угощения ломится. Тут дверь при открылась, в горницу, как зелёный лист,
влетел Лешик.
Кузька кубарем с кровати, как со снежной горы съехал. Друзья выбежали
из дому, побегали, попрыгали по мосту. Колокольчики весело звенели.
- Вьюга, метель, мороз, а мне хоть бы что! - Кузька подпрыгивал, как
молодой козёл. - Зима за день покажется в таком доме. Эко обилие-изобилие!
Хоть зиму зимовать, хоть век вековать! Вот где насладиться да
повеселиться, в тепле да в холе при этакой доле! Ах вы,
люшеньки-люлюшеньки мои! Эх, сюда бы Афоньку, Адоньку, Вуколочку! Всех
накормлю, спать уложу. Лежи на печи, ешь калачи, всего и забот!
Лешик слушал и удивлялся, почему дед Диадох не любит этот дом.
- Ясно! - рассуждал Кузька, грызя леденец - Пироги дед не ест, щи да
кашу не жалует, блинами не кормится, даже ватрушки ему не по вкусу. Чего
ему этот дом любить?
- Нет, - задумался Лешик. - Он не для себя не любит. Он и для тех не
любит, кому и пироги по вкусу и таврушки...
- Что? Что по вкусу? - Кузька так и покатился со смеху.
- Ты давеча нахваливал. Врушки, что ли, называются?
- Ой, батюшки-уморушки! Ва-труш-ки!
- Я и говорю, - продолжал Лешик. - Дед не любит, когда тут живёт
кто-нибудь, кроме хозяйки. Плохие предания об этом доме.
- Предания и у нас рассказывают. Всякие: и весёлые, и страшные.
- Про этот дом предания невесёлые. Но Яга тут никого не ест, даже не
пробует, - сказал Лешик. - Зимуй себе на здоровье, не бойся Дятел тебя
посторожит. А в тот дом, я уж тебе говорил, не ходи!
- Вот ещё! - засмеялся Кузька. - Это Белебеня куда зовут, туда и бежит.
Тут на крыльцо пряничного дома выскочила Баба Яга:
- Куда, чадушки драгоценные? Не ходите в лес, волки скушают!
- Мы гуляем, бабушка!
- Ах, гули-гулюшечки мои. Гуляют гуленчики-разгулянчики!
Баба Яга прыгнула с крыльца, цап Кузьку за руку, Лешика за лапу:
- Ладушки! Ладушки! Где были? У бабушки! Хороводик будем водить!
Каравай, каравай, кого хочешь выбирай!
- Что ты, бабушка Яга! - смеётся Кузька. - Это для маленьких игра, а мы
уже большие. Баба Яга позвала домовёнка завтракать, подождала, когда он
скроется в доме, и потихоньку сказала Лешику:
- Кланяйся от меня много-много раз дедуленьке Диадоху, если он ещё не
почивает.
И вот ещё что. Только Кузеньке об этом пока ни гугу. Принеси-ка ты сюда
его забавочку-потешечку - сундучок. То-то он обрадуется!
Потолковали - и в дом. А в доме люлька порхала под потолком, как
ласточка. Из люльки высовывался Кузька, в одной руке пирог, в другой -
ватрушка.
- Смотри, бабушка Яга, как я высоко! Да не бойся, не упаду!
Затащил к себе Лешика, и пошла потеха: вверх-вниз, в ушах свистит, в
глазах мелькает. А Баба Яга стоит внизу и боится:
- Чадушки драгоценные! Красавчики писаные! А как упадёте, убьётесь,
ручки-ножки поломаете?
- Что ты, бабушка Яга! - успокаивал её Кузька. - Младенцы не выпадают.
Неужто мы упадём? Шла бы по хозяйству. Или делать тебе нечего? Та изба
небось по сю пору не метена.
Качались-качались, пока Лешик не уснул в люльке. Проснулся он оттого,
что в мордочку ему сунулся мокрый серый комок. Лешик отпихнул его - опять
липнет.
- Опять он тут! - ахнул Кузька. - Я ж его выбросил!
И сердито объяснил, что Яга, наверное, считает его грудным младенцем.
Соску ему приготовила - тюрю. Нажевала пирог, увернула в тряпочку и
пичкает: открой, мол, ротик, лапушка. Домовёнок при одном упоминании о
таком позоре плюнул, вытер губы и совсем расстроился. Лешик тоже плюнул и
вытер губы.
Вылезли из люльки - и на крыльцо. А на ступеньке мокрый тряпичный
комочек!
Кузька наподдал его лаптем:
- Ну, чего привязался? И всё эта жёваная тюря попадается, всё
попадается.
Выкину, выброшу - опять тут.
Кузька пошёл проводить Лешика. Прямо на ковре, на розовом букете, опять
мокрый узелочек.
Тьфу! По пятам гоняется! - Кузька что есть сил пнул узелок лаптем.
Взошли на мост, а тюря лежит-полёживает на золочёных досках. Лешик
рассердился, столкнул её в воду: ешьте, рыбы! Те, конечно, обрадовались.
Им, рыбам, чем мягче, тем лучше. Да и откуда они знают, что это жвачка
Бабы Яги. Небось кто такая Баба Яга, и то не знают. Съели тюрю и уплыли. А
тряпку рак утащил в свою нору.
Золочёный мост давно позади, а Кузька всё провожает. Лешик проводил его
назад, чтобы не заблудился Потом Кузька проводил Лешика, потом Лешик
Кузьку. В лесу летали снежинки. У Лешика слипались глаза. Наконец он
нехотя сошёл с моста, долго махал лапкой на опушке, потом исчез, пропал в
лесу. Только голос, как смешное эхо, долетал из чащи: "Кузя! Не бойся!"
Но вот и голос утих. Будто никогда и не было маленького зелёного
лешонка. Так, предание. То ли был, то ли нет.
Долго стоял Кузька на мостике. Дом у Яги богатый, но один на поляне. Ни
других домов, ни плетней, ни огородов. Мутная река вокруг лужайки и лес,
чёрный, голый.
Вдруг домовёнку почудилось, что чёрные деревья крадутся к мосту, хотят
Кузьку схватить. Он - стрелой к дому. И там Баба Яга встретила его с
распростёртыми объятиями.
Лешик вернулся в берлогу, печально поглядел на короб с сухими листьями,
где когда-то спал Кузька. А может, никогда и не было толстого лохматого
домовёнка.
Так, предание... Под листьями что-то блеснуло. Кузькин сундучок! Какая
в нём тайна? Лешие не успели узнать? И Яга не узнает. Хитрая, тайком от
Кузьки попросила. Лешик запрятал сундучок получше и уснул до весны.
Тут в берлогу тихо вошла Лиса. Увидела два вороха сухих листьев:
большой да маленький. Лиса давно нашла Кузькину деревню. Это всё куры
виноваты, из-за них задержалась. Убедившись, что Кузьки нет, Лиса так же
тихо ушла.
А Медведь тоже искал дом, да забыл, какой, зачем и для кого. Нашёл на
краю леса замечательную берлогу, улёгся в неё и уснул на всю зиму.
БЕЗДЕЛЬНЫЙ ДОМОВОЙ
Маленький домовёнок проснулся, протёр глаза. Ни Бабы Яги, ни толстого
Кота не видать. Зевнул, потянулся, вылез из-под одеяла, сел за стол
завтракать.
Чугуны в печи булькают. Сковороды шипят. Огонь трещит. Возле печи топор
прыгает, рубит дрова. Поленья - раз-раз! - одно за другим скачут в печь.
"Вот недотёпы! - думает Кузька. - Ежели научились прыгать, упрыгали бы
куда подальше подобру-поздорову. А то на тебе - прямиком в огонь. Лучшего
места не нашли. Да что с них взять? Нет у них своей воли. Чурка, она чурка
и есть".
Наелся, вылез из-за стола, думает, чем бы заняться.
Тут что-то накинулось на домовёнка, елозит по лицу. Он испугался,
отмахивается, отпихивается. А это - полотенце. Утёрло ему нос и улетело на
вешалку. А по полу-то, по полу веник бегает, по углам похаживает, лавки
обмахивает, сор выметает. А мусор-то, мусор - этакий прыткий, сам перед
веником скачет. Потеха!
Допрыгали так до двери. Впереди мусор, за ним веник, следом Кузька
скачет и хохочет. Дверь сама настежь. Сор-мусор улетел по ветру, веник на
место убежал, Кузька остался на крыльце.
В лесу, наверное, уже зима. А на круглой поляне перед домом Бабы Яги
бабье лето.
Трава зеленеет. Цветочки цветут. Даже бабочки летают. В траве какой-то
зверь резвится, за ними гоняется. Что за зверь такой? Не съест ли?
Кузька - в дом. Поглядывает в окно. Думал-думал, не помнит, сколько
пирогов съел для подкрепления ума, и ведь догадался: толстый Кот резвится
на поляне, кто же ещё! Играть - так вместе! И бегом на поляну.
Кот носится как угорелый, на Кузьку никакого внимания. Поймает бабочку,
крылышки оторвёт - и за следующей. Выбирает, какая покрасивей.
- Или ты с ума спятил? - грозно закричал домовёнок. - Тебе бы так
пооторвать уши! Безобразник этакий!
Кот молча помыл лапкой лапку и скрылся в доме. Кузьке тошно было и
глядеть на Кота. Ушёл подальше от дома, к речке, побрёл по жёлтому
песочку. Волны крались за ним, слизывали следы. Вода в речке мутная, не
поймёшь, то ли глубоко, то ли воробью по колено. Ни птиц, ни зверей,
никого. Хоть бы лягушка проскакала, укусил бы комар или муха. Осень, что
ли, всех припрятала или всегда здесь эдак?
Кузькину тень и ту будто смыла мутная вода. Солнышко светит сквозь
какую-то мглу.
Жёлтый песочек кончился. За ним - осока, болотце, чёрный дремучий лес.
Из лесу донёсся тягучий вой. Ближе, ещё ближе: песня разбойничья! Это Баба
Яга плывёт в свой Дом для хорошего настроения.
Кузька спрятался в траву. Что, если настроение у Яги не успеет
исправиться? Но чем ближе песня, тем веселее. А когда из-за поворота, из
лесной чащобы по речной излучине вылетело корыто, песня уже была хоть
куда. Прибрежное эхо подхватило её. Развесёлые "Эх!" да "Ух!" заухали,
загудели над круглой поляной. Корыто причалило у моста. Серебряные
колокольцы звякнули, золочёные доски брякнули.
Баба Яга прыгнула на берег. Дятел уже сидел на золочёных перилах.
- Ах ты, пташечка-стукашечка моя! - пропела Баба Яга. - Всё-то он
тукает, стукает, головушку мозолит! Всё б ему тук-тук да стук-стук! Ах ты,
молоточек мой алмазный, кияшечка ты моя!
Осмелевший Кузька вылез из травы:
- Бабушка Яга, здравствуй! А зачем Кот бабочек ловит?
- Ах ты, чадушко моё бриллиантовое! Всё-то ему знатеньки надобно, такой
разумник! Крылышки оторвёт - подушечку набьёт, а скучно станет - скушает
Это котик с жиру бесится, деточка, - ласково объяснила Баба Яга. - Ну,
пойдём чай пить. Самоварчик у нас новёхонький, ложечки серебряные,
прянички сахарные.
- Иди, бабушка Яга, пей! Ты с дороги, - вежливо ответил Кузька, в дом
идти ему не хотелось.
- Дятел! - позвал он, когда Яга ушла в дом. - Давай играть в прятки, в
салочки, во что хочешь.
Дятел глянул свысока и продолжал долбить дерево. Кузька вздохнул, пошёл
пить чай.
ЗИМОЙ У БАБЫ ЯГИ
Жил маленький домовёнок у Бабы Яги всю зиму. Непогода, вихри, стужа,
сам Дед Мороз стороной обходили круглую поляну. Не хотели, наверно,
связываться с Ягой.
Кузька всё ждал: вот-вот загудит в трубе злая тётка Вьюга, свирепый
дядька Буран распахнёт дверь, швырнёт в избу пригоршню снега, Дед Мороз
застучит, заскребётся в избу ледяными пальцами.
Но Вьюга ни разу не свистнула в трубу. Буран не подлетел к крыльцу.
Метель с дочкой Метелицей гуляли на других полянах. Дед Мороз не дышал на
окна, они так и остались прозрачными.
Кузька смотрел, как летит белый снег, покрывает, будто периной, зелёную
траву, розовые букеты и бутоны на ковре. Когда Яги не было дома или она
спала на печи, выскакивал на поляну, ловил снежинки, любовался самыми
прекрасными, лепил снежки и кидал ими в толстого Кота. Но не попал ни
разу. Кот лениво протягивал лапу и на лету ловко хватал снежок, будто
белую мышку. Кузька даже бабу вылепил, совсем не похожую на Бабу Ягу. У
крыльца сделал горку, катался сколько хотел и сосал разноцветные сосульки,
слаще которых ничего не могло быть.
Чуть Яга увидит Кузьку за окном, сразу закричит:
- Ах, дитятко озябнет, замёрзнет, простудится, ознобит ручки-ножки,
щёчки-ушки, отморозит носик! - и тащит его в дом, отогревает на печи,
отпаивает горяченьким.
Поначалу Кузька удирал, спорил:
- Что ты, бабушка Яга! Это ты - не молоденькая, тебе и прохладно. А мне
в самый раз!
Но зима долгая. Кузька понемножку научился бояться даже слабого
ветерка, лёгкого морозца. Сидел на тёплой печи или за столом, за расписной
скатертью. А Баба Яга готовила ему яства одно другого слаще.
Вот только скука, делать Кузьке нечего. Зимой в избах полно народу. А в
закутках и под печкой видимо-невидимо домовых. Дети играют с ягнятами и
поросятами, спрятанными в избу от мороза, а домовята - с мышами. Женщины
поют за прялками, хлопочут у печей. Старики на печи сказки рассказывают.
Вот бы всех сюда, в пряничный дом! Вот бы все обрадовались! И делать-то
тут никому ничего не надо, всё готовенькое.
Да вот то-то и оно, что не надо. Бездельный домовой - разве домовой? Но
Баба Яга объяснила, что ежели печка печёт, варит, парит и жарит, то
кому-то кушать всё это надобно, чтобы добру не пропадать, печь не обижать,
и, значит, дел у Кузьки по горло. Вот он и занялся делом - ел до отвала.
Очень скучал домовёнок по друзьям, по Афоньше, Адоньке, Сюру,
Вуколочке... Хоть бы во сне чаще снились, что ли. Но Яга, что ни день, а
особенно длинными зимними вечерами, шептала-нашёптывала, плела сплетни,
будто чёрную паутину. Плохие, мол, у Кузеньки дружки, позабыли его,
позабросили. Искать его не ищут, спрашивать о нём не спрашивают, никому-то
он не нужен: как счастье, то вместе, а как беда - врозь.
Ругала она и новых Кузькиных друзей, леших. Спят в берлоге, как собаки
на сене.
Кузенькино сокровище присвоили. Зимой волшебный сундук им вовсе ни к
чему, а отдать не отдали, себе припрятали чужое добро.
Кузька слушал, слушал да от нечего делать и поверил. И как не поверить?
Он ведь всего-навсего маленький глупый домовёнок, шесть веков ему, седьмой
пошёл. А Бабе Яге столько веков, что и сама не помнит, со счёту сбилась. И
все годы злом жила, неправдой. И умна, да неразумна. Всё б ей хитрить,
обманывать. А неправдой далеко уйдёшь, да назад не воротишься и друзей
потеряешь.
Сидит Кузька за полным столом. Бабу Ягу слушает, себя жалеет, друзей
поругивает.
БАБЁНЫШ-ЯГЁНЫШ
В ту зиму Лешику и деду Диадоху снились неспокойные сны. Старый леший
всю зиму видел во сне топор. А его внуку снились серые избушки на курьих
ножках, гонявшиеся за ним по всему лесу. Одна всё-таки сцапала его
огромными птичьими лапами и сказала: "А не пора ли вставать?"
Лешик поскорее вылез из короба. Дед Диадох ещё крепко спал.
Была ранняя весна. Остатки снега белели на чёрной земле. Лешонок
выбрался из берлоги, отряхнулся от приставших к нему в коробе сухих
листьев - и бегом к другу.
"Ох, цел ли, жив ли? Этакий маленький породистый домовёночек, ему б
расти-цвести!" - думал Лешик, мчавшийся по весенним ручьям и лужам,
мокрый, как лягушонок.
Пряничный дом сиял на поляне, как весенний цветок. Лешик скорее
заглянул в окно и глазам своим не поверил, ни левому, ни правому. В
кровати, укрытый всеми одеялами, на всех перинах и подушках спал Кузька. В
ногах у него дремал Кот. А у кровати, на полу, - половиком укрывшись,
Кузькины лапти под головой - храпела Яга.
Лешик сел на крыльцо. Солнце глядело на него тёплым взором. Лешонок
обсох. Его зелёная шкурка снова стала пушистой. А он всё сидел и думал.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг