- Смотри, смотри!
Красные птицы вели себя странно. Они образовали кружок на несущем шаре
и, мигая рубиновыми глазками, стали его грызть. Было видно, как они разевали
красные пасти и пытались вонзить зубы - не зубы, а что-то вроде отточенных
пластинок - в поверхность шара.
- Доказательство структурной близости пластолита и птичек, - сказал
Ломов. - Они почуяли съедобное, похожее на местную пищу. Жаль, не по зубам
шарик. Смотри, как вон та старается - наверное, вожак.
Птицы словно поняли свое бессилие. Трепеща алой чешуей, они расширили
круг, в центр которого вышел вожак. Размером он был с гуся, головной панцирь
казался помятым, чешуя на шее образовала нечто вроде стоячего воротника.
Вожак потоптался на месте, изогнул длинное тело, как оса. Мечеобразный хвост
коснулся поверхности шара. Тут же полыхнуло ярчайшее пламя.
- Кыш, проклятая! - крикнул Галин.
Клубы желтого дыма заволокли вожака. На белой поверхности шара зияла
рваная дыра. Чудовищное давление прорвало пленку расплавленного пластолита.
Вожака вбило внутрь шара, остальные "осы" исчезли. Ломов и Галин едва
усидели в креслах, когда несущий шар, потяжелев на десять тонн, ухнул под
"Тетру". Остальные три шара образовали треугольник над атмоскафом. Стрелка
альтиметра покатилась вниз. Галин ударил по аварийной кнопке, но
поврежденный шар не отстрелился.
- Что? - крикнул Ломов. - Конец?
- Едва ли... - Галин навис над пультом. - У нас приличная плавучесть...
"Венера", "Венера", я - "Тетра", - зачастил он в микрофон. - Атакованы
красными "осами". Один шар поврежден. Сядем между Гекубой и Сафо по маршруту
дрейфа. "Венера", "Венера"... Черт, связи нет!..
Они молча смотрели на приближающийся хребет и не заметили, как тот же
рой уселся на верхний шар. Гибель вожака ничему не научила, или "осы"
проголодались. Через минуту шар, хватанув десять тонн углекислого газа,
скользнул под атмоскаф. Теперь квартет шаров находился в неестественном
положении: два шара вверху, два внизу. "Тетра" стремительно заскользила к
иззубренному хребту Гекубы.
Второй рывок застал Галина врасплох. Его бросило на Ломова. Секунду они
суматошились, распутывая руки и ноги. Глянули на экран...
- Спокойно, - резко сказал Галин. - Сядь на место, пристегни ремни.
Сядь!
Бионетик торопливо подчинился. Галин, косясь на гребень Гекубы, впустил
сжатый воздух в баллоны аварийного закрепления оборудования. Еще раз
попытался отстрелить поврежденные шары. Вырубил общее питание, бросился в
кресло, торопливо щелкая замками. Сильный удар потряс "Тетру". Последнее,
что увидел Ломов на гаснущем экране, был ослепительно белый диск, который
медленно возносился над атмоскафом. Потом стало темно...
...Ломов очнулся от ощущения, что на его голове тает ком снега. Ледяные
струйки заливают правое ухо, ползут по щеке за ворот комбинезона.
- Порядок, Гал, - пробормотал он, не открывая глаз. - Кажется,
уцелели...
На голову плюхнулся еще один рыхлый ком. Ломов попытался сбросить его,
но пальцы скользнули по гладкому черепу. Никакого снега не было. Ломов
пошевелился (руки-ноги целы, нигде не болит, и озноб прошел), открыл глаза.
Рубку наполнял багровый свет, шедший будто бы от раскаленных стенок. Слепо
таращился сизоватый экран. Остро пахло горелой серой. Ломов принюхался и
вскочил. Тело показалось необычно легким.
- Гал! - позвал он. - Что-то горит...
Кресло Галина пусто, и в рубке его нет. Ломов с ужасом увидел, что люк
в переходную камеру распахнут, через него наползает белый дым. Высунулся,
ища источник огня. Наружный люк тоже раскрыт. Ломов замер. "Конец! -
мелькнуло в голове. - Семьсот кельвинов и десять мегапаскалей..." Он ждал
теплового удара, удушья. Через багровый проем люка плотными слоями вползал
дым. Несмотря на запах горящей серы, дышалось легко. И жар не ощущался. "Что
за черт? - подумал Ломов. - Будто не Венера. Или мы угодили в оазис?.."
Протиснулся сквозь люк в переходную камеру, встал и осторожно выглянул
наружу.
Первое, что увидел Ломов, был до странности близкий горизонт, который
четко разделял багряное небо и черную поверхность. Небо пусто. Рой "ос",
атаковавший "Тетру", исчез. На поверхности тоже ничего живого. Вокруг,
сколько хватал глаз, лежали черные прямоугольные плиты в полметра высотой,
расположенные строгими рядами. В проходах сквозь мелкую щебенку змеились
прозрачные языки пламени, словно горел разлитый бензин. По мрачной
торжественности и тишине место это сильно смахивало на кладбище.
Цепляясь за край люка, Ломов спустился на грунт. Атмоскаф косо стоял на
несущих шарах, два из которых были пробиты. "Вот тебе и пластолит, - подумал
Ломов. - Ай да "осы"!" Он обошел "Тетру". Да, два шара погибли, теперь не
взлететь... Где же Гал? Ломов сделал еще круг, большего диаметра. Одна из
черных плит стояла торчком. У подножия зияла прямоугольная яма, из которой
поднимались чьи-то плечи и голова, объятые языками пламени. Господи, Гал!
Ломов побежал к яме, увязая в мелкой щебенке.
- Руку давай! - закричал он. - Эк тебя...
Человек в яме скрестил руки на груди, поднял голову. Растрепанные
волосы, борода, усы, хламида серая на плечах - это не Гал... Ломов стал
столбом, открывая рот, как рыба на песке. Спит он, что ли?
- Меня зовут Галилео Галилей, - глухим, но гордым голосом сказал
человек. - Математик и философ, к вашим услугам. Позвольте узнать ваше
имя...
"Сплю, - подумал Ломов. - Или галлюцинирую... Галим Галин, Галилео
Галилей, галлюцинация..." Он зло ущипнул руку, но упругий комбинезон не
поддался. Прижал пальцем глазное яблоко. В багровом полумраке трудно было
понять, раздваивается человек в яме или нет. "Все равно сплю, - решил Ломов.
- Конечно, сплю. Иначе меня давно раздавило бы и обуглило... А раз сплю, то
бояться нечего. Надо что-то говорить. Как там по этикету?.."
- Разрешите представиться, синьор, - невероятно фальшивым голосом
сказал он. - Михаил Ломов, бионетик.
Он щелкнул каблуками и кивнул. Впрочем, кажется, следовало
полуприсесть, низко склонить голову и помахать перед собой шляпой.
"Обойдется, - сердито подумал Ломов. - Буду еще танцевать перед собственным
сновидением..."
- Вы не поэт? - удивился Галилей.
- Никак нет, - отрапортовал Ломов.
- Как же попали сюда?
- Прилетел на атмоскафе. - Ломов пожал плечами. - А вы случайно не
пришелец?
- Я Галилей. Отбываю наказание...
- На Венере?
- Ошибаетесь. Венера находится на третьем небе, а здесь... - Галилей
горестно вздохнул.
- Да вылезайте же из ямы, там огонь!
- Осужден вечно гореть...
- Позвольте, но вас оправдали!
- Кто? - теперь уже Галилей растерялся. - Когда?
- Ну как же! - Ломов, гордясь и во сне сохраненной сообразительностью,
спешил сообщить радостную весть. - Какой-то прогрессивный папа признал
ошибки. Ваше дело пересмотрели. Оправдали Джордано Бруно и Кампанеллу.
- Оправдали... - Галилей горестно покачал головой. - Слишком поздно. -
В его голосе появились недоверчивые нотки. - Вы воистину тот, за кого себя
выдаете? Вы не сам сатана искушающий?
- Да нет же, я с "Тетры". Вон она стоит.
- Аппарат поврежден, - заметил Галилей. - У него неестественное
положение.
- Нас атаковали красные "осы". Пробили два несущих шара.
- Гарпии. - Галилей понимающе кивнул. - Архангелы отгоняют их
беззвучным визгом, который слышит только Цербер.
- Ультразвук?.. Конечно, ультразвук, раз его слышит собака! Спасибо за
информацию. Однако давайте пройдем на атмоскаф. Выпьем кофе, поговорим.
- Не могу. - Глаза Галилея горели любопытством. - Так вы говорите, что
это Венера?
- Да, это Венера, фазы которой вы открыли.
- Расскажите! - потребовал Галилей.
- Что тут рассказывать? Вы были правы - планеты вращаются вокруг
Солнца. Через триста лет после вашей... гм-гм... В общем, люди построили
корабли, на которых достигли планет. Мы вот прилетели на Венеру. Вы
позволите? - Ломов присел на ближайшее надгробие. - Дело в том, что
народонаселение растет. Через двести лет Земля нас не прокормит. Что делать?
До звезд далеко, Марс и Венера непригодны для жизни. Необходимо переделать
их. Расчеты показали, что атмосферу Венеры можно изменить. И вот мы создали
кианы, полуорганическую жизнь с генетическим кодом различных деревьев. Слово
"киан", собственно, означает кибернетический ананас. - Ломов усмехнулся. -
Ученая шутка... Но есть кибернетические березы, осины и так далее.
Венерианская атмосфера на девяносто шесть процентов состоит из углекислого
газа. Бесчисленное множество кианов полетит над планетой, разлагая его.
Углерод используют для увеличения массы, а кислород оставят в атмосфере.
Через сто лет парниковый эффект исчезнет. Венера будет пригодна для жизни. А
кианы станут основой венерианской химии, проще говоря - углем. Вы понимаете?
Галилей торопливо кивнул. Он подался вперед, упершись руками о край
могилы. Языки пламени лизали спину, бились под ногами, выхватывая из
багрового сумрака скуластое лицо, на котором застыло выражение напряженного
внимания.
- Вот, собственно, и все. Я по профессии бионетик, нечто среднее между
биоником и кибернетиком. Специалист по кианам...
- Превосходно, - прошептал Галилей. - У науки появилась зримая цель - я
это предчувствовал.
- То есть? - не понял Ломов. - Разве вы не имели ясной цели?
- Я пытался постичь суть вещей и явлений. Пытался установить истину - в
этом заключается высший смысл жизни. Я отстаивал истину всеми средствами,
иногда позорными. Но моя работа мертва. Моя работа безразлична людям.
- А Кеплер, Торичелли?
- Как и меня, их никто не знал. Народ в своем невежестве почитал
бесполезных герцогов, кардиналов, пап.
- Вы были несчастны...
- Я был счастлив! Наводя телескоп на Венеру, изучая законы плавания
тел, я был счастлив!
- Понимаю. Но радость открытия - это счастье на одного. Я говорю о
всеобщем признании правильности и необходимости открытия.
- Да, этого мы лишены. - Галилей опустил руки и потупился. - Впрочем,
был у меня один день...
- Расскажите, - попросил Ломов.
4. МАТЬ ЛЮБВИ ПОДРАЖАЕТ ЛУНЕ
Говорят, что пятнадцать веков назад на удлиненной вершине Яникульского
холма стояла дача насмешника Марциала. Поэт выбрал поистине благодатное
место. С отлогого склона видны семь державных гор, на которых покоится
вечный Рим с его соборами, дворцами и лачугами. Высокая стена императора
Аврелиана обегает город и замирает у подножия холма, остановленная воротами
святого Панкратия. Немного дальше - Мульвиев мост, под которым по Тибру
скользят купеческие и рыбацкие суда. Городской шум не доносится до вершины
Яникульского холма. Под вечнозелеными кронами пиний и каменных дубов
благоденствует тишина. Едва заметный ветерок разносит запах цветущего
миндаля и вишен. Над садом плавно возносится к ясному небу изысканная кровля
дачи, освещенная вечерним солнцем. Хозяин поместья, молодой маркиз Федерико
Чези, прохаживается по внутреннему залу, самолично проверяя сервировку
стола. Он горд и взволнован. На даче гостит Галилео Галилей, первый
математик Пизанского университета и философ великого герцога Тосканского. В
эту ночь Федерико надеется стать свидетелем торжества идей великого ученого.
Он пригласил в поместье виднейших математиков, философов и богословов.
Конечно, будут члены Академии Линчеев*, президентом которой он является
восемь лет.
______________
* Линчей - Рысьеглазые, то есть обладающие особой зоркостью.
Время от времени Федерико выходит на террасу и смотрит в сад, где в
плетеном кресле отдыхает ученый. Маркиз не перестает удивляться странному
смешению возрастов в одном человеке. У Галилея младенческая голова с
огромным лбом и неразвитым подбородком. Торчащие во все стороны вихры и
дерзкая улыбка придают скуластому лицу драчливо-мальчишеское выражение.
Зоркие юношеские глаза (надо бы и Галилея привлечь в Академию Линчеев!)
прячутся под изогнутыми, изобличающими крутой мужской нрав бровями.
Ухоженная прямоугольная бородка и густые усы, подстриженные над верхней
губой, напоминают о днях, когда Галилео пользовался успехом у дам. Однако
теперь в рыжих волосах бороды много серебряных струек. Долгие раздумья
заложили вертикальные морщины над переносицей. Такие же глубокие складки
сбегают от крыльев грузного носа и прячутся под свисающими кончиками усов.
Давняя изнурительная болезнь взрыхлила щеки и лоб, окрасила их в желтоватый
цвет, подвесила под асимметричными глазами свинцовые мешки. Крупное тело
ученого обтянуто темно-синим хубоном, наглухо застегнутым тесным рядом
пуговиц. Широкий белый воротник скрывает шею - кажется, что Галилей втянул
голову в плечи. Несмотря на майское тепло, он кутается в бордовую ропилью,
отороченную лисьим мехом. Ученый мерзнет. Острое воспаление периодически
грызет суставы, превращая ночные бдения у зрительной трубы в пытку.
Зрительная труба Галилея поистине рукотворное чудо. Отдаленные предметы
приближает до расстояния вытянутой руки. И все четко, ясно как на ладони.
Куда как далеко до нее грубым поделкам, которыми торгуют в Гааге, Париже и
Венеции. Однако наречен инструмент неудачно - "новые очки", "очковая
трубка", "оккиале"*. Хорошо бы придумать что-то поблагозвучнее...
______________
* Оккиале - очковая линза (итал.).
За аркой дачи послышался стук копыт, приглушенный плодородной почвой
холма. Вот и гости собираются! Маркиз поспешно сбежал по пологим ступеням,
негромко окликнул:
- Ваша милость! Соблаговолите подняться на террасу - с минуты на минуту
прибудет кардинал.
Галилей открыл глаза и кивнул. Поскреб ногтем большую коричневую
родинку у левого глаза. Медленно поднялся и, перемогая боль в суставах,
пошел за молодым хозяином. Лежа в кресле, он решил, что не утаит ни единой
тонкости в устройстве оккиале. Пусть гости все потрогают, заглянут в линзы.
Пусть убедятся, что в инструменте нет ничего бесовского. А уж потом он
покажет ночное небо, лишь бы ненароком не набежали облака.
Пешком, верхом и на конных носилках - в зависимости от достатка -
начали сходиться и съезжаться гости. Маркиз Федерико и Галилей встречали их
на террасе, раскланивались, обменивались любезностями. Маркиз вполголоса
называл имена, которые так или иначе были известны urbi et orbi*.
______________
* Городу (Риму) и миру - крылатое латинское выражение.
Вот Юлий Цезарь Лагалла, профессор Римского университета, признанный
вождь перипатетиков*. Набит цитатами из Аристотеля и Библии, своих суждений
не имеет. Вот профессора Мальконтий и Кремонини, тоже перипатетики.
Убеждены, что ученый должен наблюдать, но ни в коем случае не делать
выводов. Для них первопричиной всего является промысел божий. Вот тосканский
посол Никколини, обросший жиром, как боров. Этому надо поклониться ниже и
улыбнуться любезнее. Он доносит герцогу о всех поступках и словах Галилея.
Еще какие-то философы, богословы, математики, которые под звонкими титулами
прячут научное убожество и творческую немощь. Именно эту многоголовую косную
тушу надо пронзить длинной трубой оккиале. Только бы не увлечься и не
наговорить вещей, которые можно истолковать как богопротивные и еретические.
В памяти всплыли слова Томмазо Кампанеллы. В сырой одиночке философ
тревожился о судьбе Галилея, восхищался "Звездным вестником". Советовал чаще
ссылаться на отцов церкви, уверять, что все небесные открытия опираются на
тексты Библии. Истина сохранит чистоту, даже если ее выкатать в церковном
елее. Томмазо можно верить. У него двадцатилетний опыт сырой одиночки.
Костер Джордано Бруно тоже чему-то учит...
______________
* Перипатетики - последователи учения Аристотеля.
А-а-а, вот и отец Клавий. Потертая сутана и четырехугольная шапочка.
Круглое лицо расплылось в улыбке, лоснится от пота. Малоподвижность
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг