видать никогда.
- Согласен. - Полковник был немногословен.
Они стали обсуждать план быстрого создания массовой партии. Сторонников
Общей Судьбы на Острове множество во всех слоях населения. К исторически
близкому воссоединению с великой родиной призывают десятки газет во главе с
могущественным "Курьером". Нет сомнения, что когда возникнет СОС - вот
такая предлагается аббревиатура, Союз Общей Судьбы, звучит магнитно, ей-ей,
в этом слове уже залог успеха, - итак, когда возникнет СОС, другие партии
поредеют. Нужно как можно скорее объявлять новую партию и делать это с
открытым забралом. Да какая уж там секретность! Если даже муллы за автономию
в границах СССР, секретность - вздор. Военным разрешено будет примыкать к
СОСу? Прости, но в этом случае мы не можем считать СОС политической партией.
Что ж, можно и не считать его политической партией, но в выборах
участвовать. Прости, нет ли в этом демагогии? Пожалуй, в этом есть демагогия
именно в советском духе или в стиле наших мастодонтов: мы за разрядку, но
при нарастании идейной борьбы; мы не государство, но самостоятельны; мы не
партия, но в выборах участвуем... Нет, демагогия нам не годится. Наша
хитрость- отсутствие хитрости. Мы... Кто это все-таки "мы"?
Старина, это пустой вопрос. Сейчас речь идет о спасении, и не о
спасении Крыма, как ты понимаешь... Чтобы участвовать в кровообращении
России, надо стать ее частью. Ну, хорошо, давай о практическом.
Они еще некоторое время говорили о "практическом", а потом замолчали,
потому что за стеклом террасы остановились две девки.
Две монпарнасские халды в снобских линялых туниках, с нечесаными
волосами, с диковатым гримом на лицах. Пожалуй, даже хорошенькие, если
отмыть. Чернок и Лучников посмотрели друг на друга и усмехнулись. Девчонки
прижались к стеклу в вопросительных извивах- ну как, мол, поладим? Лучников
показал на часы - увы, дескать, времени нет, ужасно, мол, жаль,
мадемуазель, но мы не принадлежим себе, такова жизнь. Девчонки тогда
засмеялись, послали воздушные поцелуи и бодренько куда-то зашагали. У одной
из них был скрипичный футляр под мышкой.
- Вчера я познакомился с прелестной женщиной, - мягко заговорил
Чернок. Он почему-то культивировал мягчайший старомодный стиль а обращении с
женщинами, что, впрочем, не мешало ему распутничать напропалую. - Она была
восхищена тем, что я русский, - "Ом совэтик! " - и ужасно разочарована,
когда узнала, что я из Крыма, - "Значит, вы, месье, не русский, а кримьен?
" Мне пришлось долго убеждать ее, что я не сливочный. Многие уже забыли, что
Крым- часть России...
- Что твои "миражи"? - спросил Лучников. Полковник сидел в Париже уже
целый месяц, ведя переговоры о поставках модели знаменитого
истребителя-бомбардировщика для крымских "форсиз".
- На днях подпишем контракт. Они продают нам полсотни штук. - Чернок
рассмеялся. - Полный вздор! К чему нам "миражи"? Во-первых, наши "сикоры"
ничуть не хуже, а потом пора уже переучиваться на "миги"... - Он вдруг
заглянул Лучникову в глаза. - Мне иногда бывает интересно, нужны ли им
такие летчики... как я.
Лучников раздраженно отвел глаза.
- Ты же знаешь, Саша, какой там мрак и туман, - заговорил он через
минуту. - Иногда мне кажется, что ОНИ ТАМ сами не знают, чего хотят. НАМ
важно знать, чего МЫ хотим. Я хочу быть русским, и я готов даже к тому, что
нас депортируют в Сибирь...
- Конечно, - сказал Чернок. - Обратного хода нет. Лучников посмотрел
на часы. Пора было уже рулить в Пляс до Фонтенуа.
- Задержись на три минуты, Андрей, - вдруг сказал Чернок каким-то
новым тоном. - Есть еще один вопрос к тебе.
Бульвар Монпарнас чуть-чуть поплыл в глазах Лучникова, слегка зарябил,
запестрел длинными, словно струи дождя, прорехами: что-то особенное было в
голосе Чернока, что-то касающееся лично Лучникова, а такой прицел событий
лично на него, вне Движения, стал в последнее время слегка заклинивать
Лучникова в его пазах, в которых еще недавно катался он столь гладко.
- Послушай, Андрей, одно твое слово, и я переменю тему... Так вот, не
кажется ли тебе... - мягко, словно с больным или с женщиной, говорил
полковник и вдруг закончил, будто очертя голову, - ... что ты нуждаешься в
охране?
"Вот он о чем, - подумал Лучников. - О покушении. Вернее, об угрозе
покушения. Вернее, о намеках на угрозу покушения. Странно, что я совсем
забыл об этом. Должно быть. Танька вымела эту пакость из моей головы. Как
это постыдно - быть обреченным, вызывать в людях осторожную жалость.
Впрочем, Чернок ведь солдат, он дрался под Синопом, а каждый солдат всегда
основательно обречен... "
- Понимаешь ли, - продолжал после некоторой паузы Чернок, - в моем
распоряжении есть специальная команда... Они будут деликатно за тобой
присматривать, и ты будешь в полной безопасности. Какого черта давать
"Волчьей Сотне" право на отстрел лучших людей Острова? Ну что ты молчишь? Не
ставь меня в идиотское положение!
Лучников сжал кулак и слегка постучал им по челюсти Чернока.
- Снимаем тему, Саша.
- Сняли, - тут же сказал тогда полковник и поднялся. На этом их
встреча закончилась. Через десять минут Лучников уже продирался на
арендованном "рено-сэнк" сквозь автомобильные запруды Парижа. При
пересечении Сен-Жермен, на Курфюр де Бак, машины еле ползли, и там он смог
даже немного помечтать, вернее, погрузиться в воспоминания. Кажется, три
года назад он прилетел в Париж на свидание с Таней и снял вот в этом отеле
"Пон-Рояль" комнату. Она была тогда в Париже со своей командой на каком-то
коммунистическом спортивном празднике, то ли "День "Юманите", то ли "Кросс
"Юманите", и у них оказалось всего два часа для уединения. Вот здесь, на
третьем этаже Таня осыпала его московскими нежностями. "Лапа моя, -
говорила она, - прилетел в такую даль ради одного пистончика, лапуля моя".
А он был готов ради этого "пистончика" пять раз обернуться вокруг земного
шара. Блаженные мысли, ночные воспоминания вновь начисто выветрили из головы
"покушение". Он уже и прежде замечал, что, начиная думать о Таньке (они там,
в Москве, всю жизнь зовут друг друга Танька, Ванька, Юрка), он сразу
забывает всякие пакости. В конце концов хотя бы для хорошего настроения...
В престраннейшем хорошем настроении он выкатился наконец из теснины рю
де Бак на набережную и покатил нижней дорогой к Инвалидам. Правый берег Сены
был залит солнцем.
И вот мы в атмосфере Юнайтед-Нэйшн-Эдюкэшн-Сайенс-Калча-Организейшн.
Конечно же, повсюду звучит музыка, чтобы человек не скучал. Должно быть,
главная цель могучей организации международных дармоедов - не дать человеку
скучать ни минуты.
В овальном зале изысканнейшего дизайна, с под-шагаловскими, а может
быть, и само-шагаловскими росписями, идет заседание какого-то подкомитета
или полукомиссии по вопросам мировой статистики.
Лучникову повезло, он угодил прямо на спектакль, который почти
ежедневно разыгрывал в ЮНЕСКО крымский представитель Петр Сабашников, тоже
"одноклассник" и старый друг. Крым, естественно, не был членом ООН, - СССР
никогда не допустил бы такого "кощунства", - но в органах ЮНЕСКО активно
участвовал, ибо нельзя было себе и представить какую-либо серьезную
международную активность без этого активнейшего Острова. Под давлением
Советского Союза никто в мире не смел называть Остров тем именем, которое он
сам себе присвоил, именем "Крым-Россия", ни одна организация, ни одна страна
не решались противостоять гиганту, за исключением совсем уж отпетых, всяких
там Чили, ЮАР, Израиля и почему-то Габона. В документах ЮНЕСКО употреблялось
обозначение "Остров Крым", но Петр Сабашников на все заседания являлся со
своей табличкой "Крым-Россия" и перво-наперво заменял ею унизительную
географию капитулянтов. После заседания он всегда уносил эту табличку с
собой, чтобы не выбросили.
- Слово имеет представитель Острова Крым господин Сабашников, -
сказал председатель полукомиссии или четверть комитета, когда Андрей
Лучников вошел в совершенно пустую ложу прессы.
По проходу к подиуму уже неторопливо шествовал с кожаной папочкой под
мышкой Петя Сабашников. Все делегаты с большим вниманием следили за каждой
фазой его движения, а на лицах новичков, то есть представителей молодых
наций, было написано изумление. Казалось бы, что особенного - идет по
проходу очередной оратор... Петя Сабашников, однако, даже из этого простого
движения делал великолепный фарс. Сложив бантиком губки, но в то же время
строго нахмурив бровки, выставив подбородок с претензией на несокрушимость,
но в то же время развесив пухлые щечки, господин Сабашников изображал то ли
советского министра Громыко, то ли московского артиста Табакова. Лучников
беззвучно хохотал в ладонь. Петя не изменился:
погибший в нем актер ежеминутно разыгрывает все новые и новые этюды.
Вот он на трибуне. Каскад сногсшибательной мимики. Ярчайшая улыбка
(президент Картер) фиксируется чуть ли не на целую минуту. Затем из кармана
с кеханьем, чмоканьем, прочисткой горла и полости рта (генсек Брежнев)
извлекаются очки. Легкий поворотец, псевдомечтательный взглядец в сторону, и
с "очаровательной кагтавостью" премьера Временного правительства в Крыму
Кублицкого-Пиоттуха месье Сабашников начинает свой спич.
- Господин председатель! Дамы и господа! Дорогие товарищи! Прежде чем
приступить к сути дела, я должен внести поправку в протокол ведения нашего
собрания. Давая мне слово, уважаемый господин председатель допустил ошибку,
назвав меня представителем Острова Крым, между тем как я являюсь
представителем организации, официально именующей себя "Крым-Россия". Я
просил бы господина председателя и всех господ делегатов принять это во
внимание и сделать все для того, чтобы вышеупомянутая ошибка не повторялась.
Лучников после этого заявления разыскал глазами стол советской
делегации. Там происходило движение. Весьма гладкий господин - у
"советчиков" сейчас более буржуазный вид, чем у "капи" - встал и сделал
знак секретарю заседания. Тот привычно кивнул. Все шло как обычно:
после всякого выступления представителя "Крым-России" Советский Союз
тут же делал формальный протест. Все к этому привыкли и относились едва ли
не как к формальности юнесковского протокола. Петр же Сабашников, закончив
свою традиционную преамбулу, иронически поклонился залу с явным все-таки
уклоном к советской делегации, давая понять, что уж кто-кто, но он, П.
Сабашников, меньше всего придает значение всему этому вздору: как своему
осуществленному уже протесту, так и их, ожидаемому.
- Господа, - перешел теперь Сабашников к существу дела, - в условиях
деморализации современного общества статистика подверглась коррозии не менее
сильной, а может быть, и более сильной, чем другие социологические
дисциплины. Наш долг как участников самой гуманистической дивизии
международного синклита наций, - Лучников видел, что Сабашников едва
удерживается или делает вид, что едва удерживается от хохота, - наш долг -
способствовать возрождению доброго имени этой науки как невозмутимого
барометра здоровья планеты. Увы, господа, как представитель организации
"Крым-Россия", то есть как сын нашего противоречивого времени, я подолью
лишь масла в огонь. Я знаю, что я это сделаю, но я не могу этого не сделать.
Итак, я держу в своих руках один из недавних номеров журнала "Тайм". В нем
опубликована пространнейшая статистическая карта мира, составленная, как
сообщает журнал, по данным различных общественных институтов, включая и
ЮНЕСКО. Разумеется, я ценю журнал "Тайм" как один из форумов независимой
американской прессы, и это даст мне, как я полагаю, право подвергнуть
критике некоторые проявления предвзятости в вышеупомянутой статистической
карте. Во-первых, что это за уровни свободы, выраженные в процентах? Где
обнаружил "Тайм" точку отсчета и по какому праву он переводит священное
философское понятие на язык цифр? Во-вторых, я должен указать на неточность
всех цифровых данных, касающихся России. Организация "Крым-Россия",
разумеется, весьма польщена тем, что "Тайм" выделил нам полную сотню
процентов свободы, и в равной степени огорчена тем, что щедротами "Тайма"
Советский Союз наделен лишь восемью процентами оной, однако мы в который уже
раз заявляем, что все статистические данные "Крыма-России" и Советского
Союза должны плюсоваться и делиться на общее количество нашего населения.
Вот вам другой пример. В Советском Союзе, по данным "Тайма", приходится 18,
5 легкового автомобиля на тысячу населения, В нашей организации, которую
журнал не удосуживается назвать даже географическим понятием, а именует
словечком туристического жаргона "Окей", оказывается 605, 8 автомобиля на
тысячу населения. Господа, если вы в статистических исследованиях
используете понятие "Россия", извольте плюсовать данные Советского Союза и
организации "Крым-Россия". При этом единственно правильном методе, господа,
вы увидите, что Россия на текущий момент истории располагает 25, 3
автомобиля на тысячу населения и 16% свободы по шкале журнала "Тайм". Вот
все, что я хотел отметить на текущий момент дискуссии. Надеюсь, что не
злоупотребил вашим вниманием. Спасибо.
Сабашников, сама скромность, собрал кое-какие бумажки в папочку и, чуть
подхихикивая с неслыханной фальшью, пошел по проходу к своему столу. По
дороге он успел сделать пальчиком Лучникову в ложу прессы - дескать,
заметил - и бровкой к выходу - выходи, мол, - а также невероятно
пластично всем телом выразить полнейшее уважение советскому коллеге, который
уже несся по проходу грудью вперед "давать отпор фиглярствующим провокаторам
из каких-то никому не ведомых, дурно попахивающих организаций, вопреки воле
народов представленных на международном форуме наций".
Перед тем как выйти из ложи прессы. Лучников обнаружил, что он замечен
советской и американской делегациями. Типусы за этими столами смотрели на
него и перешептывались - редактор "Курьера"!
Они встретились с Сабашниковым в дверях зала. Грозный голос летел с
трибуны:
- ... Советские люди гневно отвергают псевдонаучные провокации
буржуазной прессы, не говоря уже о глумливых подковырках фигляров из
каких-то никому не ведомых, дурно попахивающих организаций, вопреки воле
народов представленных на международном форуме наций!
- Старается Валентин, - покачивал головой Сабашников. - А вот там,
где надо, пороха у него не хватает.
- Где же? - Лучников глянул уже через плечо на изрыгающий
штампованные проклятия квадратный автомат. Удивительно, что эта штука еще и
Валентином называется.
- Мы с ним в паре играли утром в теннис против уругвайца и ирландца,
- пояснил Сабашников. - Продулись, и все из-за него.
Они вышли. Все трепетало под солнцем.
- Какой могла бы быть жизнь на земле, если бы не наши дурные
страстишки, - вздохнул Сабашников. - Как мы запутались со дня первого
грехопадения.
- Вот что значит дух ЮНЕСКО, - усмехнулся Лучников.
- Вот ты смеешься, Андрей, а между тем я собираюсь постричься в
монахи, - проговорил Сабашников.
- Прости, но напрашивается еще одна шутка, - сказал Лучников.
- Можешь не продолжать, - вздохнул крымский дипломат. - Знаю, какая.
В лучниковской "груше" они отправились на Сен-Жермен-де-Пре.
Пока ехали, Лучникову удалось все же сквозь непрерывное фиглярство
Петяши выяснить, что тот проделал за последнее время очень важную работу,
прояснял позиции Союза и Штатов в отношении Крыма. Ну, у Совдепа ясность
прежняя - туман, а вот что касается янки, то у них определенно торжествует
теория геополитической стабильности этого, ты его знаешь, Андрюша, типчика
Сонненфельда, т. е., Андрюша, им как бы наорать на нас с высокого дерева и
дважды "Окей". Оказалось также, что Сабашников и другого задания за своими
"этюдами" не забыл: генерал Витте ждет их ровно в пять.
- Старик является родственником, впрочем, не прямым, а весьма боковым,
премьера Витте. Эвакуировался с материка в чине штабс-капитана. Остался в
строю и очень быстро получил генеральскую звезду. К 1927 году был одним из
самых молодых и самых блестящих генералов на Острове, Барон его обожал:
известно ведь, что, несмотря на ежедневный православный борщ. Барон сохранил
на всю жизнь ностальгию к ревельским сосискам. Не подлежит сомнению, что еще
год-другой, и молодой фон Витте стал бы командующим ВСЮРа (1*), но тут его
бес попутал, тот же самый бес, что и нас всех уловил, Андрюша, - любовь к
ЕДИНОЙ-НЕДЕЛИМОЙ, УБОГОЙ и ОБИЛЬНОЙ-МОГУЧЕЙ и БЕССИЛЬНОЙ, то есть, ты уж
меня прости, любовь к ЕНУОМБу, или, по старинке говоря, к матушке-Руси, что
в остзейской башке еще более странно, чем в наших скифо-славянских. Короче
говоря, генерал примкнул к запрещенному на Острове "Союзу младороссов",
участвовал в известном выступлении Евпаторийских Гвардейцев и еле унес ноги
от контрразведки в Париж. Когда же в 1930-м наши, Андрюша, родители
установили ныне цветущую демократию и отправили Барона на пенсию, фон Витте
почему-то не пожелал возвращаться из изгнания и вот смиренно прозябает в
городке Парижске вплоть до сегодняшнего дня. Мне кажется, что с ним
произошло то, к чему сейчас и я подхожу. Андрей, к духовному возрождению, к
отряхиванию праха с усталых ног грешника, к смирению внемлющего... - Голос
Сабашникова, достигнув звенящих высот, как бы осекся, как бы заглох в
коротком, артистически очень сильном и невероятном по фальши рыдании. Он
отвернул свою светлую лысеющую голову в открытое окно "рено" и так держал
ее, давая тихим прядям развеваться, давая Лучникову возможность представить
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг