Спартак Ахметов, Александр Янтер.
Синяя смерть
-----------------------------------------------------------------------
Сборник "На суше и на море".
OCR spellcheck by HarryFan, 21 August 2000
-----------------------------------------------------------------------
За ночь песок остыл. Цэвэн поежился на кошме, в полусне поплотнее
закутался в дэли, но не согрелся и проснулся. Узкое жесткое седло под
головой стало каменно-твердым, шея затекла и ныла. Надо бы встать, разжечь
костер и вскипятить чай, но предутренняя лень опутала его. Арат надвинул
на лоб меховую шапку и лег поудобнее.
Низкое темно-фиолетовое небо со сверкающим звездным узором раскинулось
над ним. Каждая звезда испускала холодный лучик, и Цэвэну казалось, что
звезды мечут тонкие ледяные стрелы, которые пронизывают его старое тело.
Он запрокинул голову, чтобы увидеть любимую аратами Алтан-Гадаз-Од.
Полярная звезда сияла теплым дрожащим огоньком и честно указывала
направление на север - заднюю сторону мира. Если сесть спиной к
Алтан-Гадаз-Од, перед тобой окажется передняя сторона - юг, где косо
поднимается темный массив хребта Хурх-Ула, заслоняя край звездного неба. К
западу - в сторону барун - хребет резко понижался, открывая путь к колодцу
Сайн-Худук в песках Бордзон-Гоби. Всю левую сторону - дзун - заполняли
горы Хачиг-Ула с едва различимой в холодном звездном свете вершиной
Ямат-Ула. Цэвэн знал, что склоны хребтов изрезаны многочисленными сухими
руслами, в которых нынешним летом частенько журчит вода.
Арат совсем замерз.
- Позже выросшие рога длиннее прежде выросших ушей! - выругался он и
встал.
Ему следовало заночевать в Номгоне, но он беспокоился о стаде и к
вечеру одолел еще полуртона. Проехал бы и больше, но впереди вздымались
барханные пески Халдзан-Дзахэ, о которых шла дурная молва. И зачем
беспокоился? Сын - настоящий арат: и верблюдов убережет, и хорошие
пастбища сумеет найти. Да и лето влажное: парнолистники, солянки, ковыльки
растут повсюду. Правда, хабтагалы обнаглели и часто нападают на стада,
чтобы отбить верблюдиц. Глаз да глаз нужен... Жалко, что дочь не хочет
пасти скот и работает на швейной фабрике в аймачном центре
Далан-Дзадагаде. От нее-то и возвращается Цэвэн к своим верблюдам.
Из заранее заготовленных веток саксаула путник разжег костер, вскипятил
чай, посолил его, заправил толчеными семенами пульхира и бараньим жиром.
Наевшись вкусной горячей болтушки, Цэвэн не спеша набил трубку пылевидной
дунзой, прикурил от уголька и с наслаждением затянулся. Трубка грела
ладонь, нефритовый мундштук удобно зажимался зубами, сладкий дым наполнял
рот, от желудка растекалась сытая теплота. Арат совсем согрелся и
насмешливо сощурился на звезды, которые казались уже не такими холодными и
быстро тускнели в разгорающемся свете утра. Худое скуластое лицо Цэвэна с
резко очерченным носом гобийца и жидкой бородкой разгладилось.
Всхрапнул и медленно подошел к огню конь. Это был настоящий хуху-морь,
гордость хозяина. Арат похлопал по морде потянувшуюся к нему лошадь,
поднялся и выбил о ладонь погасшую трубку. Потом засыпал подернутые пеплом
угольки костра песком, оседлал коня узким седлом с высокой лукой и с
серебряными бляхами, поправил короткие стремена и красные кисточки на
узде.
Утро было удивительно ясным и прозрачным. Над чеканным рельефом хребта
Хачиг-Ула жаркими золотыми слитками висели облака. На склонах зеленели
обширные пятна свежей травы. А серая межгорная равнина поросла синими
ирисами, узколистым саксаулом и эфедрой, кустики которой свивались и
закручивались, словно зеленые червячки. Едва заметный ветерок доносил
сильный запах, подобный запаху аптеки в аймаке, куда Цэвэн заходил за
очками.
Прежде чем сесть на коня, арат подошел к вырытой в песке ямке и достал
опрокинутую фарфоровую чашку. Дно чашки отпотело - верная примета, что и
здесь есть вода. А значит, есть корм и верблюды нагуляют к осени крутые
жирные горбы. Цэвэн удовлетворенно хмыкнул, легко вскочил на отдохнувшего
хухуморя и потрусил к недалеким барханам Халдзан-Дзахэ.
Биолог Иван Михайлович Волков, начальник комплексной
советско-монгольской экспедиции, вернулся на базу голодный, усталый и
злой. День выдался пыльный, миражистый. Щебенчатая дорога, которую высокое
гобийское солнце выкрасило в синий цвет, вымотала душу; потоки горячего
воздуха наполняли тяжелым зноем "газик"; от мутного марева, искажавшего
рельеф, слезились глаза. Иван Михайлович с трудом вытащил из машины свое
огромное тело и хлопнул дверцей. С брезентового верха заструилась пыль, та
же пыль обильно въелась в кожу, скрипела на зубах. Но жаловаться не
приходится, такова работа. Ну ладно, надо умыться и пообедать, чтобы
поднять настроение. А потом уже мозговать, как дальше обходиться без
повара.
- Ты, Сайхан, отдохни в палатке, - сказал он шоферу, коренастому
монголу лет пятидесяти с припухшими и серыми от пыли веками. - А я
распоряжусь насчет обеда.
- Хорошо, дарга, - согласился Сайхан.
База экспедиции находилась на самом краю песков Бордзон-Гоби у колодца
Сайн-Худук. Пять двухместных палаток и одна большая для камеральных работ
- вот и весь лагерь. В составе экспедиции - биолог, врач Анна Семеновна,
геолог и географ, физик и метеоролог, два шофера. Четыре монгола, трое
русских и один татарин - национальный состав. Сейчас все они упражняются в
стрельбе, вместо того чтобы встречать начальство хлебом и солью.
- Так, - страшным голосом сказал Волков, подойдя к стрелкам. - Значит,
патроны переводим...
Никто, конечно, не испугался. Только метеоролог Мэргэн Санжадорж,
тщательно прицеливающийся в темную бутылку, выставленную на макушке обо,
вздрогнул и дернул спусковой крючок. Все нестройно закричали:
- А еще мэргэном зовется!
- Мазила!
- Он не может стрелять по священному обо!
- Он попадет, если воткнет дуло в горлышко!
- Кричат под руку! - оглянулся на Волкова красный от злости Мэргэн.
Винтовку в разные стороны тянули физик Лодой Дамба и Костя Громов с
черными от постоянного общения с мотором руками.
- А ну, кончайте! - ухватился за приклад Волков. - Обедать пора.
- Иван Михалыч! - взмолился шофер. - Дайте бутылку сбить. Сколько
палим, а она стоит, как заговоренная.
- Воздух горячий дрожит, - продолжал оправдываться метеоролог. -
Бутылка дрожит.
- Кому сказал? Прекратить! - еще строже произнес Волков, отбирая
винтовку.
Все притихли. Только Коля Громов ехидно прошептал:
- Конечно, кто не умеет стрелять...
- Ах, вот как! - Иван Михайлович резко повернулся к пирамидальному обо
и вскинул винтовку. Сверкающие осколки бутылки разлетелись в разные
стороны. Все на миг остолбенели, а потом восторженно закричали.
- Теперь, надеюсь, обедать?
- Конечно, - блеснула черными глазами Анна Семеновна Демьянова, беря
биолога под руку. - Чудесные макароны по-флотски ждут вас.
- Э-э-э! - разочарованно протянул Иван Михайлович. - А я подумал, что
такой выстрел тянет на гурильтэ-хол.
- Этим блюдом нас угостит повар, которого вы привезли. Кстати, где он?
Волков отдал винтовку Мэргэну и мрачно проворчал:
- Боюсь, нам так и не придется отведать монгольской кухни. Повара нет.
- Как нет? - возмутился Сейфуллин.
- Опять самим стряпать, - пригорюнилась Демьянова.
- Плохая еда - плохие ноги, - философски изрек географ Максаржаб. -
Плохие ноги - плохая работа.
- Как это во всем аймаке не нашлось одного-единственного повара? -
продолжал возмущаться геолог. - Смешно, ей-богу!
- Повара, конечно, есть, но желающих поехать в пустыню не нашлось.
Присмотрел я одного темпераментного товарища, совсем было уговорил, уже
муку вместе покупали. Он все расспрашивал: сколько человек кормить, что мы
делаем в пустыне, шибко ли мы ученые люди. "Шибко, - успокаиваю я, -
шибко". Тут мой повар ни с того ни с сего отказался ехать. "Что случилось?
- спрашиваю. - Мы же договорились!" "Не могу, - отвечает, - начальник, не
уговаривай..." - "Но почему?" - "Твои люди простые кушанья не привыкли
есть. Постоянно меня ругать будут, что я плохой повар, что дурная еда,
шибко соленая. Моя душа не стерпит, схвачу нож и наброшусь на твоих
людей".
Посмеялись и пошли обедать.
- А Равиль Саидович медведя видел, - сообщила Демьянова, накладывая на
тарелки макароны.
- Какого медведя? - удивился Иван Михайлович. - Здесь медведи не
водятся!
Все посмотрели на Сейфуллина. Тот аккуратно отделил фарш от макарон,
набрал его на вилку, осмотрел недовольно и отправил в рот. Потом показал в
окно палатки:
- Под горой колотил образцы на интересном обнажении. Спугнул какого-то
зверя с бурой шерстью. Похож на медведя.
Волков задумался.
- Мурзаев считает, что гобийский медведь встречается только в
Заалтайской Гоби и то крайне редко. Как зверь может забрести сюда?
- Я от стариков слыхал, - заметил Максаржаб, - что волосатый аламас
живет в горах, где много растительности.
- Сейчас ее везде много, - возразил Мэргэн. - Весна дождливая, уровень
грунтовых вод поднялся.
- Вечером иду на охоту, - решил Иван Михайлович. - Кто со мной?
Выяснилось, что идти никто не может. Геолог и географ устали, у Мэргэна
куча необработанного материала, Коля хотел покопаться в моторе, у Лодоя
Дамбы забарахлил фотоэлектронный умножитель.
- Я бы пошла, - заколебалась Демьянова, - да у меня стирка намечена...
- Завтра постираете! Все разбегутся по маршрутам, никто не будет
мешать. А то мне одному скучно...
- Ладно, - согласилась Анна Семеновна. - На охоту так на охоту.
- Молодец, Анечка! - обрадовался Волков. - Мы с вами усыпим и обмерим
редчайший экземпляр гобийского медведя, а вся эта компания лопнет от
зависти.
Коротконогая лошадка, увязая по бабки в песке, резво пробиралась между
барханами. Со склонов она почти съезжала, подогнув задние ноги и едва
перебирая передними. Цэвэн то наклонялся к шее коня и ложился грудью на
высокую луку, то откидывался, упираясь гутулами - высокими кожаными
сапогами - в стремена. Все это не мешало зорко посматривать по сторонам:
все-таки он ехал через опасные пески Халдзан-Дзахэ. Хорошо, что очки
купил, будто вернул молодые глаза.
Солнце клонилось к вечеру, небо потеряло голубизну и стало мутно-серым.
Зато склоны барханов окрасились в фиолетовый цвет с той или иной примесью
красноты. Непривычному глазу такая окраска показалась бы мертвенной, но
Цэвэну, как и любому гобийцу, нравилось сочетание красного и синего.
Красными были кисти на праздничной узде (пусть все знают, что он
возвращается от дочери!), синим было его дали с высоким стоячим
воротником. И в песнях поется о голубом Керулене и вечно синем небе. И
светло-серая лошадка его под гобийским солнцем тоже стала синей. Потому и
называется она хуху-морь - "голубой конь". Лошади других мастей недолго
держатся в удушающей жаре.
Гиблое место кончалось, до ближайшего аила осталось совсем немного.
Цэвэн приободрился, привстал на стременах и оглянулся на пройденный путь.
Сердце на миг замерло: слева над гребнем бархана почудились синие тени.
Неужели?.. Но нет, это были дзерены. Цэвэн недаром в молодости слыл
мэргэном - метким стрелком. Ружье само выскочило из-за спины, приклад
уперся в плечо, глухо громыхнул выстрел. Охотник не успел как следует
разглядеть гибкие стройные фигурки животных и острые, дважды изогнутые
рожки, как все уже кончилось. Стадо унеслось по направлению к хребту
Хачиг-Ула, добыча осталась на месте.
Арат неспешно слез с лошади и пошел степенной, важной походкой, огибая
бархан с наветренной стороны. Спасибо умному человеку, придумавшему очки,
спасибо славному мастеру, выточившему стекла. На старости лет Цэвэн снова
стал мэргэном и принесет в юрту свежее мясо и крепкую шкуру. Где тут мой
дзерен, убитый одним выстрелом?
Лошадь спокойно смотрела вслед хозяину и поматывала головой. Вдруг она
вздрогнула и запрядала ушами. Цэвэн скатился с крутого подветренного
склона, вскочил и, увязая в песке и теряя гутулы, тяжело побежал к коню.
Тот шарахнулся, но арат уже ухватился трясущимися руками за луку, запрыгал
на одной ноге, не попадая другой в стремя, наконец, попал; едва не
вывернул седло, усаживаясь, и что есть мочи ударил пятками в потные бока
лошади. Та рванулась, и тут дико и бессмысленно в круп врезалась плеть.
Хуху-морь почти по-человечески вскрикнул, вытянул шею, как гусь, и, ничего
не видя перед собой, полетел над раскаленными песками.
Цэвэн задыхался. Горячий пот струйками сбегал из-под островерхой шапки,
и он сбросил ее с головы. Где-то потерялись очки, ружье, гутулы. Высокий
ворот дэли резал шею, но он не чувствовал боли. Вязкий ужас наполнил тело,
сдавил голову, путал мысли. Перед глазами мелькали неясные образы. То он
видел черные блестящие глаза дочери, то новорожденного верблюжонка,
покачивающегося на тонких ножках, то родную юрту и пиалу с молоком в руках
у жены. "Дочка, дочка!.. Смерть, смерть!.. - колотили копыта о щебенку. -
Смерть, смерть!.. Люди, люди!.." Он едва удержался в седле, когда конь
круто свернул вправо, к открывшемуся вдруг аилу.
Лошадь резко остановилась у распахнутого полога юрты перед двумя
изумленными аратами. По инерции Цэвэн упал на шею коня, потом сполз на
землю, цепляясь скрюченными пальцами за гриву, и упал ничком. Он собрал
последние силы, повернул искаженное ужасом лицо к аратам и закричал во всю
мочь. Ему казалось, что его вопль наполнил вселенную, но на самом деле он
едва слышно прохрипел:
- Люди!.. Я видел олгой-хорхоя!..
- Иван Михайлович, а олгой-хорхой существует на самом деле?
Волков удивленно вскинул на маленькую Анну Семеновну голубые глаза:
- Почему вы спросили?
- Да вот прочитала рассказ Ефремова. Там сказано, что в безводных
песках Джунгарской Гоби живет огромный червяк, убивающий на расстоянии.
- Понравился рассказ?
- Еще бы! Так правдиво написано - будто про нас.
- Видите ли, Анечка, с одной стороны, Ефремов был крупным ученым и
изъездил Монголию вдоль и поперек. Но с другой стороны, он все-таки
писатель-фантаст.
- Так, значит, это все выдумка?
- Не жалейте, Анечка, не жалейте. А то еще повстречаемся с
олгой-хорхоем, и он сорвет работу экспедиции. И так программу не
выполняем.
- Выполним, - уверенно сказала Демьянова. - У вас всегда все
получается.
- Вашими устами Да мед пить. Вот гобийского медведя изловить бы, -
мечтательно пробасил Волков. - Сколько вопросов сразу решится...
- Так в чем же дело? - поднялась Анна Семеновна. - Идемте!
Вид у нее был настолько решительный, что можно было не сомневаться -
она голыми руками поймает не только медведя, но и мифического
олгой-хорхоя.
Иван Михайлович рассмеялся:
- Сейчас пойдем. Куда-то ящик с летающими шприцами задевался... А, он у
Лодоя Дамбы!
Физик сидел в своей палатке и мрачно рассматривал фотоэлектронный
умножитель. Черные волосы его растрепались, ковбойка взмокла от пота.
- Не работает прибор? - сочувственно спросил Волков.
- Работать-то работает, но показывает год рождения Чингисхана.
- Как это?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг