Глава 12
Вне Земли, мир Амм Хаммат,
дни второй и третий
Сознание возвращалось медленно, с трудом; он словно бы всплывал из темного
глубокого омута, пронизывая толщу мрачных вод, поднимаясь вверх, к свету и
солнцу. Вместе с ним всплывали воспоминания: перед глазами маячили то
перспективы улиц с серыми коробками домов, то чья-то густобровая
полногубая физиономия, то комната с диваном у распахнутого окна, то
озабоченное женское лицо - немолодое, с морщинками у поблекших губ. Мать,
подумал он и приподнял веки.
Над ним распахнулось звездное небо. Рядом трещал костер, от огня тянуло
приятным теплом и запахом жареного, рыжие пламенные язычки плясали в груде
смолистых сучьев, разгоняя темноту. Он чувствовал, что лежит на чем-то
мягком, и, шевельнув пальцами, определил: трава. Травяная подстилка, в
которой он прятался, как беспомощный птенец в гнезде.
- Вах, дорогой! - прозвучал над ним сочный баритон. - Проснулся!
Наконец-то! Я уже думал, придется тебя водой отливать... - Сильная рука
поддержала его; он сел на травяном ложе, не спуская глаз с костра. - Ну,
раз проснулся, будем кушать, - весело сообщил тот же голос.
- Погоди... - Он помотал головой, потер ладонями виски, пытаясь что-то
вспомнить, но под черепом царила гулкая звенящая пустота. - Кто я? Где я?
И ты... Ты кто?
- Э, дорогой, нанюхался дряни, всю память отшибло, да? - Теперь баритон
звучал тревожно и будто бы с оттенком упрека. - Я Джамаль... Джамаль,
говорю... Ты меня защищать должен, генацвале, а вот валяешься второй день,
как освежеванный барашек! Что, будем из тебя шашлык делать, а?
Джамаль... За именем сразу потянулась цепочка ассоциаций, словно звук его,
подобно ключику, открыл ларец памяти. Трехэтажный особняк, хоромы в коврах
и хрустале, комната с мерцающими телевизионными экранами... Лица -
бледное, длинноносое, с алыми зрачками и густобровое, энергичное,
уверенное... Доктор и Сарагоса! Их имена проложили новый след, и вел он от
кирпичного красного здания с окнами-бойницами по питерским улицам прямо к
маленькой родительской квартирке, а оттуда - в глубь времен, в прошлое, не
столь уж далекое, ибо теперь он вспомнил и возраст свой, и жизнь, и дела
минувшие, и нынешнее свое предназначение. Вспомнил все - или почти все. В
памяти зияли странные провалы: его имя, имя отца, название улицы, на
которой стоял их дом... Не мог он вспомнить и номера квартиры, хотя
обстановку ее представлял до самых последних мелочей. Было и еще что-то -
нечто важное, очень важное, о чем говорил человек с густыми бровями,
Сарагоса, его шеф... Нечто такое, о чем ему полагалось помнить всюду и
всегда, от чего зависела его безопасность - Там, в иллюзорных или реальных
мирах, куда он попадал по воле Доктора.
Забавный случай амнезии, мелькнула мысль. Память словно туго натянутое
полотно, и в нем прожжены дыры... Быть может, они затянутся при звуках его
имени?
Он поднял лицо к Джамалю, взиравшему на него с тревогой и недоумением.
- Голова как после похмелья... Но я вспомнил! Помню все, кроме каких-то
мелочей, деталей... Ты клиент, я твой проводник - так на самом деле... А
здесь мы родичи и компаньоны, люди княжеской крови, пассажиры с погибшего
корабля... здесь я - сын твоего брата от светловолосой рабыни с севера...
Видишь, я помню, помню! Вот только мелочи... Как мое имя, Джамаль?
Его спутник откинулся назад, по горбоносому смугловатому лицу метнулись
тени.
- Ничего себе мелочь, дорогой! Крепко же ты нанюхался, клянусь памятью
матери!
- Крепко, клянусь потрохами шайкала! - Фраза выскочила как бы сама собой -
вместе с воспоминанием о мрачноватой полутемной комнате, стойке, обитой
жестью, и странном жарком на пятиугольном блюде.
- Что за шайкал, генацвале? - Джамаль удивленно воззрился на него. -
Шайтан - знаю, шакал - знаю, шайкал - не знаю! Это здесь так говорят, да?
В этом Амм Хаммате?
- Не здесь. Так говорят совсем в другом месте. Теперь он отлично помнил и
это место, и то, как попал туда; помнил папашу Дейка, крысомордого Джеки,
Райзу и великана Одди с татуировкой вокруг сосков. Вспомнилось и многое
другое: поджарая фигура майора Звягина в пятнистом комбинезоне, палящий
жар намибийской пустыни, огонь, бушующий над маковой плантацией, грохот
автоматных очередей, резкая боль в бедре, смуглое узкоглазое лицо Кван
Чона, его сингапурского наставника... Вспомнилось почти все, вот только...
- Черт! - Он схватил Джамаля за руку. - Ты скажешь, как меня зовут? Или я
должен теперь всю жизнь откликаться на генацвале?
- А что, разве нехорошее слово? - Губы Джамаля растянулись в улыбке, потом
лицо его приняло озабоченное выражение. - Я ведь не знаю, как тебя звать
по-настоящему, дорогой. Нилыч - помнишь его? - называл тебя Скифом... но
это кличка вроде Сингапура и Самурая. Ну, как водится в вашей конторе...
Скиф! Имени своего он так и не вспомнил, но теперь точно знал, что
улетучилось вместе с ним. Пароль... Он не мог восстановить все нужные
слова, хотя знал, что в кодовой фразе упоминаются скифы. Что-то они должны
были делать, эти степные всадники... Точить свои клинки-акинаки? Мчаться
на бой с врагом? Метать стрелы?
Он не помнил, и это было скверно, очень скверно. Это значило, что они с
Джамалем лишались всех гарантий безопасности, что им придется пробыть
здесь полный срок, весь месяц, день в день. Да за такое время их могут
сорок раз четвертовать, посадить на кол, сжечь, утопить, повесить,
колесовать или просто прирезать без затей! В лучшем случае - сгноить в
каменоломне!
Тут ему вспомнилось кое-что еще. A'xap а'на ритайра ден кро... Сейчас
Харана молчал, а это значило, что Бог с жалом змеи не стоит за его плечом,
не заносит тяжкую руку, не готовится ударить в колокола. Похоже, все
кончится благополучно... если не для клиента, то для инструктора... Столь
же благополучно, как легкомысленный визит к золотым деревьям... Все-таки
он остался жив... он даже не ранен, просто позабыл десяток слов... и
собственное имя в придачу...
Дьявольщина! Зачем он поперся в ту проклятую рощу! Сделал бы лук из
кедровой ветки...
Джамаль похлопал его по спине.
- Ну, дорогой! Ты Скиф, эх-перд... Вспомнил, как дальше?
- Не вспомнил. И черт с ним! Скиф так Скиф... - - Он вдруг почувствовал
голод и принюхался к исходившим от костра ароматам. - Давай-ка поедим,
князь. Пустой желудок - плохой советчик голове.
Мясо, хоть и несоленое, показалось Скифу восхитительным. Он быстро
выяснил, что тушка, доставшаяся им на ужин, принадлежит зверьку вроде
того, чьи кости белели в траве рядом с золотой рощей. По словам Джамаля
выходило, что в хвойном лесу этих тварей видимо-невидимо и глупы они, как
новорожденные барашки, - подходи и бери голыми руками. Свою добычу князь,
однако, подшиб палкой - той самой ветвью, которую Скиф успел-таки срубить
в роще.
Джамаль ел и болтал без умолку, успевая и жевать, и размахивать руками.
Иногда он вскакивал и, округлив глаза, изображал, как мчится к своему
поверженному наземь проводнику с намотанной на голову рубахой, как тащит
его по траве, как пытается привести в чувство... Что и говорить, мрачно
размышлял Скиф, сам он попал впросак, провалявшись сутки в беспамятстве, а
этот баловень судьбы, этот ищущий развлечений бонвиван оказался настоящим
мужчиной и сделал все что полагается: спас компаньона, доставил в
безопасное место, развел костер, промыслил дичь... Словом, сработал за
инструктора, за своего телохранителя! Хорошо еще, трава тут мягкая да
скользкая, а комбинезон крепок... Джамаль проволок его за ноги с
полкилометра, пока острый запах смолы и хвои не перешиб коварные сладкие
ароматы.
Покончив с ужином, они сходили к ручью, журчавшему неподалеку, среди
темных кедровых стволов. Вода оказалась холодной и чистой; там, где
поверхность ее не затеняли древесные кроны, сияли отражения звезд и трех
лун, быстро поднимавшихся над лесом. Одна была темно-багровой, гневной,
угрожающей, две другие победно горели чистым серебром.
- Вах, хорошо! - произнес Джамаль, возвратившись к костру. - Богато тут:
три луны, зверье непуганое, лес, как на картине...
- ...и целые заросли дурмана, что отшибает память, - подхватил Скиф, - и
утопленники с цепями, э?
- Все равно хорошо! Утопленник, он совсем мертвый был, а где-то там, -
князь усмехнулся и неопределенно повел рукой в сторону опушки, - скачут к
тебе и ко мне девушки на быстрых конях... Теплые, сладкие, живые! Веришь,
дорогой?
В этот миг, освещенный зыбким пламенем костра, Джамаль напоминал
безбородого и лукавого Мефистофеля-искусителя. Скиф не мог сообразить,
говорит ли он всерьез или смеется, а потому не без мрачности отшутился:
- Как доскачут, стрелу под ребро или аркан на шею и потащат в степь... и
князя, и его племянника.
Сейчас он был сыт, и в голове уже совсем прояснилось, но пароль никак не
вспоминался. Может, попозже всплывет сам собой, подумал он; случается,
какое-то слово, фраза, жест пробуждают забытое... или оно приходит во
сне... или князь вдруг скажет нечто такое, что...
Последняя мысль показалась Скифу разумной, и он принялся расспрашивать
Джамаля о роде и племени князей Саакадзе.о торговых питерских делах и о
том, давно ли его компаньон знает Доктора и Сарагосу и в каких местах
побывал с их помощью. Джамаль отвечал с охотой. Вскоре выяснилось, что
прадед его перебрался в северную столицу еще в прошлом веке, но молодое
поколение семьи Саакадзе всегда воспитывалось в родных краях, в Тбилиси, у
близких или дальних родичей, дабы не растерять кровные связи и знание
языка; оттуда же, из Тбилиси, брали и жен. Что же касается родства с
великим моурави, то это было скорее фамильным преданием, чем реальностью.
Дед Джамаля, и прадед его, и все прочие предки до седьмого колена
торговали коврами; отец, проживший жизнь в советские времена, был ювелиром.
О бизнесе своем Джамаль рассказывал не столь подробно; как понял Скиф,
спутник его занимался не фруктами, не пепси-колой и не импортным барахлом,
а деньгами. Деньги, пущенные "в дело", приносили деньги - и такие, что
трудно представить; пещеры Али-Бабы, сказочная обитель Джамаля, являлись
лишь вершиной айсберга, зримым выражением его богатства. Его можно было бы
назвать ростовщиком, но время, ситуация и экономическая наука давно
изобрели иное слово, гораздо более пристойное и солидное, - "инвестор".
Судя по всему, Джамаль был прямо-таки финансовым гением по этой части и
вкладывал в свои деловые операции не меньше страстности, чем в различные
романтические авантюры, коллекционирование антиквариата и погоню за
женщинами. Женщин, как истый грузин, он любил,''и они, похоже, отвечали
ему взаимностью.
Багровая луна высоко поднялась над лесом, две ее серебристые сестры
покорно, словно на аркане, тянулись следом. Костер прогорел; головы
странников начали клониться к коленям, и вдруг Джамаль, всхрапнув, мягко
повалился на бок. Щеки его, уже подернутые налетом щетины, слегка запали,
лицо осунулось, но на губах цвела победная улыбка - видно, скакал он
сейчас на быстром коне, торопясь навстречу своим амазонкам.
Скиф поглядел на него, вздохнул и прилег рядом, положив ладонь на рукоять
меча. Слов было сказано много - о коврах и паласах, о женщинах и лошадях,
о финансах и романсах, о древнем Тбилиси, чья гордая красота сияла в
веках, - а значит, не померкнет и в нынешние смутные дни... Да, много
разных слов сказал Джамаль, сын Георгия, только нужного среди них не было.
Вероятно, по той причине, что разговоры у костра велись не о скифах,
которые совсем не интересовали торгового князя, а об иных вещах, более
близких и дорогих его сердцу... А потому магический пароль, способный в
любую секунду распахнуть перед странниками двери в родной мир, остался так
же прочно запечатанным, как и прежде.
* * *
Утром они пересекли кедровник, тянувшийся неширокой полосой вдоль берега,
и вышли к предгорьям. В лесу было полно живности. Скиф видел и серых
упитанных зверьков, уже знакомых по вчерашней трапезе, и косуль с
пепельными шкурками в желтых пятнах, и шустрых, похожих на белок созданий,
скакавших с ветви на ветвь, и птиц - крохотных и пестрых, словно колибри,
и побольше, в оперении столь же ярком, заметном и вызывающем. Наверное,
всех этих существ привлекали орехи - большие, размером с крупное яблоко,
они усеивали кедры сверху донизу, валились на землю, поросшую мхом и
папоротником, падали в ручьи, целыми грудами скапливались в маленьких
водоемах. Глядя на это . изобилие, Скиф с минуты на минуту ожидал
встретить человеческие следы, бивак охотников или хижину сборщиков орехов,
но вокруг царило полное безлюдье. Более того, животные и птицы казались
непугаными и подпускали к себе чуть ли не на шаг. Оставалось только ломать
голову, почему аборигены пренебрегают такими охотничьими угодьями?
Возможно, в иных краях дичи, плодов и орехов было не меньше, чем здесь?
Джамаль, восхищенно цокая, поедал сочные сладковатые ядра. Тонкая скорлупа
легко поддавалась нажатию пальцев, и Скиф тоже перекусил на ходу; ореховая
мякоть отлично насыщала, и он решил, что пока нет необходимости охотиться.
Впрочем, если здесь все звери таковы, то разве можно говорить об охоте?
Просто подходи и бей любого... Он покосился на посох, который нес на
плече. От него все еще исходил едва заметный медовый аромат. Стоит ли
трудиться, делать лук, вырезать стрелы? Эта дубинка прокормит их с
Джамалем целый месяц... Разумеется, если они не загремят в местную
каменоломню...
За кедровником - или орешником, смотря по тому, как называть этот
прибрежный лес, - начались холмы. Они тянулись длинной полосой к северу и
к югу, к горам, встававшим на горизонте; их зубчатые красноватые вершины
были словно прорисованы охрой на фоне бирюзового неба. Над горами висел
золотистый солнечный шар, и Скифу чудилось, что тут он больше и ярче
земного светила. Это могло оказаться лишь иллюзией; он чаще видел скупое
северное солнце, чем тот расплавленный медный диск, что пылал над
африканскими джунглями, горами Таиланда и небоскребами Сингапура.
Склон холма, покрытый все той же мягкой невысокой травой, что росла за
лесом, круто задирался вверх, ноги скользили в сочной зелени, и Скиф то и
дело пускал в ход свою палку, то втыкая ее в грунт, то протягивая
карабкавшемуся следом Джамалю. Потом почва сделалась сухой и плотной,
трава исчезла, сменившись кустиками вереска, появились мелкие камни,
коловшие ноги. Подъем замедлился. Джамаль уже тяжело дышал и часто
смахивал со лба испарину.
Наконец, незадолго до полудня, они очутились на плоской голой вершине,
возносившейся над лесом метров на пятьсот. Вид отсюда открывался
превосходный: на западе блистала морская гладь - серебристо-сапфировое
покрывало, отороченное серыми прибрежными утесами; на юге розовели вершины
горного хребта, к которому с севера и востока подкатывало степное
половодье. Между холмами и берегом неширокой зеленой полосой вытягивался
лес - скопище удивительных деревьев, похожих на кедры, но плодоносящих
орехами; тут и там по его краю золотились дурманные рощи, сверкавшие
подобно драгоценному металлу на усеяяном изумрудами поясе. Скиф заметил
четыре таких участка; до ближайшего - того, где он добыл свой посох, - по
прямой насчитывалось километров пять-шесть. Теперь, когда он рассматривал
рощу сверху, она казалась совсем небольшой и нестрашной.
Джамаль, раздувая ноздри, уставился в степь. На его смуглом горбоносом
лице промелькнуло странное выражение. Казалось, он узнавал эти места, плод
собственной фантазии и непостижимого искусства Доктора, и надеялся, что
вот-вот из-за ближайшего кургана появится толпа прекрасных амазонок на
быстрых скакунах. Скиф повернулся было к нему, собираясь отпустить
очередную колкость насчет стрел, арканов и каменоломен, но вдруг над
вершинами дурманных деревьев что-то блеснуло, привлекая его внимание, -
что-то округлое, выпуклое и золотистое, едва заметное на золотом фоне.
- Погляди! - Он поймал плечо Джамаля.
- Что, дорогой? Что - погляди? Там интереснее. - Князь показал на степь и
горы. - А там, - его рука вытянулась к лесу, - мы уже шли, кушали, спали и
все видели.
- Выходит, не все. Посмотри на рощу, где мне отшибло память. Ничего не
замечаешь?
Джамаль насупил брови, прикрылся ладонью от солнца. С минуту он
безмолвствовал, разглядывая золотистый клочок на краю зеленой ленты, потом
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг