Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
                                   Части                         Следующая
Валерий Алексеевич АЛЕКСЕЕВ 
 
                          ОСТРОВ ГАРАНТИИ
                           
  
   1
  
   Мы решили назвать ее "Лориаль". Откуда взялось это слово, трудно сказать.
   Есть в нем что-то ярко-зеленое, подсвеченное розовым, и даже Борька
Лахов сказал: "Все в порядке".
   А вообще это была моя идея, потому что у меня есть цветовой слух на
слова.
   Любое слово я могу изобразить в виде абстрактной миниатюры шестидесяти
шести цветов. Например, "идиот": это в синей протоплазме расплывается
серый овал.
   Буква "И" темно-синего цвета, буква "О" - большой серебряный пузырек,
он светится изнутри и дрожит. Или слово "циник" - цвета желтоватой
бронзовой фольги.
   Ночью иногда лежишь в постели, спать не хочется, вот и начинаешь с
закрытыми глазами шептать себе разные слова. А в голове - золотые и
зеленые точки, голубые мотыльки и трава. И вдруг градом, красные, как
вишни, сыплются откуда-то сверху огни. Это я без особой на то причины
вспомнил о Маринке.
   Почему Маринка - красный град, я не знаю. Вообще-то у нее розовое имя.
Что в ней такого ярко-красного? Губы бледно-розовые, глаза серые...
Впрочем, я не о том.
   Мы сидели в мягких креслах с красной пушистой обивкой и молча страдали.
   Кресла были замечательные: низкие, удобные, овальной формы, с такой
дыркой внизу. И, как пишут в фантастических романах, наши усталые мускулы
утопали в мягком, эластичном ворсе материи.
   И был у нас свободный день: не воскресенье, а именно свободный, он
вышел нам в награду за кое-какие успехи на столярном фронте. Весь класс
был в мастерской, а мы трое - дома. И оттого, что это случилось среди
недели, когда все нормальные люди работают, у нас появилась потребность
сбиться в кучу, что мы часам к одиннадцати на Борькиной квартире и сделали.
   Окна были задернуты плотными коричневыми шторами, под боком шуршал
магнитофон, а экран телекомбайна беззвучно мерцал голубым. Никаких передач
в это время не было, просто нам было приятно сидеть в насыщенной
электрическим треском тишине.
   Мы горько пели. Сначала Борька исполнил соло "Босс нам отдал приказ
лететь в Кейптаун...", и нам понравилось: уж очень одиноко было у нас на
душе. Потом мы все втроем затянули "На корабле матросы ходят хмуро...", и
нам понравилось тоже. Тогда мы вдохновились, включили магнитофон и спели
на пленку "В таверне шум и гам и суета...". А это, как известно, есть
вторая серия песни про Билля. Тут бедняга Билль наконец нашел этого
негодяя боцмана и рассчитался с ним, как полагается.
   К древним песням нас пристрастил Борька, а ему это пристрастие
передалось от отца, который в молодости собирал для души городской
фольклор. Качество записи у него было далеко не блестящее, исполнение
тоже, у нас получалось намного лучше.
   Записались мы, сели поближе и стали слушать свои мужественные голоса.
Но тут нам помешали. Вошла тетя Дуня, пригорюнилась в дверях, слушала,
слушала, а потом сказала:
   - Господи, воют, как домовые...
   - Шпионка, - убежденно сказал Борька, когда тетя Дуня ушла. - Ее здесь
и оставили специально, чтобы за мной шпионить. Я бы и один прекрасно
прожил.
   - Далеко укатили твои? - спросил я.
   - Да опять в Европу, - небрежно ответил Борька. - И кто их только туда
пускает? Обещали "Панасоник" привезти - и фигу вам. Одним вот этим ящиком
отделались.
   - Как бы им старушка чего не написала... - осторожно сказал Шурик. - Ты
с ней помягче как-нибудь.
   - С кем, с теткой Дуней? Да она полуграмотная. Я за нее сам все письма
пишу.
   Что хочу, то и сочиняю. Конечно, обострять не стоит, потому что она
может и другого писаря найти. За неделю до письма начинаю на цыпочках
ходить, чуть ли не сахарной пудрой посыпаюсь. Вот так и живем.
    
  
 2
  
 Борьке я не завидую. Почти полтора десятка лет живет человек и из них,
считай, десять лет без родителей. Ездят и ездят.
   Он их ждет, что бы там ни болтал. Тоскует. А они прилетят в отпуск,
насорят упаковочной бумагой - и опять поминай как звали. Говорить
по-русски совсем отучились. Люди добрые говорят "застежка-молния", а
Борькина мама - "зиппер". Так их во дворе Зипперами и прозвали. Но скажи
об этом Борьке - убьет. Сам про них иногда такое заворачивает - слушать
тошно, а другим заикнуться не даст.
   Зипперы считают, что они своему сыну ни в чем не отказывают. Я за марку
Гоа откусил бы себе палец, у него их целый альбом: золотые, тисненые, с
гербами.
   Откроет Боря альбом, посмотрит глупо - и закрывает опять. А ребята по
всему городу гоняются за этими марками. По пять рублей за штуку платят, и
я бы заплатил, честное слово, хотя знаю: попроси я - Борька отдаст мне
пол-альбома за просто так. Ему очень хочется, чтобы я попросил. Но я ему
этого удовольствия не доставлю. У этого человека брать ничего нельзя, он
дарит - как покупает. Точнее, как откупается. И доволен, что дешево
откупился.
   Это как раз понятно: от него самого откупились. В шкафу у него,
пересыпанные нафталином, висят костюмы на все времена года и на все его
будущие вкусы и возрасты. "Вот как мы тебя любим, сыночек: сейчас, и через
год, и даже в свое отсутствие". Борька сам говорит: "Взять бы в этом шкафу
да среди тряпья и повеситься. Вот смеху будет!"
    
  
 3
  
 Вчера на уроке литературы заглянула к нам в класс Мантисса. Все
поднялись, а она говорит:
   - Лахов, Ильинский, Мокеев - на месте?
   - Тут, - ответил за нас староста.
   Мы с Борькой переглянулись: не иначе, как дознались, почему в
физкультурном зале повесился скелет. Собственно, тащили его с третьего
этажа не мы и дверь держали тоже не мы, этим занимался целый ряд
товарищей, но не будешь же объяснять всем и каждому, что являешься лишь
пассивным соучастником. На месте преступления нас не видели, но, вероятнее
всего, нашли Борькину расческу, на которой выцарапан не только его телефон
(это для застенчивых девочек), но и даты рождения и предполагаемой смерти.
   - Задержитесь после уроков, будет откровенный разговор, - сказала
Мантисса и, не посмотрев даже на Людмилу Евсеевну, ушла.
   Люся, бедная, вся покраснела от горя, и ее белая блузочка стала
ярко-розовой. Мантисса была с Люсей на ножах и не считала нужным это
скрывать. Мантисса - наша классная дама. Если ты ей сразу не показался,
она медленно и постепенно начинает тебя изводить. Не нотациями, нет, и не
напоминаниями, во сколько рублей ежегодно мы обходимся государству.
Мантисса изводит нас разговорами. Семь потов сойдет, когда начнут из тебя
вытаскивать клещами твой личный ответ на какой-нибудь общий вопрос вроде:
"Ну, так как же, а?" Ты сидишь и сыреешь и прячешь глаза, а Мантисса
смотрит на тебя сквозь очки не мигая и добросовестно ждет ответа. Всего у
нее в арсенале три степени разговоров: откровенный, начистоту и по душам.
Разговор по душам кончается, как правило, вызовом родителей. Начистоту я
уже разговаривал - после третьей двойки по английскому языку. Нам троим
предстоял откровенный разговор: поскучнее, но тоже красиво.
   - Ну что вы такое? - сказала нам Мантисса. - Смотрю на вас, смотрю и не
могу понять: что вы из себя представляете? Мантисса сидела за учительским
столом, и вид у нее был действительно сокрушенный: словно она и в самом
деле недоумевала, размышляя на эту горькую тему. Под ее выразительным
взглядом мы и сами казались себе какими-то угрюмыми межпланетными
выродками.
   - Мы просто люди, - мрачно сказал Борька, потому что Мантисса ждала
ответа.
   Такой у нее был способ выматывать: ждать ответа там, где ответа не
может быть.
   - В школе просто людей не бывает, - возразила Мантисса. - Есть
активисты, есть отличники, есть хорошисты и есть никчемные люди. Возьмем
хотя бы вас, Ильинский Сергей. - Мантисса сняла очки и посмотрела на меня
в упор. Без очков она выглядела куда моложе и симпатичнее. - Ну, что вы
такое, а? Что вы даете классу?
   Даже для спасения жизни я не смог .бы ответить на этот вопрос: я просто
не понимал, к чему Мантисса клонит.
   - Это надо у класса спросить... - буркнул Борька, но я ткнул его
кулаком в бок, и он замолчал.
   - Не нужны вы классу, Ильинский, - притворившись, что не слышала,
ласково сказала Мантисса. - И Лахов не нужен, и без Мокеева, - она надела
очки и уставилась на Шурика так, как будто видела его впервые, - и без
Мокеева класс вполне обойдется. Хотите знать, почему?
   Мы смотрели на нее исподлобья и молчали.
   - Так хотите или вам все равно? - настаивала Мантисса.
   Не дождавшись ответа, она вздохнула, полезла в портфель и принялась
рыться в своих бумагах.
   - Потому что вам не дорога честь коллектива.
   Ну, уж тут-то мы совсем сникли. Такие фразы - как липучка для мух:
   прилипнешь к ним и будешь жужжать весь день, так и не сдвинувшись с
места.
   - Вы прекрасно знаете, что наш класс один из лучших в районе, - не
прекращая своих поисков, озабоченно говорила Мантисса. - Мы не так уж
далеки от того, чтобы стать самыми лучшими, то есть занять первое место по
успеваемости, активности и дисциплине. С успеваемостью у вас пока все в
порядке, и я рада, что вы не даете оступиться Мокееву. Дисциплина в
последнее время тоже наладилась, - Мантисса испытующе взглянула на нас
сквозь очки, и я подумал:
   неужели нашли-таки Борькину расческу? - а вот активность ваша... - С
горестным вздохом Мантисса положила перед нами на первую парту раскрытую
тетрадь: - Посмотрите сюда, здесь как на ладони ваше общественное лицо.
   Думается, комментарии излишни.
   Общественное лицо представляло собой двойной листок в клетку, на
котором по вертикали были написаны фамилии, а по горизонтали - виды
выполняемых работ.
   Набор нагрузок был невелик: стенгазета "Родная школа", стенгазета "Наш
класс", стенгазета "Крокодильчик", группа инструкторов, группа фотомонтажа
и концертная бригада. Рядом с каждой фамилией в соответствующей графе
стоял аккуратный крестик, иногда два крестика, реже три. Только наши
фамилии оставались без крестиков, тут Мантисса была совершенно права.
   - Теперь вы поняли, - помолчав, сказала Мантисса, - что коллектив не
простит вам, если мы уступим первое место? В нашей школе у нас нет
соперников, это правда...
   Ну еще бы: Мантисса еще год назад разбросала по окрестностям всех наших
двоечников и хулиганов. Трое в "Б", двое в "В", двое в "Г" и еще четверо
перешли в другую школу.
   - Но вот в двести девяносто второй "А" класс имеет стопроцентную, как и
у нас, успеваемость. Так что нам по этому показателю их уже не обогнать.
   "А может, попробуем?" - подумал я, но промолчал.
   - Мы нащупали их слабое место, - с жаром продолжала Мантисса, - треть
учеников у них совершенно не охвачена поручениями. А у нас, как видите,
почти каждый второй несет по две, а то и три нагрузки. И только вы - как
омертвевшая ткань на теле класса...
   - Да ничего не омертвевшая! - обиделся Борька. - Подумаешь, дело какое!
- Он притянул к себе тетрадь. - Мы хоть сейчас найдем себе нагрузку, если
за этим дело стало.
   Шурик подсел к нам за парту, и мы склонились над тетрадью.
Перспективнее всего был хоркружок. В крайнем случае, там можно подвывать и
без голоса. Но хоркружок был забит до отказа. Я никогда не думал, что у
нас такой голосистый класс. Драмкружок не подходил: все роли в "Горе от
ума" были уже разобраны, а затевать ради нас новый спектакль никто не
станет. В стенгазете "Наш класс" трудилось семь человек - то есть каждый
пятый, а поскольку рисовал и писал всю газету один Гугуев, нам было стыдно
туда проситься.
   Газета "Крокодильчик", хотя в ней числилось пять сотрудников,
существовала лишь в воображении Мантиссы, и виноваты в этом были косвенно
мы: я предложил назвать наш сатирический листок "Розочкой", и Борька уже
нарисовал шапку первого номера (ярко-красный злорадный цветок с длинными
кривыми шипами), но Мантисса вмешалась и отменила название по причине его
нездоровой сентиментальности. Поскольку Мантисса осталась непреклонной,
класс обходится с тех пор без своего сатирического органа.
   Группа фотомонтажа меня устраивала больше всего: работа тихая, сидячая,
располагающая к размышлениям. Идея Мантиссы была подготовить
монументальное полотно на тему "Широка страна моя родная". На каждое слово
- картинка.
   Допустим, "Широка" - картина Шишкина "Рожь", "страна" - карта строек
пятилетки, "моя" - вид на нашу школу, "родная" - мама с малышом. Дальше
первой строки дело не пошло: монтажники споткнулись на слове "много". В
разгар творческих споров к ним явился Борька Лахов и сразу раскидал всё по
местам: "Много" - первомайская демонстрация, "в ней" - картина Пименова,
кажется, "По Москве", ну, а "лесов, полей и рек" любой дурак может
наклеить.
   На слово "я" он, не задумываясь, предложил свое фото. От этих идей
монтажники смутились и пребывали в смущении очень долго, пока на них
случайно не набрел сам директор школы. Он просмотрел все, что было
сделано, удивился, а удивившись, попросил работу эту прекратить навсегда.
Так что группа монтажников работала, но не действовала, чем Мантисса была
очень огорчена.
   - Может, нам в инструктора податься? - робко сказал Шурик.
   - Инструкторов у нас и так достаточно, - устало ответила Мантисса. -
Все хотят малышами командовать, и никто не хочет нужное дело делать. Вот,
например, "Клуб любителей шутки" - у меня пустует эта графа. Ребята вы
остроумные, веселые. Организуйте клуб, как в двести девяносто второй.
   - Это что, из "Крокодила" анекдоты вырезать? - уныло спросил Шурик, и
по реакции Мантиссы мы поняли, что он как в воду смотрел.
   - Ну хорошо, - сухо сказала Мантисса. - Я вижу, трудно вас чем-то
заинтересовать. Предлагайте сами, я слушаю.
   Это был ход наверняка. Как будто мы никогда ничего не предлагали! Да мы
всю жизнь только этим и занимаемся. Клуб "Галактика" не пошел: слишком
много лампочек понадобилось на звездное небо, и завхозу это дело не
понравилось.
   Газета "Антимир", где все наоборот, чтобы ни одного слова правды, тоже
наша идея. О "Розочке" тем более нечего говорить. "Какие-то идеи у вас все
набекрень, - сказала нам однажды Мантисса. - Нет чтобы предложить
что-нибудь существенное: "Клуб русской лирики восемнадцатого века",
например. Было бы очень интересно: ведь мы ее так плохо знаем. Нет, все их
тянет в какое-то прожектерство..."
   Мы, видимо, слишком долго молчали, и Мантисса покраснела от негодования.
   - Эх вы!.. - вздохнула она наконец и встала. - Противно с вами
разговаривать! Ничего не делают, ни о чем не думают, ничего не хотят...
   Идите, механические вы граждане...
    
  
 4
  
 - Давайте кинем в шахматишки, - потягиваясь, сказал Борька. - А то ведь
сдохнуть можно от безделья. Слышишь, Шурка? Разок тебя обштопаю - и тебе
полезно будет, и мне приятно.
   - Ладно, - согласился Шурик. - Играем на жвачку.
   Сказал - и посмотрел на меня. Я медленно поднял глаза. Шурик,
скромненький, тихий, в Борином старом костюмчике, встретил мой взгляд и

Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг