остается одно: покопаться в архивах почты.
- В архивах нет данных о Бельчере. Хранятся лишь дубликаты блоков.
- Это осложняет дело.
- Но в Союзной почте работало много людей, которые могут помнить
эту историю.
- Вы хотите их найти?
- Согласитесь, это единственная возможность что-то узнать.
- Вы хотите лететь на Марс? - спросил Зацепин.
Вопрос застал меня врасплох. На Марс? Три десятилетия я избегал
любого упоминания об этой планете, и вот - лететь? Вновь ворошить
воспоминания, которые и сейчас вызывают боль?
И неожиданно я услышал свой голос:
- Да, хочу.
Рейсовый "Глетчер" шел к Марсу трое суток. Я выбрал каюту с
круговым обзором в носовой части корабля. Я был похож на беглеца:
явился к рейсу почти без багажа, редко выходил из каюты, сторонился
пассажиров. Впрочем, я и был беглецом. Решение лететь пришло
неожиданно, и я боялся спугнуть его. Боялся, что, оставшись на Земле
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг