облегчением перевел дух. У небольшого столика перед постом сидело несколько
милиционеров. Один из них, увидев бешено несущуюся машину, сразу же сорвался
с места, выбежал на дорогу и замахал жезлом. Резко затормозив, машина
остановилась. К ней подбежал молоденький паренек-казах в милицейской форме с
званием сержанта.
- Ваши права, - быстро произнес он.
Прочитав фамилию водителя, он тут же вытянулся и отдал честь. Потом
заглянул в окошко машины и попросил:
- Я вас очень прошу снизить в городе скорость, - и, снова отдав честь,
отошел.
Когда он снова подошел к столику, друзья его уже смеялись.
- Ты столько раз брал под козырек. Это случайно не министр МВД?
- Нет, друзья, это Алиманов, Наркес Алиманов.
- Лихач... - неопределенно протянул один из них.
- Не лихач, а гонщик, - с уважением добавил другой.
"Балтика" стремительно удалялась.
Подъехав к дому, Наркес и Баян молча вышли из машины. Поднялись на третий
этаж. Юноша чувствовал, что ему предстоит изрядная взбучка. Не успели они
войти в квартиру и пройти в кабинет, как Наркес сразу накинулся на него:
- Только тебе бывает трудно на этом свете? Так, что ли? Ты думаешь, что
гениальность преподносится на золотом блюдечке с голубой каемочкой? Так, что
ли? Что ты знаешь о трудностях, которые встречались всем великим людям? -
все больше распаляясь гневом, продолжал Наркес. - Что знаешь ты о жизни
Рембрандта, у которого, несмотря на весь блеск его славы, умирали дети один
за другим? Что знаешь ты о Ван-Гоге, жизнь которого была сплошной
нескончаемой пыткой? Что знаешь ты о Тассо, бродившем в слезах по самым
глухим улицам на окраине Рима в день, когда наконец вся Италия признала его
своим первым поэтом? Что знаешь ты о Галуа, покончившем жизнь самоубийством?
Что ты знаешь о Кеплере, Паскале, Ньютоне, Руссо, Шопенгауэре, Бетховене, о
всех гениях, каждый из которых молча унес в могилу ту или иную трагедию
своей жизни? А что ты знаешь об их любви к людям? - голос Наркеса дрогнул и
стал тихим. - Что ты знаешь о гигантском их любвеобильном сердце, способном
вместить в себя всю вселенную? Задумывался ли ты когда-нибудь, что
заставляет их, несмотря ни на какие жертвы, совершать подвиг своей жизни?
Если ты думаешь, что главной побудительной причиной является слава, ты
глубоко ошибаешься. Слава может иметь довлеющее значение только для людей
мелких и корыстных, не способных на большое историческое дело. Великий
человек обращается с ней, как мужчина с потаскухой. Только в изнурительном
труде, когда любой ценой, несмотря ни на какие муки, хочешь донести до
человечества какую-либо великую истину, начинаешь понимать, как дешево то,
что люди, обожествляя, называют славой. Каждый из гениев осознает
уникальность своего открытия и потому прилагает все силы, чтобы сделать его
достоянием всех. Но даже среди великих открытий встречается иногда открытие
слишком грандиозное, являющееся более масштабным и всеобъемлющим по
отношению к другим. Человек, совершающий его, стремится любой, даже самой
крайней ценой - ценой своей жизни - донести его до человечества. И тогда
рождается великая любовь к людям, такая, как у Жанны д'Арк. Мало сказать,
что она не ищет никогда для себя выгоды. Стремление совершить подвиг для
людей, будучи обделенным даже самым необходимым, составляет ее единственное
содержание. И такая любовь к людям способна совершить самое невероятное,
самое неслыханное чудо.
В школе я получил сильнейшее умственное переутомление. На почве
непостижимо изнурительного труда, когда в течение долгих лет я не знал ни
отдыха, ни передышки, оно прогрессировало и сковывало мои способности. Я
болел тринадцать лет. На всем этом неимоверно тяжелом пути я был чудовищно
одинок. Я далек от мысли, что мои способности вызывали в ком-то зависть и
потому мне преднамеренно никогда не помогали, надеясь, что, не выдержав
грандиозной ноши, я пойду ко дну вместе со своей проблемой гениальности,
оставив поле науки всем второстепенным и третьестепенным талантам. Были и
такие среди моих соплеменников. Но главной причиной было непостижимое,
феноменальнейшее равнодушие к судьбе человека, работавшего над величайшим
открытием.
Я знал, что буду самой большой славой моего народа в области науки за все
прошедшие и на все его будущие времена, ибо самых больших людей каждой нации
нельзя превзойти представителям ни одного ее последующего поколения. Но я
знал также, что при всем при этом я не нужен ни одному своему соплеменнику и
ни одному современнику, естественно, пока не совершил своих открытий. За
долгие годы я обращался с просьбой помочь мне к нескольким крупнейшим
ученым. Каждому из них я обещал совершить чудо в мировой науке. Никто из
тех, кого я просил, не помог мне. И тогда случилось самое страшное - я
потерял веру в людей, во всех людей. И в тех, кто писал или говорил высокие
слова, и в тех, кто просто ходил молча. Но самое странное - ты, наверное, не
поймешь меня - я любил этих людей, которые были бесконечно равнодушны ко
мне, к моей судьбе, к моей проблеме гениальности. И чем тяжелее мне было,
тем больше я любил этих людей и тем сильнее хотелось мне совершить столь
нужное для них открытие. Я знал, как нужно это открытие моим современникам,
всем будущим поколениям земли, и прилагал все силы, чтобы спасти его для
людей. И мог ли я после всего этого не любить их? Долгие годы, погибая от
болезни, я часто говорил себе: "Чего я не сделаю для людей?" И каждый раз
после этих слов находил в себе новые, казалось бы, последние силы. Но и в
эти несравнимые ни с чем по своим страданиям и лишениям годы, постоянно
балансируя на краю пропасти и находясь на волоске от смерти, предугадывая
свое будущее чудовищной своей интуицией, я знал, что степень противодействия
мне, равно как и степень участия в моей судьбе, останутся в истории, и это,
как ни странно, было единственным моим утешением. Другого утешения у меня не
было. Так я и жил.
Для всех людей была мирная, спокойная жизнь, а для меня шла война, война
за самые передовые идеи науки. В этой величайшей битве, в которую когда-либо
вступал человек, я должен был победить любой ценой. Даже если бы это была
пиррова победа. Я должен был выполнить свой долг перед страной, перед
человечеством. И только после всего этого перед родным казахским народом,
который породил меня, и перед своим родом, который из века в век собирал все
самые дорогие и хрупкие качества, чтобы передать их мне одному, надеясь, что
я донесу их эстафету до всех людей. И я был обязан выполнить последнюю волю
всех этих ушедших поколений.
Напрягая последние силы в борьбе с болезнью и стараясь во что бы то ни
стало спасти свое открытие, я часто думал о миллионах юношей, которые были
младше меня, и о миллионах моих ровесников, павших в Великой Отечественной
войне. "Ведь это же было, - говорил я самому себе. - Ведь это же правда.
Ведь это же их мужеством и героизмом, это же их жизнями была спасена моя
великая Родина, была спасена цивилизация и сегодняшняя жизнь нашей планеты.
Чем ты лучше их? - говорил я себе. - Умри, но так же, как и миллионы тех
твоих великих ровесников, выполни свой долг до конца - спаси свое открытие
для людей, В этом твой высший и последний воинский долг, ибо всю жизнь,
находясь на самом передовом рубеже науки, ты был хорошим солдатом и хорошим
бойцом.
Но настал наконец день, когда даже и крайние титанические усилия уже не
помогали мне. Больной, не в силах прокормить семью, одинокий, я погибал
среди полного равнодушия окружавших меня людей. И тогда я взмолился: "О
боже, помоги мне совершить открытие для людей и после него убей меня, о
боже!" - плакал я. Долго плакал я в тот день. И тут совершилось
удивительное. То ли от сильнейшего душевного волнения, то ли по другой
какой-нибудь причине, в моем мозге родилась вторая фраза книги, которую я
из-за болезни не мог найти долгие годы. Дни и ночи я работал над ней в
течение
нескольких месяцев. Так родилась книга "Биохимическая индивидуальность
гения", один из величайших, как теперь говорят, научных трактатов
человечества. Так и только так могла быть написана эта книга. После ее
выхода первый руководитель республики оценил мои способности и помог мне в
творческой моей судьбе. Так я совершил чудо, которое обещал людям долгие
годы. Теперь, окидывая взглядом всю свою пройденную жизнь, я понимаю, что
это была самая великая легенда, которая когда-либо была создана волей и
трудом человека... - Наркес замолчал.
- Я знаю, что тебе трудно, - вдруг неожиданно ласково проговорил он, - но
потерпи еще дня три-четыре. Не бывает без трудностей счастья на этом свете,
хороший мой, родной... Если я что-нибудь понимаю в медицине, то за эти
три-четыре дня кризис у тебя пройдет свою высшую точку и пойдет на убыль.
Поверь мне. За те долгие одиннадцать лет, которые я мучился с одним
выдающимся целителем, я раз десять-пятнадцать подходил к кризису и
откатывался от него. И каждый из них был безмерно тяжелее твоего кризиса. Но
я все вытерпел ради людей. Теперь надо вытерпеть и тебе, мой дорогой... ради
людей...
Юноша стоял, низко наклонив голову и стараясь сдержать слезы, которые
капля за каплей медленно срывались у него с ресниц.
Наркес вышел. Оставшись в комнате один, Баян не мог удержать слез и,
сотрясаясь всем своим худым телом, беззвучно заплакал. Он был потрясен
исповедью Наркеса.
Он вдруг понял, какую величайшую бездну отчаяния и надежд прошел
гениальнейший этот человек. Он понял, на какие высочайшие вершины восходила
его любовь к людям. Он понял, какой нечеловеческой верой в свою миссию
обладал он. Он понял, какой грандиозной и бесконечно чистой была душа его.
Он понял, что во всем мире только Наркес мог написать "Легенду о крылатом
человеке". Он понял, что эта легенда стала прообразом всей его последующей
жизни. Он понял, что только величайшая, не имевшая никаких границ любовь к
людям позволила Наркесу вплотную подойти к свершению непостижимо
грандиозного открытия, самого большого открытия с тех пор, как живут люди.
Он понял, что неспроста родился этот человек на земле. И что пришел он в
этот мир для того, чтобы исполнить одному ему данное назначение.
"Будь счастлив, Наркес-ага! Будь счастлив, крылатый человек! Да не одолеют
тебя некоторые подлые люди мира сего, да не опалят они твои могучие крылья!
Да сделаешь ты свое чудо для людей, ради которых ты пришел в этот мир, в
полной мере, в какой ты можешь совершить его, Наркес-ага! Да помогу я тебе
всем, чем сумею помочь! Да буду я жертвой твоей на великом и чистом пути
твоем!.." В глазах Баяна стояли слезы. Самые разные мысли приходили к нему.
Было уже очень поздно. За окном давно было темно. Он очнулся от громких
голосов в коридоре, в которых он признал затем голоса отца и матери. Не
успел он выйти к ним, как в комнату вошла мать, а за ней и отец.
- Сынок, какой ты худой стал! Что это за синяк? Ты почему плачешь? Где ты
сегодня был? Мы искали тебя целый день. Ты болеешь, балам? - испуганно и
невпопад говорила Айсулу Жумакановна.
Батыр Айдарович молча смотрел на исхудавшего, как дистрофик, с
кровоподтеками под правым глазом сына.
- Собирайся, сынок! Мы приехали за тобой, чтобы увезти тебя. Как ты
страшно похудел! - продолжала растерянно говорить Айсулу Жумакановна.
- Не поеду я никуда, - глухо ответил Баян.
- Ой, что ты говоришь, сынок мой ненаглядный! И в самом деле очень плохо
тебе. Как это не поедешь? Что ты говоришь? Подумай... - Она начала потерянно
и бесцельно суетиться. - А ты что молчишь? - обратилась она к мужу. - Скажи
хоть слово.
Батыр Айдарович по-прежнему молчал.
- Не поеду я никуда! Непонятно, что ли? - закричал вдруг Баян.
Айсулу Жумакановна неожиданно сникла, беспомощно оглянулась по сторонам и
увидела стоящего в дверях Наркеса. За ним стояла Шаглан-апай.
- Скажите, скажите ему, - она бросилась к Наркесу, обеими руками
дотрагиваясь до его левой руки, - чтобы он поехал домой. Умоляю вас! - нервы
ее были на пределе.
- Успокойтесь, Айсулу Жумакановна, - тихо отозвался Наркес. - Если он
захочет ехать, пусть едет. Пусть решает сам.
Айсулу Жумакановна подбежала к Шаглан-апай:
- Апа, апатай! - заплакала она, - Скажите... пусть... отпустит... моего
сына... Мой сын... погибает! Сын... мой... погибает!.. А-а-а...
Неожиданно она с яростной силой метнулась в сторону Наркеса.
- Отдай! Отдай моего сына! Ты убьешь его! - закричала она.
Она с ненавистью глядела на Наркеса. Отчаяние и крайний страх за сына,
казалось, удесятерили ее силы. Вся дрожа от невероятного нервного
напряжения, она медленно двинулась к Наркесу.
- Ты хочешь убить его ради своей славы! - выкрикнула она, не помня себя. -
Но я... я не дам тебе убить моего сына... Я... Я... - Было видно, что сейчас
она готова на все.
Наркес молча смотрел на мать, разъяренную, как тигрица, и глаза его
медленно увлажнились.
Не дойдя до Наркеса одного шага, Айсулу Жумакановна внезапно остановилась
и зашлась в плаче. Затем сильнейший приступ истерии потряс ее. Шолпан и
Шаглан-апай, перепугавшись донельзя, растерянно и невпопад успокаивали ее.
- Хватит! - непонятно кому крикнул Батыр Айдарович и, гневно ступая, вышел
из комнаты, затем из квартиры.
Стараясь не расплакаться и унять предательски прыгающие губы, хмурился
Баян.
Видя тщетность своих усилий, продолжая рыдать, Айсулу Жумакановна медленно
пошла к выходу.
- Сынок мой... Сынок мой... Что ты делаешь с матерью?.. На кого ты
оставляешь свою мать... ненаглядный мой...
- Доченька... Разве можно оплакивать живого человека, как умершего? Так и
беду накликать недолго. Не плачь, доченька, не плачь... Даст бог, все будет
еще хорошо... - успокаивала молодую женщину Шаглан-апай.
Вдвоем с Шолпан они помогли Айсулу Жумакановне спуститься с лестницы,
вывели из подъезда и усадили в машину. Машина с места рванулась вперед.
Наркес продолжал стоять в коридоре, глядя в проем оставшейся открытой
двери. "Кто?! Кто?! Кто затеял все это? - в страшном молчании гневно кричал
он себе. - О если б я знал, я разнес его вдребезги!" - Тяжело ступая, он
подошел к двери и закрыл ее.
Через некоторое время вошли Шолпан и Шаглан-апай.
После всех треволнений ужинать сели поздно. Шаглан-апа хлопотала так,
словно она накануне провинилась перед всеми. Наркес вел себя ровно, как
обычно, словно ничего и не случилось. Юноша понимал, что своей чуткостью и
тактичностью он хотел помочь ему освободиться от скованности и неловкости за
все происшедшее, но тем не менее чувство вины угнетало его. Молча сидела за
столом и Шолпан. После ужина все разошлись по своим комнатам. Баян снова
остался наедине со своими мыслями. Весь вечер продумал о своем и Наркес. Как
страшно, что он стал большим ученым. Снова, как и в те годы, когда он болел
и погибал от недуга, его посетила черная зависть к судьбе простого человека,
лишенного мук великой цели. Почему не стал он одним из многих рядовых
специалистов, далеким от всяких мировых проблем? Почему он всю жизнь строит
грандиозные планы? Почему он всю жизнь желает всего? Какая сила безжалостной
железной рукой постоянно толкает его к сверхчеловеческим, титаническим
дерзаниям, через все страдания и муки его судьбы? Почему все гении до него с
беспощадной явственностью ощущали в своих судьбах ее указующий перст? И что
это за сила?
Он думал о жизни и о себе. Ему тридцать два года. Его считают величайшим
ученым. На многих языках мира о нем пишут монографии, трактаты, статьи. Быть
может, сложат легенды. В глазах всех он - величайший мастер познания. А что,
в сущности, он знает о таинстве жизни больше, чем любой из тех, которые
боготворят его? Он искал ответа на мучивший его вопрос у всех великих
мыслителей, творцов, философов, но не нашел его. Сейчас, в апогее славы и
могущества, он знает об этом не больше, чем в первый день своего рождения.
Что есть жизнь? Зачем человек рождается и куда он уходит? Почему в древние
времена люди с нравственным максимализмом, борясь с обступавшими их со всех
сторон злом и насилием, искренне веровали, что это и есть самое достойное
для человека дело - стремиться к максимальной чистоте души? Почему гении
творят, жертвуя всем: счастьем, семьями, здоровьем, жизнью своей наконец -
лишь бы свершить нечто великое для человечества? И почему некоторые все
колоссальнейшие силы человеческой души направляют только на благополучие
своих семей и самих себя? Почему кто-то в чудовищных танталовых муках должен
думать о человечестве, а другой только о себе? Почему?
И понял он одну истину, простую и сложную. Не для себя живет человек на
земле. Каждый живет для человечества. Нравственные максималисты своим
примером звали других к совершенству души. Гении творят не для себя, для
человечества. Мать рождает дитя, продолжая этим самым род человеческий.
Пахарь пашет землю, чтобы собрать обильный урожай для людей. Рабочий
трудится, чтобы трудом своим возвысить и прославить Родину. И все это - для
человечества.
Нет, не для себя живет человек. В суровом ритме труда, изо дня в день, из
века в век он созидает человечество. Но каждый участвует в этом созидании в
меру своих сил. И от этого непостижимо трудного и высокого долга перед
людьми не убежать и не уйти никуда.
В эту ночь Наркес снова передумал о многом... Он лег спать поздно ночью, в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг