Василий Аксенов.
Остров Крым
Изд: Журнал "Юность"
Иллюстрации: Златковский
Роман
Памяти моей матери Евгении Гинзбург
I. Приступ молодости
Всякий знает в центре Симферополя, среди его сумасшедших архитектурных
экспрессии, дерзкий в своей простоте, похожий на очиненный карандаш
небоскреб газеты "Русский Курьер". К началу нашего повествования, на исходе
довольно сумбурной редакционной ночи, весной, в конце текущего десятилетия
или в начале будущего (зависит от времени выхода книги) мы видим
издателя-редактора этой газеты 46-летнего Андрея Арсениевича Лучникова в его
личных апартаментах, на "верхотуре". Этим советским словечком холостяк
Лучников с удовольствием именовал свой плейбойский пентхауз.
Лучников лежал на ковре в йоговской позе абсолютного покоя, пытаясь
вообразить себя перышком, облачком, чтобы затем и вообще как бы отлететь от
своего 80-килограммового тела, но ничего не получалось, в голове вес время
прокручивалась редакционная шелуха, в частности невразумительные сообщения
из Западной Африки, поступающие на телетайпы ЮПИ и РТА: то ли марксистские
племена опять ринулись на Шабу, то ли, наоборот, команда европейских
головорезов атаковала Луанду. Полночи возились с этой дребеденью, звонили
собкору в Айвори, но ничего толком не выяснили, и пришлось сдать в набор
невразумительное: "по неопределенным сообщениям, поступающим из... "
Тут еще последовал совершенно неожиданный звонок личного характера:
отец Андрея Арсениевича просил его приехать и непременно сегодня.
Лучников понял, что медитации не получится, поднялся с ковра и стал
бриться, глядя, как солнце в соответствии с законами современной архитектуры
располагает утренние тени и полосы света по пейзажу Симфи.
Когда-то был ведь заштатный городишко, лежащий на унылых серых холмах,
но после экономического бума ранних сороковых Городская Управа объявила
Симферополь полем соревнования самых смелых архитекторов мира, и вот теперь
столица Крыма может поразить любое туристическое воображение.
Площадь Барона, несмотря на ранний час, была забита богатыми
автомобилями. Уик-энд, сообразил Лучников и стал тогда активно "включаться"
на своем "питере-турбо", подрезать носы, гулять из ряда в ряд, пока не
влетел в привычную улочку, по которой обычно пробирался к Подземному Узлу,
привычно остановился перед светофором и привычно перекрестился. Тут вдруг
его обожгло непривычное: на что перекрестился? Привычной старой Церкви Всех
Святых в Земле Российской Воссиявших больше не было в конце улочки, на се
месте некая овальная сфера. На светофор, значит, перекрестился, ублюдок?
Совсем я зашорился со своей Идеей, со своей газетой, отца Леонида уже год не
посещал, крещусь на светофоры.
Эта его привычка класть кресты при виде православных маковок здорово
забавляла новых друзей в Москве, а самый умный друг Марлен Кузенков даже
увещевал его: Андрей, ведь ты почти марксист, но даже и не с марксистской, с
чисто экзистенциальной точки зрения смешно употреблять эти наивные символы.
Лучников в ответ только ухмылялся и всякий раз, увидев золотой крест в небе,
быстренько, как бы формально отмахивал знамение. Он-то как раз казнил себя
за формальность, за суетность своей жизни, за удаление от Храма, и вот
теперь ужаснулся тому, что перекрестился просто-напросто на светофор.
Мутная изжога, перегар газетной ночи, поднялась в душе. Симфи даже
ностальгии не оставляет на своей территории. Переключили свет, и через
минуту Лучников понял, что овальная, пронизанная светом сфера - это и есть
теперь Церковь Всех Святых в Земле Российской Воссиявших, последний шедевр
архитектора Уго Ван Плюса.
Автомобильное стадо вместе с лучниковским "питером" стало втягиваться в
Подземный Узел, сплетение туннелей, огромную развязку, прокрутившись по
которой, машины на большой скорости выскакивают в нужных местах Крымской
системы фриуэев. По идее, подземное движение устроено так, что машины
набирают все большую скорость и выносятся на горбы магистралей, держа
стрелки уже на второй половине спидометров. Однако идею эту с каждым годом
осуществить становилось труднее, особенно во время уик-эндов. Скорость в
устье туннеля была не столь высока, чтобы нельзя было прочесть аршинные
буквы на бетонной стенке ворот. Этим пользовались молодежные организации
столицы, Они спускали на канатах своих активистов, и те писали яркими
красками лозунги их групп, рисовали символы и карикатуры. Зубры в Городской
Думе требовали "обуздать мерзавцев", но либеральные силы, не без участия,
конечно, лучниковской газеты, взяли верх, и с тех пор сорокаметровые
бетонные стоны на выездах из Узла, измазанные сверху донизу всеми красками
спектра, считаются даже чем-то вроде достопримечательностей столицы, чуть ли
не витринами островной демократии, Впрочем, а Крыму любая стенка - это
витрина демократии.
Сейчас, выкатываясь из Восточных ворот, Лучников с усмешкой наблюдал за
трудом юного энтузиаста, который висел паучком на середине стены и завершал
огромный лозунг КОММУНИЗМ-СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА, перекрывая
красной краской многоцветные откровения вчерашнего дня. На заду паренька на
выцветших джинсах красовался сверкающий знак "Серп и Молот". Временами он
бросал вниз, в автомобильную реку, какие-то пакетики-хлопушки, которые
взрывались в воздухе, опадая агитационным конфетти.
Лучников посмотрел по сторонам, Большинство водителей и пассажиров не
обращали на энтузиаста никакого внимания, только через два ряда слева из
каравана-фольксвагена махали платками и делали снимки явно хмельные
британские туристы, да справа рядом в роскошном сверкающем "руссо-балте"
хмурил брови пожилой врэвакуант.
Вылощенный, полный собственного достоинства "мастодонт" чуть повернул
голову назад и что-то сказал своим пассажирам. Две "мастодонтихи" поднялись
из мягчайших кожаных глубин "руссо-балта" и посмотрели в окно. Пожилая дама
и молодая, обе красавицы, не без интереса, прищуренными глазами взирали -
но не на паучка в небе, - на Лучникова. Белогвардейская сволочь. Наверное,
узнали: позавчера я был на ТV. Впрочем, все врэвакуанты так или иначе знают
друг друга. Должно быть, эти две сучки сейчас обсуждают, где они меня могли
встретить - на вторниках у Беклемишевых, или на четвергах у Оболенских, или
на пятницах у Нессельроде...
Стекла в "руссо-балте" поползли вниз.
- Здравствуйте, Андрей Арсениевич!
- Медам! - восторженно приветствовал попутчиц Лучников. -
Исключительно рад! Вы замечательно выглядите! Едете для гольфа? Между
прочим, как здоровье генерала?
Любого врэвакуанта можно смело спрашивать "между прочим, как здоровье
генерала": у каждого из них есть какой-нибудь одряхлевший генерал в
родственниках.
- Вы, должно быть, не узнали нас, Андрей Арсениевич, - мягко сказала
пожилая красавица, а молодая улыбнулась. - Мы Нессельроде.
- Помилуйте, как я мог вас не узнать, - продолжал ерничать Лучников.
- Мы встречались на вторниках у Беклемишевых, на четвергах у Оболенских, на
пятницах у Нессельроде...
- Мы сами Нессельроде! - сказала пожилая красавица. - Это Лидочка
Нессельроде, а я Варвара Александровна.
- Понимаю, понимаю, - закивал Лучников. - Вы Нессельроде, и мы,
конечно же, встречались на вторниках у Беклемишевых, на четвергах у
Оболенских и на пятницах у Нессельроде, не так ли?
- Диалог в стиле Ионеско, - сказала молодая Лидочка.
Обе дамы очаровательно оскалились.
"Что это они так любезны со мной? Я им хамлю, а они не перестают
улыбаться. Ах да, ведь в этом сезоне я жених. Левые взгляды не в счет,
главное - я сейчас "жених из врэвакуантов. В наше время, милочка, это не
так уж часто встретишь".
- Вы, должно быть, сейчас припустите на своем "Турбо"? - спросила
Лидочка Александровна.
- Йеп, мэм. - Американский ответ Лучникова прозвучал весьма
подозрительно для ушей русских дам.
- Наш папочка предпочитает "руссо-балт", а, значит, плавное,
размеренное движение, не лишенное, однако, стремительности. - Лидочка
Нессельроде пыталась удержаться в "стиле Ионеско".
- Это сразу видно, - сказал Лучников.
- Почему? - спросила Варвара Александровна. - Потому что он ваш
политический оппонент?
"Он, оказывается, мой политический оппонент! "
- Нет, сударыня, я сразу понял, что ваш папочка предпочитает
"руссо-балт", когда я увидел его за рулем "руссо-балта".
Господин Нессельроде повернул голову и что-то сказал.
- Михал Михалыч интересуется - как здоровье Арсения Николаевича? -
Именно в таком виде Варвара Александровна вынесла на поверхность
высказывание супруге.
Глянув на летящие впереди на одной скорости автомобили и вообразив, что
сейчас начнется подъем и стадо будет прорежаться, Лучников слегка сдвинул
руль, приблизился к "руссо-балту" едва ли не вплотную и зашептал горячим
шепотом чуть ли не в ухо госпоже Нессельроде:
- Я как раз еду к отцу и, значит, узнаю о его здоровье. Немедленно
телеграфирую вам или позвоню. Давайте вообще сблизимся по мере возможностей.
Я немолод, но холост. Левые взгляды не в счет. Лады?
Лучников поджал педаль газа, и его ярко-красный с торчащим хвостом
спортивный зверь, рявкая турбиной, ринулся вперед, запетлял, меняя ряды,
пока не выбрался из стада и не стал на огромной скорости уходить вверх по
сверкающему на солнце горбу Восточного Фриуэя.
ВФ, вылетая из Симфи, набирает едва ли не авиационную высоту. Легчайший
серебристый виадук с кружевами многочисленных съездов и развязок, чудо
строительной техники. "Приезжайте в Крым, и вы увидите пасторали XVIII века
на фоне архитектуры XXI века! " - обещали туристские проспекты и не врали.
"Откуда все-таки взялось наше богатство? "-в тысячный раз спрашивал
себя Лучников, гляди с Фриуэя вниз на благодатную зеленую землю, где
мелькали прямоугольные, треугольные, овальные, почковидные пятна
плавательных "пулов" и где по вьющимся местным дорогам медленно в больших
"кадиллаках" ездили друг к другу в гости зажиточные яки. Аморально богатая
страна.
Он вспомнил южную дорогу, или, кик они говорят, "трассу", в Союзе.
Недавно они ехали по ней на "Волге" со старым московским другом Лучникова,
разжалованным кинорежиссером Виталием Гангутом.
"Как назывался тот городок, где мы зашли в магазин? Фанеж? Нет -
Фатеж. Разбитый асфальт главной площади и неизменная фигура на постаменте,
Был ли там Вечный Огонь? Нет, кажется, только областным центрам полагается
по статусу Вечный Огонь. Да, в Фитеже не было Вечного Огня. Хотя бы Вечного
Огня там не было".
- Сейчас увидишь наше изобилие, - сказал Виталий. В магазине у
прилавка стояло несколько женщин. Они обернулись и молча смотрели на
вошедших. Может быть, приняли за иностранцев - странные сумки через плечо,
странные куртки... Пока они ходили и осматривали прилавки, женщины все время
молча глядели на них, но тут же отворачивались, если они замечали это.
В общем, здесь не было ничего. Впрочем, не нужно преувеличивать,
вернее, преуменьшать достижений: кое-что здесь все-таки было - один сорт
конфет, влажные вафли, сорт печенья, рыбные консервы "Завтрак туриста"... В
отделе под названием "Гастрономия" имелось нечто страшное - брикет
мороженой глубоководной рыбы. Спрессованная индустриальным методом в
здоровенную плиту, рыба уже не похожа была на рыбу, лишь кое-где на
грязно-кровавой поверхности брикета виднелись оскаленные пасти, явившиеся в
Фатеж из вечной мглы.
- Я вижу, у вас тут не все есть, - с подлой улыбочкой сказал женщинам
Гангут.
- А что вам надо? - хмуро поинтересовались женщины.
- Сыру, - пробормотал Луч. - Хотели сырку купить. Чудесная
склонность советского населения к уменьшительным обозначениям продуктов была
ему давно известна.
Женщины мило заулыбались. Вот эта способность русских баб мгновенно
переходить от хмурости, мрачной настороженности к душевной теплоте - вот
это клад! Непонятный чужой человек вызывает подозрительность, человек же,
желающий сырку, сразу становится понятен, мил и сразу получает добрую
улыбку.
- Сыр? Это у нас в военном городке бывает почти регулярно, - охотно
стали объяснять женщины. - Двенадцать километров отсюда военный городок,
сразу увидите.
- Понятно, понятно, - закивал Луч. - Мы на машине, это не сложно...
- А масло? - продолжал провоцировать Гангут. - А насчет колбаски?
Однако лед был расколот, ехидство московского интеллектуала пропало
втуне.
- А это вам надо, друзья, в Орел ехать, - поясняли женщины, - У нас
тут, врать не будем, колбасы не бывает. Масло иной раз подвозят, а за
колбасу этого не скажешь. Надо в Орел ехать, и то с утра только. В этот час
уже все продано. Вы сами-то, друзья, куда едете?
- В Москву.
- Ну, там всего навалом! - радостно зашумели женщины. Они повернули к
машине.
- Ну, как по-твоему, что моральней: супермаркет "Елисеев и Хьюз" или
гастрономия в городе Фатеж? - спросил Гангут.
- Не знаю, что моральнее, но "Елисеев и Хьюз" - аморальнее, - мрачно
ответил Луч.
- Значит, вечное издевательство над людьми и вечная тупая покорность
менее аморальны? Тогда позволь тебе преподнести советский сувенир из глубины
России, отвези его на Остров и угости друзей.
Гангут протянул Лучникову плоскую банку консервов. По боку банки вилась
призванная возбуждать аппетит надпись:
"КАЛЬМАР НАТУРАЛЬНЫЙ ОБЕЗГЛАВЛЕННЫЙ".
Воспоминания об этой банке, о городке Фатеж и еще какая-то гадость
угнетали Лучникова, "Питер" гудел на высотной стальной дороге, солнце
заливало благословенный край, в стекле спидометра отражались рыжие усы
Лучникова, которые всегда ему были по душе, но весь сегодняшний день
основательно угнетал Андрея Лучникова, и он ехал сейчас к отцу в дурном
настроении. Кальмар натуральный обезглавленный? Такого рода воспоминания о
континенте присутствовали всегда. Невразумительное сообщение из Западной
Африки? Перекрестился на светофор? Встреча с этими дурацкими Нессельроде?
Возраст, в конце концов, паршивое увеличение цифр.
Вес это, конечно, дрянь, но дрянь обычная, нормальная, Между тем
Лучникова - вот наконец-то нащупал! - угнетала какая-то странная тревога,
необычное беспокойство. Что-то мелькнуло особенное в голосе отца, когда он
произнес: "Нет, приезжай обязательно завтра", Что же это? Да просто-напросто
слово "обязательно", столь не свойственное отцу. Он, кажется, никогда не
говорил, даже в детстве Андрея, "ты обязательно должен это сделать".
Сослагательное наклонение - вот язык Арсения Николаевича, "Тебе бы
следовало сесть за книги... " "Я предложил бы обществу поехать на море... "
В таком роде общался старый "доброволец" с окружающими. Явно вымученный
императив в устах отца беспокоил и угнетал сейчас Лучникова.
Они виделись не так уж редко: собственно говоря, их разделяли всего
один час быстрой езды по Восточному и полчаса кружения по боковым съездам и
подъемам. Арсений Николаевич жил в своем большом доме на склоне Сюрю-Кая, и
Андрей Арсениевич любил бывать там, выбегать утром на плоскую крышу, ощущать
внизу огромное свежайшее пространство, взбадриваться прыжками с трамплина в
бассейн, потом пить кофе с отцом, курить, говорить о политике, следить за
перемещением ярко раскрашенных турецких и греческих тральщиков, что
промышляли у здешних берегов под присмотром серой щучки, островной
канонерки. Крымчане берегли свои устричные садки, ибо знаменитые крымские
устрицы ежедневно самолетами отправлялись в Париж, Рим, Ниццу, Лондон, а
оставшиеся, самые знаменитые, подавались на стол в бесчисленных туристских
ресторанчиках. Налоги же с устричных хозяйств шли прямиком в военное
министерство, так что щука-канонерка берегла эти поля с особым тщанием.
Перед началом серпантина на Сюрю-Кая Лучников на минуту остановился у
обочины. Он всегда так делал, чтобы растянуть чудесный миг - появление
отцовского дома на склоне. Широчайшая панорама Коктебельской Бухты
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг