стараясь не пропустить появления головных церемониальных советских колонн.
Кристина вдруг потеряла свой образ гибкой и почти немой
любовницы-телохранительницы, которая сопровождала лидера идеи все эти
месяцы. У нее было разбухшее от слез лицо и страх в глазах.
- Андрей, прошу тебя, умоляю, бросим немедленно эту машину, -
повторяла она. - Эту твою гребаную машину все знают. Тебя сейчас возьмут.
Надень парик, и бежим. Тебя могут каждую минуту взять эти гребаные
"комми"...
- Я ни от кого не скрываюсь, - надменно отвечал Лучников. Известная
всем телевизионная его улыбка не сходила с его лица. Черный свитер, ворот
голубой рубашки, сигариллос в углу рта - прежний рекламный облик. - Если
предъявят ордер на арест, подчинюсь. Захотят взять нахрапом, окажу
сопротивление.
Она вдруг взорвалась неудержимыми рыданиями. Он обозлился - какой
тряпкой оказалась эта "железная девочка". Танька никогда бы не унизилась до
таких соплей. Он сам еле справлялся с внутренней дрожью, и злость на
Кристину помогла ему. Он даже взял се слегка за горло и тряхнул:
- Вытри сопли, говно!
- Подумай обо мне, - рыдала уже во весь голос Кристина. - Что я буду
делать без тебя? Бежим, Андрей! Ну, подумай хоть раз о ком-нибудь другом!
Хоть на миг подумай обо мне, подумай о другой душе, жуемот, подумай не о
себе...
- Сука, ты меня полагаешь самоманьяком? - зарычал он. - По-твоему,
это я для себя все сделал, весь этот ад для себя сотворил?
Между тем в "аду" этом гремели оркестры и музыка из динамиков, реяли
флаги всех политических партий Крыма и красные флаги СССР, мелькали
смеющиеся лица. Впереди у скульптуры Барона началось какое-то движение:
приехало несколько фургонов полиции и платформы Ти-Ви-Мига.
Лучников наклонил голову и сжал ладонями виски, нажал пальцами на
глазные яблоки, чтобы разогнать спускающуюся ему на голову тучу мрака. В
самом деле, быть может. Кристи и права по-своему, по-бабски. Она напомнила
об отце, о котором я забыл, о сыне. о котором я забыл, о внуке, который
может появиться со дня на день и о котором я уже забыл, она напоминает о
себе, о которой я никогда и не помнил. Я даже Таньку-то свою забыл, забыл
еще тогда, в Москве, поэтому она и ушла, даже свою единственную женщину
забыл и наплевал н. 1 нес, а уж эту-то, Кристи, я никогда и не помнил.
Прости меня, Господи, я расплачусь за эту черствость, но ведь и она не
права, не о себе же я вес это время думал, о России, о верховном ее пути, о
Твоем пути, об искуплении...
Сегодня, когда они покинули здание "Курьера". Кристина напомнила ему об
отце, и он из первой же телефонной будки позвонил в "Каховку". Там ответил
новый библиотекарь, бывший премьер Кублицкий-Пиоттух. Он поведал, что
Арсений Николаевич среди ночи, никому ничего не сказав, с одним лишь своим
верным Хуа укатил на "роллс-ройсе" в Симферополь, и он, Кублицкий-Пиоттух,
не может не связать этот отъезд с общими событиями, о которых Андрею
Арсениевичу, естественно, известно лучше других, и хотя он лично.
Кублицкий-Пиоттух, не может не быть ему благодарен за то, что вовремя
покинул никчемное правительственное учреждение, но, тем не менее, он не
может не выразить ему своего недо...
На симферопольской квартире в телефонную трубку рыдал одинокий Хуа.
Андрюса, что-то ужас слюшилось... Арсюса усел из дом в старой синель и взял
из подвал свой рзавий руззие...
Теперь в автомобильной пробке на Площади Барона Лучников не знал ничего
ни об отце, ни о сыне. Вдруг он подумал, что без них ему свет не будет мил,
не будет мил ему свет и без снохи - золотой Памелы, и без будущего внука, и
без Танькиного Саши, и без самой Таньки, и без этой бабы, которая,
оказывается, так его любит. Вдруг в этот момент вся история, философия и
политика сгорели, словно куча старых газет, и он ощутил себя лишь мешком
протоплазмы, жалкой живой сферой, вместилищем чего-то дрожащего, жаждущего
защиты. Так уже было с ним однажды после финиша "Антика-ралли".
- Внимание! - снова послышался над огромной площадью могучий
радиоголос. - Всем на Бульваре Января, на Синопском Бульваре и на
Преображенском! Немедленно очистить проезжую часть для проходящих колони.
Приказ этот не относился к Площади Барона, да все равно его и выполнить
было невозможно.
Лучников сдвинул крышу назад и встал в машине. Он увидел приближающуюся
по Синопскому Бульвару первую колонну танков с поднятыми вверх стволами
пушек и зажженными фарами.
Несколько камераменов Ти-Ви-Мига, в их серебряных куртках, с аппаратами
на плечах бежали почему-то не к танкам, а к статуе Барона. Что там
происходит? Крыши автобусов, полицейских фургонов и сам Ти-Ви-Миг закрывали
поле зрения.
- Что там происходит? Что там? - спросил он в пустоту. Кристина
сидела теперь, не двигаясь, надвинув мужскую шляпу, закрыв глаза черными
очками, а нос и рот завязав цветным платком.
- Взгляните на экран, господин Лучников, - услышал он рядом вполне
любезный голос. В "кадиллаке" по соседству тоже была сдвинута крыша, и
владелец, по внешности биржевой брокер, любезно показывал ему на экран
своего внутреннего телевизора. - Происходит историческое событие, господин
Лучников. То, чего большевики ждали шестьдесят лет. Окончательная
капитуляция Добровольческой Армии.
Лучников вздрогнул от ужаса. На экране все было видно отчетливо. У
подножия статуи Барона стояло каре - несколько сот стариков, пожалуй, почти
батальон, в расползающихся от ветхости длинных шинелях, с клиновидными
нашивками Добровольческой Армии на рукавах, с покоробившимися погонами на
плечах. В руках у каждого из стариков, или, пожалуй, даже старцев, было
оружие - трехлинейки, кавалерийские ржавые карабины, маузеры или просто
шашки. Камеры Ти-Ви-Мига панорамировали трясущееся войско или укрупняли
отдельные лица, покрытые старческой пигментацией, с паучками склеротических
вен, с замутненными или, напротив, стеклянно просветленными глазами над
многоярусными подглазниками... Сгорбленные фигуры, отвисшие животы,
скрюченные артритом конечности... несколько фигур явилось в строй на
инвалидных колясках.
- Что за вздор, господин Лучников? - спросил владелец "кадиллака". -
Вы не можете объяснить мне смысл этого фарса?
Камеры скользили по каре старцев, и у Лучникова вдруг возникло некое
особое ощущение: это и в самом деле была армия, а развалины эти были
воинами, и весь урон, который принесло время их телам и амуниции,
только подчеркивал почему-то это ощущение "войска". Через минуту Лучников
увидел того, кого и не сомневался увидеть в этом каре, - своего отца.
Арсений Николаевич стоял в первом ряду, где заняли места самые
сохранившиеся, самые бравые. Иные из них выпячивали груди с крестами и
медалями, красуясь и бодрясь вполне по-дурацки. Лучников-старший в
полковничьих погонах на своей юнкерской шинели просто стоял, опершись на
винтовку, в той позе, в какой, наверное, они, мальчишки, и стояли в
перерывах между атаками на Каховку. Странно было видеть рядом с ним
репортера Ти-Ви-Мига в его серебряной куртке с фирменной эмблемой на спине.
В глубине кадра над морем голов, цветов, флагов и лозунгов светились фары
медленно приближающейся танковой колонны.
- Президиум "Клуба Белого Воина", как известно, отверг решение
Временной Государственной Думы, - слышался спокойный голос отца. -
Находящееся здесь подразделение Вооруженных Сил Юга России, верное присяге,
противостоит вторгшейся армии красных.
- Однако, профессор... - Репортер показал камере свое ухмыляющееся
лицо.
- Полковник, - мягко поправил Арсений Николаевич.
- Простите, полковник, но ведь Главштаб и весь личный состав наших
"форсиз" приветствует слияние с героической армией Великого Советского
Союза...
- Мы вам не "форсиз"! - рявкнул стоящий рядом с Арсением Николаевичем
грудастый старик. - Мы - добровольцы! Русская армия!
- Русская армия собирается драться? - спросил репортер.
- Мы собираемся капитулировать, - сказал Арсений Николаевич. -
Добровольческая Армия капитулирует перед превосходящими силами неприятеля.
- Он усмехнулся. - Согласитесь, слово "капитуляция" звучит более
нормально, чем...
Сверхмощный радиоголос заглушил "ненормальное" слово.
- Немедленно освободить проезжую часть! Через пять минут начнется
прохождение танковых колонн!
Сотни, тысячи машин, стоящих вплотную, отделяли Андрея от Арсения.
Никак не пробраться к отцу, никак уже его не спасти. Началось хаотическое
движение, в котором среди базарной разноголосицы послышалось четко:
- Равняйсь! Смирно! Шагом арш!..
Каре подобралось и медленно двинулось вперед. В последний раз Андрей
Лучников увидел своего отца, когда тот довольно энергичным движением
отодвинул от себя серебряную куртку Ти-Ви-Мига.
Теперь съемка шла с верхней точки, и неожиданно оказалось, что между
головными танками и батальоном стариков есть некое асфальтовое озеро, вполне
пригодное для исторической процедуры капитуляции. Быть может, сами
Ти-Ви-Миги и позаботились о возникновении этого пространства, чтобы заснять
"трагикомедию". Фанатики, безумцы спонтанной съемки, для них не существовало
ни эмоций, ни опасностей.
Над батальоном "добровольцев" развернулся довольно большой и вполне
эффектный белый флаг капитуляции. В передней шеренге склоненным несли
трехцветное знамя России и несколько полковых штандартов.
В какой-то момент камера скользнула по молодым лицам советских
танкистов. В своих шлемофонах они выглядели совершенно невозмутимо, только у
двух-трех были приоткрыты рты, что придавало им, естественно, несколько
дурацкий вид. Танки пока что стояли без движения, их прожекторы добавляли
огня к софитам Ти-Ви-Мига. Теперь невидимый комментатор трещал по-английски
с такой скоростью, будто шли последние минуты финального матча на Кубок
Мира:
- Захватывающее и в самом деле довольно трогательное символическое
событие! С опозданием на шесть десятилетий белая армия складывает оружие
перед красной. Взгляните на этих дрожащих стариков, это те самые
вдохновенные юноши Ледяного Похода. Сколько их осталось, где развеяны их
традиции? Кто они сейчас и перед кем капитулируют?..
Старики бросали на асфальт перед танками свое ржавое оружие и отходили
в сторону, где снова строились с опущенными уже головами и заложенными за
спину руками.
Вдруг что-то мгновенно переменилось. Исчезли лица танкистов и закрылись
люки. Захлебнулся на полуслове комментатор. Между танками появились
несущиеся с автоматами наперевес "голубые береты". Не обращая внимания на
старых белогвардейцев, но лишь оттесняя их, десантники бросились к
платформам Ти-Ви-Мига. Изображение на экране стало прыгать. В какой-то
момент Лучников увидел двух солдат, заламывающих руки назад парню в
серебряной куртке, потом все пошло трещинами - удар прикладом прямо в
камеру, - потом на экране появились три бегущие серебряные куртки и
преследующие их десантники. Упорные фанатики продолжали снимать собственный
разгром.
- Странная акция десантного соединения, - хрипел, закрываясь локтем,
знаменитый комментатор Боб Коленко, лицо у него было разбито в кровь, сзади
на него наседал, просунув ствол карабина под подбородок, невозмутимый
"голубой берет", но Боб Коленко видел нацеленный откуда-то глаз уцелевшей
камеры и потому продолжал хрипеть: - Странная игра, Имитация атаки на
средства массовой информации. Вы видите, господа, этот мальчик душит меня
стволом своего карабина. Кажется, он принимает эту игру слишком всерьез...
Наконец канал Ти-Ви-Мига прикрылся фирменной серебряной заставкой с
эмблемой - крылатый глаз.
Встревоженный хозяин "кадиллака" смотрел на Лучникова.
- Должно быть, эти негодяи из Ти-Ви-Мига проявили какую-то
бестактность к нашим войскам. Не так ли, сударь?
Он переключил свой телевизор на Москву. Там показывали общим планом
улицы крымских городов, заполненные восторженными толпами. В небе группа
парашютистов образовала в затяжном прыжке слово "СССР". Лучников увидел, что
танки пошли.
- Там мой отец, - сказал он Кристине. - Попробую пробраться на
площадь. Сядь за руль.
Она судорожно, каким-то лягушачьим движением вцепилась в него. Он вдруг
почувствовал к ней отвращение и тут как раз заметил, как из какого-то
"каравана" в полусотне метров сбоку группа хмельных господ показывает на
него /уральцами и хохочет. Он мельком глянул на них, сначала не узнал, но
потом узнал и внимательно вгляделся. Это были развеселые американские
киношники во главе с Хэлоуэем-Октопусом и среди них самый хмельной, самый
развязный и самый оскорбительный вчерашний московский друг Витася Гангут.
Именно он, а не они, тыкал в Лучникова пальцем, похабно
хохотал, а заметив его взгляд, совсем уж зашелся. Надрываясь от хохота, он
что-то орал прямо Лучникову, показывая на плывущие вокруг статуи Барона
башни советских танков, надрывался, покатывался, а потом вытащил из кармана
куртки какую-то зеленую книжицу и как бы торжественно показал ее Лучникову.
Американский паспорт, догадался Лучников. Считает себя недосягаемым,
свободным, гражданином мира, а меня уже крепостным Степаниды Власьевны. Он
отвернулся от кинобанды так, словно их не было поблизости, снял с головы
Кристины шляпу, стал гладить ее по волосам, целовать, успокаивать.
- Why, baby? Таkе it еаsу, еаsу, еаsу. I want уоu. I 1оvе уоu (14*).
Она успокаивалась, пальцы ее выпускали его свитер, тихо ползли по
груди... она даже улыбнулась.
Рядом мелькнула какая-то тень, кто-то махнул звериным прыжком через
капот "кадиллака".
- Лучников, встаньте! Я хочу дать вам в морду! Перед ним стоял молодой
красавец в полосатой майке и белых джинсах, смуглое, резко очерченное лицо
- настоящий яки. Лучников успел перехватить летящий кулак. Пока две
мускулистые руки превозмогали друг дружку, он вглядывался в гневное и
презрительное лицо. Где он видел этого парня? Наконец догадался - его
соперник по "Антика-ралли", третий призер. Рука его упала.
- Маета Фа! Это вы?
Юноша с демонстративным омерзением вытирал ладонь о джинсы.
- Я Мустафа, а не Маета Фа, - яростно говорил он. - К черту яки! К
черту русских! Все вы - ублюдки! Я татарин! - Клокочущая крымская речь,
перепутанные англо-русско-татарские экспрессии, плевок под ноги. - Знайте,
что не плюю вам в лицо только из-за уважения к вашему возрасту. Больше
ничего в вас не уважаю, а презираю все!
- Умоляю вас, Мустафа, - тихо сказал Лучников. - Где Антон?
- Вспомнил о сыночке? - зло засмеялся Мустафа. - Где были ваши
родительские чувства раньше, сэр? Впрочем, все вы стоите друг друга, русские
свиньи! Ждите газавата!
- Умоляю вас, - повторил Лучников. - Умоляю, если знаете, скажите -
Памела родила?
Танковая колонна ушла на Бульвар Января, и в автомобильной пробке
началось медленное движение. Сзади загудели.
- Я перед тобой на колени встану, Мустафа, - сказал Лучников.
Нотки жалости мелькнули в свирепом голосе новоиспеченного исламского
воина.
- Ночью они отправились в Коктебель, на Сюрю-Кая. Нет, она не родила
еще, - сказал он. - Советую вам всем драпать с нашего Острова- и белым и
красным...
- Спасибо, Мустафа, - сказал Лучников. - Успокойся, друг. Не ярись.
Пойми, вся наша прежняя жизнь кончилась. Начинается новая жизнь.
Сзади гудели десятки машин. Лучников взялся за руль. В последний момент
он поймал на себе взгляд юноши и не увидел в нем ни презрения, ни гнева, а
только лишь щенячью тоску.
- Прыгай на заднее сиденье! - крикнул он. Впереди был просвет, и
"питер-турбо", рявкая в своем
лучшем стиле, устремился к Памятнику Барону Врангелю. На площади вокруг
статуи видны были следы странного
побоища, вернее, избиения: осколки стекла, обрывки серебряных курток,
раздавленный танком фургончик. У подножия памятника стояла группа
растерянных городовых. С тревогой они вглядывались в даль бесконечного
Синопского Бульвара, где уже появились огни новой танковой колонны. Лучников
притормозил и спросил одного из городовых, куда делись старики-врэвакуанты.
- Все развезены по госпиталям, - довольно вежливо ответил городовой и
вдруг узнал его, подтянулся. - Их тут порядком помяли, Андрей... есть
травмы... ммм... ваш отец, Андрей...
- Что?! - вскричал Лучников в ужасе.
- Нет-нет, не волнуйтесь... там, кажется, только рука, только рука
сломана... Его подхватили друзья... шикарная публика... да-да-да. Две
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг