"Итак, она здесь, а он еще в Симфи", - прикинул Кузенков, когда
заглянул в комнату, где жена и дети расселись вокруг телевизора в ожидании
какого-то очередного фестиваля песни "Гвоздика-79", или "80", или на будущее
- "84".
Предстоящий маршрут Лучникова был ему приблизительно известен: Париж,
Дакар, Нью-Йорк, кажется, Женева, потом опять Париж, - однако зигзаги этой
персоны нельзя было предвидеть, и никто не смог бы поручиться, что Андреи
завтра не забросит все дела и не прикатит за Татьяной в Москву. Кажется, у
него еще не истекла виза многократного использования. Завтра нужно будет все
это уточнить.
"Да перестань же ты, Марлен, все время думать о делах, - одернул себя
Кузенков. - Подумай обо всем об этом с другого угла. Ведь Лучников не
только твой объект, но и друг. Ведь этот, как вы его называете между собой,
ОК, то есть Остров ОКЕЙ, не только "политический анахронизм", но и чудесное
явление природы. Тебе ли уподобляться замшелым "трезорам", которые, по
тогдашнему выражению, "горели на работе", а проку от которых было чуть, одна
лишь кровь и пакость. Ты современный человек. Ты, взявший имя от двух
величайших людей тысячелетия".
Сегодня днем на улицах Москвы с Марленом Михайловичем случился
любопытный эпизод. Вообще-то по своему рангу Марлен Михайлович мог бы и не
посещать улиц Москвы. Коллеги его уровня, собственно говоря, улиц Москвы не
посещали, а только с вяловатым любопытством взирали во время скоростных
перемещений из дачных поселков на Старую площадь, как за окнами "персоналок"
суетятся бесчисленные объекты их забот. Марлен Михайлович, однако, считал
своим долгом поддерживать живую связь с населением. У него была собственная
машина, черная "Волга", оборудованная всякими импортными штучками из сотой
секции ГУМа, и он с удовольствием ее водил. Ему было слегка за пятьдесят, он
посещал теннисный корт "Динамо", носил английские твидовые пиджаки и ботинки
с дырочным узором. Эти его вкусы не полностью одобрялись в том верховном
учреждении, где он служил, и он это знал. Конечно, слово "международник"
выручало - имеешь дело с буржуазией, нужна дымовая завеса, - но Марлен
Михайлович отлично знал, что ниже этажом по его адресу молчат, а на
его собственном этаже кое-кто иногда с легкой улыбкой называет его
"теннисистом" и острит по поводу имени Марксизм-Ленинизм - этот вкусовой
экстремизм конца двадцатых вызывает сейчас понятное недоверие у аппарата,
ибо попахивает левым уклоном в корнях, - а выше этажом тоже молчат, но
несколько иначе, чем внизу, пожалуй, там молчат со знаком "плюс-минус", в
котором многообещающий крестик все-таки превалирует над уничтожающим тире.
Вот это-то верхнее молчание и ободряло Кузенкова держать свою марку, хотя
временами приходилось ему и показывать товарищам кое-какими внешними
признаками, что он "свой" - ну, там, матюкаться в тесном кругу, ну,
демонстрировать страсть к рыбалке, сдержанное почтение к генералиссимусу, то
есть к нашей истории, интерес к "деревенской литературе", слегка
деформировать в южную сторону звуки "г" и "в" и, конечно же, посещать...
хм... гм... замнем для ясности, товарищи... ну, в общем, финскую баню. Тут
следует заметить, что Марлен Михайлович ни на йоту не кривил душой, он был
действительно своим в верховном учреждении, на все сто своим, а может быть,
и больше чем на сто. Так, во всяком случае, предполагали психологи этажом
выше, но им не дано было знать о некоторых "тайниках души" Марлена
Михайловича, о которых он и сам хотел бы не знать, но откуда иногда
выскакивали на поверхность, всегда неожиданно, тревожные пузыри, объясняемые
им, заядлым материалистом-диалектиком, наличием присутствия малого тайничка
в анкете. Об этом-то последнем Марлен Михайлович знал прекрасно, но молчал,
ну, хотя бы потому, что не спрашивали, и только лишь гадал:
знают ли о нем те, кому все полагается знать? Так по необходимости,
вихляясь и оговариваясь в короткой нашей презентации Марлена Михайловича
Кузенкова, мы подходим, наконец, к упомянутому уже "любопытному эпизоду" на
улицах Москвы.
Отыграв свою партию в теннис с генералом из штаба стратегической
авиации, Марлен Михайлович Кузенков вышел на Пушкинскую улицу. Красавица его
"Волга" была запаркована прямо под знаком "Остановка запрещена", но ведь
любой мало-мальски грамотный милиционер, глянув на номер, тут же поймет, что
эта машина неприкосновенна. Тем не менее, как только он подошел к своей
красавице - нравилась она ему почему-то больше всех "мерседесов", "порше" и
даже крымских "руссо-балтов", - как тут же с противоположной стороны к нему
стал приближаться милиционер. Кузенков с улыбкой его ждал, уже представляя
себе, как отвалится у нерасторопного служаки челюсть при виде его
документов.
- Я извиняюсь, - сказал пацан лет двадцати с сержантскими погонами.
- У вас литра три бензина не найдется? Мне только до отделения доехать.
- Пожалуйста, пожалуйста, - улыбнулся Марлен Михайлович. - Бак
полный. Только уж вы сами берите, сержант, у меня и шланга-то нету.
Этот пустяковый вроде бы контакт с населением Москвы, точнее, с ярким
его представителем в милицейской форме, доставил Марлену Михайловичу
значительное удовольствие. Он представил себе, как вытянулись бы лица
соседей по этажу, если бы они узнали в обыкновенном водителе,
предоставлявшем свой бак какому-то сержантику, человека их "уровня". Эх,
аппаратчики, аппаратчики, вот, может быть, главная наша беда - потеря связи
с улицей. На это уже и Владимир Ильич нам указывал.
Сержант принес бачок и шланг с грушей специально для отсоса. Он
копошился возле "Волги", но дело шло туго: то ли шланг был с дыркой, то ли
сержант что-то делал не так, только бензин вытекал каплями, а временами и
вовсе переставал появляться на поверхности.
- Ничего-ничего, - ободрил юного центуриона Марлен Михайлович. - Не
спеши. Попробуй ртом.
Между тем мимо текла по тротуару толпа, и Кузенков, чтобы не терять
времени, стал ее наблюдать. В поле его зрения попала странная парочка: шли
две эпохи, одна из эпох вцепилась в другую. Бледный неопрятный старик в
обвисшем пиджаке с орденскими планками волокся за длинноволосым джинсовым
парнем. Правой рукой старик тащил авоську с убогими продуктами, левой с
силой оттягивал назад джинсовый рукав.
- Сорок лет! - орал старик кривым ртом. - Сорок лет сражаюсь за
социализм! За наши идеалы! не позволю! Аида, пошли, пройдем!
- Отвали, отец, - пониженным голосом говорил длинноволосый. - Не
базарь. Оставьте меня в покое.
Он явно не хотел привлекать внимания прохожих и силой освобождать свой
рукав. Он, видимо, чувствовал, что старик будет виснуть на нем и орать еще
сильнее, если он применит сейчас молодую превосходящую силу, и вся ситуация
тогда быстро покатится к катастрофе. С другой стороны, он, кажется, понимал,
что и увещеваниями старика не проймешь и дело все равно принимает
катастрофический уклон.
Короче говоря, этот типичный молодой москвич был растерян под напором
типичного московского старика.
- Не оставлю в покое! - орал старик. - Никогда в покое врага не
оставлял. Сейчас тебя научат, как агитировать! Пошли в опорный пункт! Давай
пошли куда следует!
Задержать внимание московской толпы довольно сложно. Хмурые люди
проходили мимо, как будто вовсе не замечая ни унизительной позиции молодого
человека, ни рычащей атаки старика. Однако выкрики старого бойца становились
все более интригующими, кое-кто оборачивался, даже задерживал шаги.
Кузенков тогда, не отдавая себе отчета и подчиняясь, видимо, какому-то
сигналу из какого-то своего тайника, взошел на мостовую и остановил движение
странной парочки.
- Что здесь происходит? - протокольным голосом обратился он к
старику. - Вы почему мешаете гражданину прогуливаться?
Фраза получилась в зощенковских традициях, и он слегка улыбнулся.
Старик опешил, запнулся на полуслове, увидев тяжелую машину, присевшего
рядом с ней сержанта милиции, а главное, увидев прохладную усмешечку в
глазах непростого товарища. Уловив эти приметы любимой власти, старик
потерял на миг координацию и отпустил рукав подозрительного.
- Да вот, видите, ходит по гастроному и шипит, - вконец совладал с
собой старик.
- Сами вы шипите, сами шипите, - бездарно оборонялась джинсовая
эпоха.
- Почему вы к нему пристаете? - строго, но патронально вопросил
Марлен Михайлович старика.
- Да вот шипит же, портфель носит, а шипит... мы в лаптях ходили... а
он портфель носит... ходит с портфелем по гастроному и шипит... - бормотал
старик.
- Не нужно приставать к гражданам, - тем же тоном сказал Марлен
Михайлович.
- Товарищ, вы не оценили ситуацию! - отчаянно вскричал старик. -
Ведь он там высказывался, что в магазинах нет ничего!
Он весь трепетал, старый дурак в обвисшем пиджаке, под которым была
заляпанная чем-то клетчатая рубаха навыпуск, в сандалиях на босу ногу. От
него слегка попахивало вином, но больше ацетоном и гнилью разваливающегося
организма. Землистое с синевой лицо дрожало: придешь тут в отчаяние, если
свои тебя не понимают.
- Так и говорил, враг, что в магазинах нет ничего. - Он повернулся,
чтобы снова ухватить за рукав длинноволосого, в джинсах и с портфельчиком
врага, но того, оказывается, уже и след простыл. Марлен Михайлович, между
прочим, тоже не заметил, как испарился смельчак-критикан.
- А что, разве в магазинах ВСЕ есть? - полюбопытствовал Марлен
Михайлович.
- Все, что надо, есть! - вопил уже старик, оглядываясь, ища врага и
как бы порываясь к преследованию, и опадал, видя, что уже не достигнешь, и
поднимая к физиономии Кузенкова свою авоську, глядя уже на помешавшего
справедливому делу человека с бурно нарастающим подозрением.
- Все, что надо простому народу, есть в магазинах. Вот вам
макарончики, вона крупа, масла триста грамм, макарончики... Булки белые
лежат! - взвизгнул он. - Это те, которые зажрались, те шипят! Мы работаем
на них, жизнь кладем, а он всем недоволен!
- А вы всем довольны? - холодно осведомился Кузен-ков. Он сам себя
своим тоном как бы убеждал, что в нем говорит социологический интерес, на
самом-то деле в нем что-то уже стало подрагивать: омерзение к агрессивной
протоплазме стукача-добровольца.
- Я всем доволен! - Теперь уже дрожащие пальцы тянулись к
кузенковскому твиду. - Я сорок лет сражался за правое дело! В лаптях... в
лаптях... а они с портфелями...
- Идите своей дорогой, - сказал Марлен Михайлович. Он отвернулся от
старика и возвратился к своей машине.
Сержант продолжал возиться со шлангом. Он, кажется, и головы не поднял,
хотя не мог, конечно, не слышать скандального старика.
- Ну, как? - деловым автомобильным голосом спросил Кузенков. -
Тянет?
Сержант, видимо, тоже чувствовал некоторый идиотизм ситуации. Он брал в
рот, подсасывая бензин, отплевывался, наклонял шланг к бачку, но оттуда
снова только лишь капало, не появлялась желанная струйка. Кузенков
облокотился на багажник, стараясь отвлечься от исторической конфронтации к
простому автомобильному делу. Тут он почувствовал, как ему в бок упирается
мягкий живот старика.
- А вы не разобрались, товарищ, - теперь уже тихо заговорил старик,
заглядывая в лицо Марлену Михайловичу. - Вы вообще-то кто будете?
В уголках рта у него запекшаяся слюнца, в углах глаз гноец. Прищур и
трезвая теперь интонация показали Марлену Михайловичу, что перед ним, должно
быть, не простой московский дурак, а кто-то из сталинских соколов, человечек
из внутренней службы, по крайней уж мере, бывший вохра.
- Послушайте, - сказал он с брезгливой жалостью. - Что вы
угомониться-то не можете? Вы всем довольны, а тот парень не всем. Люди-то
разные бывают, как считаете?
- Так. Так. - Старик внимательно слушал Кузенкова и внимательнейшим
образом его оглядывал. - Люди, конечно, разные, разные... А вы, товарищ,
кто будете? Сержант, этот товарищ откуда?
Нахлебавшийся уже изрядно бензину милицейский, не поднимая головы,
рявкнул на старика:
- Выпили? Проходите!
Старик чуть вздрогнул от этого рыка и, как видно, слегка засомневался,
ибо власть, как всегда, была права - выпил он, а раз выпил, положено
проходить. Тем не менее он не прошел, а продолжал смотреть на Кузенкова.
Конечно, английское происхождение кузенковских одежд было старику неведомо,
но взгляд его явно говорил о направлении мысли:
кто же этот человек, отнявший у меня врага? свой ли? ой, что-то в нем
не свое, дорогие товарищи! А уж не враг? А уж не группа ли тут?
Марлену Михайловичу взгляд этот был предельно ясен, и в тайниках его
происходил процесс ярости, как вдруг откуда-то из самых уж отдаленных глубин
какой-то самый тайный уже тайник выплеснул фонтанчик страха.
Руки старика потянулись к его груди, слюнявые губы зашевелились в едва
ли не бредовом лепете:
- Конечно, выпил... значит, ваше преимущество... а я сорок лет
сражался... в лаптях... с портфелями... продовольственные трудности...
полмира кормим... братским классам и нациям... документик покажите... вы кто
такой... меня тут знают, а вы... сержант, а ну...
Марлен Михайлович разозлился на себя за этот страх. Да неужели даже и
сейчас, даже и на такой должности не выдавить из себя раба? Как легко можно
было бы весь этот бред оборвать - отшвырнуть сталинскую вонючку (так и
подумал - "сталинскую вонючку"), сесть в мощный автомобиль и уехать, но
этот сержант дурацкий со своим дурацким шлангом; конечно же, чего мне-то
бояться, ну потеряю полчаса на объяснение в соседнем отделении милиции,
звонок Щелокову и - все в обмороке, но в то же время, конечно же, совсем
ненужный получится, дурацкий, нелепый скандал, и не исключено, что дойдет до
верхнего этажа, к этим маразматикам сейчас прислушиваются, кое-кто даже
считает их опорой общества (печальна судьба общества с такой опорой), ну,
словом... Как же от него избавиться, еще секунда - и он вцепится в пиджак,
забьется в припадке, и тогда уж вся улица сбежится, припадочных у нас
любят...
Тут налетела на старика расхристанная бабенка лет сорока, титьки
вываливаются из черной драной маечки с заграничной надписью GRAND PRIX.
- Дядя Коля, айдате отседа! Дядя Коля, ты что? Пошли, пошли! Смотри,
сейчас бабка прибежит! Тебя уж час по дворам ищут!
Старик вырывался и хрипел, махал авоськой на Кузенкова. Из ячеек
сыпались и ломались длинные макаронины.
- Этот! - кричал старик. - Документы показывать не хотит! Сержант
служебных обязанностей не выполняет! На помощь, товарищи!
- Дядя Коля, пошли отседа! Номер запомни, бумагу напишешь! - Бабешка
запихивала в майку вылезающие груди, подхватывала слетающие с ног шлепанцы
- видимо, выскочила из дома в чем была, - но умудрялась притом подмигивать
Марлену Михайловичу, да еще как-то причмокивать косым хмельным ртом.
Упоминание о бумаге, которую он напишет, подействовало: старик дал себя
увести, правда, все время оборачивался и высказывался, все более угрожающе и
все менее разборчиво по мере удаления.
- Ну что у вас тут, сержант? - Марлен Михайлович раздраженно заглянул
в бачок, там еле-еле что-то полоскалось на донышке. Приятный и
познавательный контакт с уличной жизнью обернулся тягостным идиотизмом.
Кузенкова больше всего злило промелькнувшее, казалось бы, забытое уже
чувство страха. Да неужели же до сих пор оно живет во мне? Пакость!
Он вырвал из рук сержанта шланг, осмотрел его: так и есть - дыра.
Чертыхнулся, полез в собственный багажник, вытащил оттуда какую-то трубку,
засунул один конец в бак, другой в рот, потянул в себя и захлебнулся в
бензине, зато возникла устойчивая струйка, и очень быстро сержант приобрел
для своею кургузого "москвичонка" нужное количество.
"Плата за невмешательство. Отмена нефтяного эмбарго", - усмехнулся
Марлен Михайлович.
Сержант поглядывал на него как-то странно, может быть, тоже не понимал,
что перед ним за птица. Во всяком случае, в благодарностях не рассыпался.
Кузенков сел уже за руль, когда в зеркале заднего вида снова увидел
дядю Колю. Тот торопился на поле идейной битвы, тяжелый его пиджачище
запарусил, рубашка расстегнулась, виден был тестообразный живот. Авоську
старик, видимо, оставил дома, но вместо нес у него в руке была какая-то
красная книжечка размером в партбилет, которую он то и дело поднимал над
головой, будто сигналил. Марлену Михайловичу оставалось сделать несколько
движений для того, чтобы отчалить и прекратить бессмысленную историю:
нужно было отжать сцепление, поставить кулису на нейтраль, включить
первую скорость и левую мигалку. Если бы он сделал все чуть быстрее, чем
обычно, то как раз бы и успел, но ему показалось, что всякое ускорение будет
напоминать бегство, и потому он даже замедлил свои движения, что позволило
дяде Коле добежать, влезть всей харей в окно и протянуть книжицу.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг