первый взгляд может показаться резкой переменой позиции поворотом на 180
градусов.
Марлен Михайлович перевернул страницу и, вдруг уловив в воздухе нечто
особенное, затормозил на минуту и поднял глаза. То, что он увидел, поразило
его. Все присутствующие застыли в напряженном внимании. Все, не отрываясь,
смотрели на него, и даже "Пренеприятнейший" потерял свою мину пренебрежения,
даже мешочки на его лице как бы подобрались и обнаружились остренькие черты
его основного лица. Тут наконец до Марлена Михайловича дошло: вот она -
главная причина сегодняшнего высокого совещания. Обеспокоены "поворотом на
180 градусов", перепугались, как бы не отплыл от них в недосягаемые дали
Остров Крым, как бы не отняли того, что давно уже считалось личной
собственностью. Ага, сказал он себе не без торжества, шапками тут нас не
закидаешь.
Впоследствии Марлен Михайлович, конечно, самоедствовал, клял себя за
словечко "нас", казнился, что в минуту ту как бы отождествил себя с
"идеалистами", встал как бы в стороне от партии, но в эту конкретную минуту
он испытал торжество. Ишь ты, десантниками дело хотел решить! Какой прыткий!
Никого он, видите ли, не знает и знать не хочет, лидер человеческих масс,
фараон современный! Знаешь, боишься, трепыхаешься в растерянности, даже и
соседа своего через два стула боишься. Впрочем, соседа-то, может быть,
больше всего на свете.
"Пренеприятнейший" сообразил, что пойман, вновь скривился в надменной
гримасе, откинулся в кресле, заработал короткими пальцами, даже зевнул
слегка и посмотрел на часы, но это уже было явное притворство, и он понимал,
что притворство - пустое.
Марлен Михайлович продолжал: - На самом деле поворота нет. Есть только
некоторое увлечение идейками наших диссидентов, новой эмиграции, типично
идеалистическая рефлексия. Редактор "Русского Курьера" Лучников, несомненный
лидер движения, не боится пули "волчесотенцев", но боится презрительного
взгляда какого-нибудь джазиста или художника, московских друзей его
молодости. Именно этим объясняется некоторый сдвиг в освещении советской
жизни на страницах "Курьера". - Он сделал еще одну паузу перед тем, как
произнести завершающую фразу своего сообщения, фразу, которая еще и вчера
казалась ему опасной, а сейчас стала опасней вдвое, втрое, чрезвычайно
опасной под щелочками глаз "Пренеприятнейшего". - Я глубоко убежден, что
перед решительными событиями на Острове "одноклассники", опасаясь обвинения
в предательстве, хотят показать своему населению так называемую правду о
советском образе жизни, хотят, чтобы люди, привыкшие к одному из самых
высоких в мире жизненных стандартов и к условиям одной из самых открытых
буржуазных псевдодемократий, полностью отдавали себе отчет, на что они идут.
голосуя за воссоединение с Великим Советским Союзом. Без этого эпитета,
товарищи, имя нашей страны в широких массах на Острове не употребляется.
Уверен также, что следующим шагом "одноклассников" будет атака на прогнившие
институты старой России, на Запад, а также сильная полемика с националистами
"яки". Учитывая всю эту сложную ситуацию, я предложил бы в настоящий момент
воздержаться от окончательного решения проблемы, не снимать руку с пульса и
продолжать осторожное, но все усиливающееся наблюдение событий и людей.
Марлен Михайлович закрыл папочку и некоторое время сидел, глядя на
лживо-крокодиловую поверхность с оттиском трех римских цифр в углу -
XXV.
- Будут ли вопросы к Марлену Михайловичу? - спросило "Видное лицо".
- Вопросов-то много, ох, много, - пропел "Окающий". - Начнем
спрашивать - до утра досидимся.
- Марлен Михайлович, - вдруг мягко позвал "Пренеприятнейший".
Марлен Михайлович даже слегка вздрогнул и поднял глаза.
"Пренеприятнейший" смотрел на него с любезной, как бы светской улыбкой,
показывая, что смотрит теперь на него иначе, что он вроде бы его разгадал,
раскусил, понял его игру, и теперь Марлен Михайлович для него "несвой", а
потому и достоин любезной улыбочки.
- Вы, конечно, понимаете, Марлен Михайлович, как много у меня к вам
вопросов, - любезно проговорил он. - Бездна вопросов. Огромное количество
неясных и ясных... - пауза, - ... вопросов. Вы, конечно, это превосходно
понимаете.
- Готов к любым вопросам, - сказал Марлен Михайлович. - И хотел бы
еще раз подчеркнуть, что главное для меня - решение партии. История
показала, что специалисты могут ошибаться. Партия - никогда.
По бесстрастному лицу помощника Марлен Михайлович понял, что в этот
момент он слегка пережал, прозвучал слегка - не-совсем-в-ту-степь, но ему
как-то уже было все равно.
- Есть такое мнение, - сказал "Замкнутый". - Командировать Марлена
Михайловича Кузенкова в качестве генерального консультанта Института по
Изучению Восточного Средиземноморья на длительный срок. Это позволит нам еще
лучше вникнуть в проблему нашей островной территории и осветить ее изнутри.
- "Замкнутый" скуповато улыбнулся. - Вот вы-то, Марлен Михайлович, и
будете теперь нашей рукой на пульсе. Непосредственные распоряжения к вам
будут поступать от товарища... - Он назвал фамилию "Видного лица", потом
поблагодарил всех присутствующих за работу и встал.
Совещание закончилось.
Марлен Михайлович вышел в коридор. Голова у него слегка кружилась, и
весь он временами чуть подрагивал от пережитого напряжения. "Спасибо
теннису, - опять подумал он, - научил расслабляться". Вдруг его охватила
дикая радость - уехать на Остров "на длительный срок", да ведь это же
удача, счастье! Пусть это понижение, своего рода ссылка, но надо судьбу
благодарить за такой подарок. Могли бы ведь по-идиотски и послом отправить в
какой-нибудь Чад или Мали. Нет-нет, это удача, а перенос "кураторства" прямо
в руки "Видного лица" означает, что это даже и не понижение, что это просто
перенос всей проблемы на более высокий уровень.
"Видное лицо" взяло его под руку, шепнуло на ухо: "Рад, шиздюк? " - и
подтолкнуло со смешком локтем в бок.
- Не скрою, рад, - сказал Марлен Михайлович. - Решение мудрое. В
этот момент мне будет полезнее быть там. Ну и Вера, знаешь... она ведь
умница, очень поможет...
- Нет, брат, жена тебе там только обузой будет, - усмехнулось "Видное
лицо". - В Тулу-то со своим самоваром? Эх, Марлуша, я тебе даже немного
завидую. Вырвусь на недельку, погуляем?
Марлен Михайлович заглянул в глаза "Видному лицу", своему новому
непосредственному шефу, и понял, что дискутировать вопрос о Вере Павловне и
ребятах бессмысленно - уже обсуждено и решено: "якоря" у Марлена
Михайловича должны остаться дома. Что же, после дела Шевченко можно понять
беспокойство иных товарищей, даже и по поводу людей высокого ранга.
- Гарантирую, что погуляем неплохо. - Марлен Михайлович улыбнулся в
духе баньки.
- Нельзя мне, - с искренней досадой сказало "Видное лицо". -
Заметный я. Там ведь в баньке небось не спрячешься?
- Не спрячешься, - подтвердил Марлен Михайлович. - Вездесущая
пресса. Сумасшедшее телевидение.
- Ты и сам смотри, - строго сказало "Видное лицо".
- Можешь не волноваться, - сказал Марлен Михайлович.
Они дошли до конца пустынного коридора и сейчас стояли на краю зеленой
ковровой дорожки. Перед ними была только белая стенка и бюст Ленина,
выполненный из черного камня и потому несколько странный. "Видное лицо"
положило руку на плечо Марлену Михайловичу.
- Ну, а маму свою Анну Макаровну Сыскину ты напрасно от общества
прячешь. Таких, как она, коминтерновок, считанные единицы остались.
Марлен Михайлович ответил своему покровителю бледной благодарной
улыбкой.
XII. Старая римсксая дорога
Старт "Антика-ралли" обычно давался в Симферополе у истоков
Юго-Восточного Фриуэя, но до начала древней дороги Алушта - Сугдея
спортсменам предоставлялось право выбора: можно было устремиться к
промежуточному финишу по стальной восьмирядной дороге, проносящейся, как
стрела, мимо самой высокой крымской горы Чатыр-Даг, и можно было при желании
покинуть фриуэй по любому из десяти съездов и попытать счастья на запутанных
асфальтовых кольцах внизу. Главная цель каждого участника - выскочить
раньше других на старую дорогу, ибо там на ее серпантинах каждый обгон
превращался едва ли не в игру со смертью. Конечно, 70 километров прямого
фриуэя для любого водителя, казалось бы, благодать, жми на железку да и
только, но там, на фриуэе, между гонщиками начиналась такая жестокая
позиционная борьба, такая "подрезка", такое маневрирование, что многие
выбывали из соревнований, влепившись в барьеры или друг в друга, и потому
наиболее хитроумные предпочитали покрутить по виражам асфальтового лабиринта
мимо Машут-Султана, Ангары, Тамака, чтобы вынырнуть перед носом ревущей
разномастной толпы машин уже в Алуште и устремиться сразу на Демир-джи по
самой "Антике", волоча за собой хвост гравийной пыли, которая сама по себе
доставляет соперникам мало удовольствия.
Лучников и Новосильцев разработали хитрый план. Граф нырнет в первый же
"рэмп" и исчезнет из поля зрения, а Андрей постарается на своем "турбо"
снизить скорость основного потока машин на фриуэе насколько возможно, будет
"подрезать" носы лидерам, менять ряды, неожиданно тормозить. Если граф
выскочит первым на "Антику", его не удастся обставить ни Билли Ханту, ни
Конту Портаго, не говоря уже о местных гениях.
Прибыли и на этот раз лучшие гонщики мира, не меньше десятка
суперзвезд, десятка три просто звезд, а остальные все звездочки, но горящие
ярчайшей дерзостью и честолюбием. Всего к старту было допущено 99 машин.
"Сто минус единица", "100-1" - рекламные цифры для маек, курток, сигарет,
напитков... На громадном паркинге возле "Юго-Востока" разномастные машины
всевозможных марок проверяли тормоза и рулевое управление, постепенно
занимали места на линии старта, откуда вся ревущая масса низвергнется на
фриуэй. За линией старта кипела многотысячная толпа. Трибуны вокруг статуи
Лейтенанта были переполнены шикарной публикой. Вертолеты телевидения висели
над площадью. Повсюду сновали пресса, "папаратце" и камерамены.
"Антика-ралли" давно уже стало в Крыму чем-то вроде национального праздника.
Оно объединяло всех и в то же время обостряло соперничество между
этническими группами: татарам, конечно, хотелось, чтобы выиграл татарин,
англо-крымчане делали ставку на своих, врэвакуанты, то есть русские,
рассчитывали на своих героев и так далее... В последние годы на
"Антика-ралли" побеждали международные "тигры", вроде присутствующих сейчас
Билли Ханта и Конта Портаго.
У Билли Ханта, белозубого, медного от загара красавца, машина так и
называлась "хантер", то есть "охотник". Трудно было определить, какая модель
взята за основу этого чудовища. Вдоль корпуса ее красовались значки разных
фирм: "Альфа-Ромео-трансмиссия", "Тормоза Порше", "Мустанг-карбюрейтер"...
- и за каждый такой значок фирмы отваливали Ханту огромные премии, но тот
плевать хотел на деньги. Билли был настоящий фанатик автоспорта, или, как в
Москве говорят, "задвинутый". Всякий раз к каждой гонке он сам конструировал
своих "охотников", заказывая фирмам разные узлы по собственным чертежам.
Жизнь вне автоспорта проходила для Ханта чем-то вроде череды туманных
миражей. В него влюблялись мировые красавицы, вроде миллионной модели Марго
Фицджеральд, и он снисходительно принимал их любовь, но не успевали журналы
осветить медовые денечки, как тут же им приходилось описывать разрывы:
красотки не выдерживали головокружительной жизни Ханта, а тот не задумываясь
отдал бы их всех за одну-единственную свечу зажигания. Кстати говоря. Билли
называл своих лошадок "охотниками" неспроста. На всех гонках он выбирал
жертву, лидера, начинал за ним охоту, шел на хвосте, бесил бесконечным
плотным преследованием, а потом, недалеко уже от финиша, "брал зверя".
Конт Портаго, худой и надменный юноша (впрочем, ему исполнилось уже 36
лет), был гонщиком совсем другой манеры. Он как бы никого не замечал в своей
"испано-сюиза-фламенко" серебряно-серой окраски, он как бы боролся только со
временем, его волновала только скорость, и он только лишь слегка кривил
тонкие кастильские губы, когда кто-нибудь "путался под ногами". На
нескольких последних гонках вот он-то как раз и оказался добычей "охотника"
Ханта, однако все равно как бы не замечал его и никогда не комментировал
свои поражения. Личная жизнь Конта оставалась для прессы загадкой.
Лучников сидел за рулем своего "питера", стоявшего уже на линии старта,
и спокойно смотрел, как репортеры кружатся вокруг "хантера" и "фламенко".
Вокруг него тоже шла напряженная работа средств массовой информации.
Сенсацией было уже то, что 46-летний издатель влиятельной газеты участвует в
гонке. Еще одной и, пожалуй, еще большей сенсацией были надписи на его
бортах: "СОС! Союз Общей Судьбы! Присоединяйтесь к СОСу! СОС! " Несколько
человек подлезали с вопросами, совали в окно микрофончики, но Лучников
отодвигал их ладонью и спокойно курил. Разумеется, загадочно улыбался. Это
необходимо - загадочная улыбка.
И вот он увидел главную сенсацию дня - автомобиль графа Новосильцева
под номером "87" и под экзотическим названием "Жигули-камчатка". Похоже
было, что от Волжского автозавода осталась в этом аппарате только жестяная
коробка, эмблема с ладьей да первая часть названия, зато "Камчатка", личная
"Камчатка" графа, могущественно преобладала. Автомобиль представлял из себя
открытое купе с одним лишь водительским сиденьем. За счет остального
пространства, видимо, произошло увеличение мощности двигателя, там, видимо,
были расположены какие-то новые узлы, покрытые стальным кожухом и
теплоизоляцией. Система фар собственной конструкции, призванная прорезать
гравийную пыль античной дороги, украшала передок. Жигулевский корпус был
поставлен на шасси также собственной графа Новосильцева конструкции.
Широченные шины с торчащими шипами и массивные, каучуковые, ярко
раскрашенные бамперы, окружающие весь корпус машины и предназначенные для
расталкивания конкурентов. Торчащая из-под заднего бампера выхлопная труба,
похожая на реактивное сопло. Невиданная доселе система больших и малых
зеркал, позволяющая графу видеть и вдаль и прямо под колесами. Лучников
впервые увидел это чудище только сейчас, на старте: Новосильцев никому не
показывал машину, даже "одноклассникам". Лучников улыбнулся. "Камчаткой"
Володечку называли в гимназии вплоть до седьмого класса за его пристрастие к
задним партам, там он вечно копошился: или домашнее задание сдувал, или
бумагу жевал, чтобы бросить комок отвратительной массы в отличника Тимошу
Мешкова, или что-то мастерил, какую-нибудь очередную пакость, или, наоборот,
что-нибудь весьма милое и забавное, словом, жил на задах своей "отдельной,
частной" жизнью, даже, кажется, онанизмом занимался. Потом вдруг это
прозвище мгновенно забылось. После каникул, проведенных у тети в
Сан-Франциско, прыщавый шкодливый граф вернулся в Симфи суперменом,
спортсменом, молодым мужчиной. Тогда и началось - бокс, каратэ, прыжки с
вышки и автогонки, гонки, гонки. Тогда у графа появилась другая кличка,
примитивно возникшая из фамилии, "Ново-Сила", но она-то закрепилась, даже и
сейчас употребляется иногда "одноклассниками".
То, что Володечка вдруг вспомнил детство и "Камчатку", показалось
Лучникову и трогательным, и уместным. Он помахал Новосильцеву перчатками, но
тот не заметил. Репортеры и "папаратце" крутились вокруг его машины, и он
явно позировал в своем головном уборе, оставшемся от прежних гонок, - нечто
похожее на древний галльский шлем с крылышками. Лозунги СОСа красовались и
на его бортах, но трудно было сказать, что больше интересовало репортеров -
лозунги ли эти, сам ли легендарный граф или его новая машина.
Новосильцев медленно катил к своему месту старта, иногда останавливался
и что-то говорил, загадочно улыбаясь. Неподалеку на открытой платформе
Ти-Ви-Мига был телевизор, и Лучников мог видеть крупно его загадочно
улыбающееся лицо, сменяющееся изображением "Жигули-камчатки" сверху из
вертолета. Граф вдруг попросил репортеров отойти от машины и
продемонстрировал один из своих секретов - разворот. Это действительно было
сногсшибательно - неуклюжая на вид конструкция раскрутилась буквально
вокруг своей оси. Лучников нашел взглядом Билли Ханта. Тот внимательно
смотрел на машину Новосильцева. Конт Портаго, естественно, ни на кого не
смотрел, полировал ногти, что-то насвистывал.
- Хей, челло! - услышал вдруг Лучников обращенный к себе веселый
возглас.
Он увидел торчащую над толпой голову своего сына Антошки. Тот
пробирался к нему и махал кепкой с надписью "ЯКИ! ". Лучников и обрадовался,
и устыдился. Совершенно не думаю ни о ком из близких: ни о сыне, ни об отце,
ни о матери Антона, прозябающей в Риме, ни, между прочим, даже о новой своей
жене, которая сейчас, наверное, на трибунах не сводит бинокля с моей машины.
В самом деле, я совсем "задвинулся", заполитиканствовался, чокнулся на этой
проклятой России, вот уж действительно Сабаша прав - стал настоящим
"мобилом-дробилом".
- Хей, челло! - кричал ему сын, словно неожиданно увиденному
приятелю.
Обращение "челло" так глубоко вошло в обиход, что даже врэвакуанты
иногда им пользовались, хотя большинство из них решительно отвергало жаргон
яки. Образовалось оно из обыкновенного русского "человека". С севера,
однако, из англо-крымских поселений ползло "феллоу", а из многочисленных в
пятидесятые годы на Острове американских военных баз горохом сыпалось
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг