обнаружить в родной матушке-Москве, которая вся как под рентгеном. Как
понять, Борис Борисыч? Что еще за игрушки?
Могильный не знал, какого ответа ждет работодатель, да и весь разговор был
скучный, необязательный. При чем тут пугало чекистское? Какая Калифорния?
Вся сцена фальшивая насквозь. Как всегда, Ганюшкин недоговаривал главного,
потому что это главное было вне сторожевой, а в сущности лакейской
компетентности генерала. Уязвленный презрительным тоном, он все же
попробовал приоткрыть завесу, сунуть нос туда, куда его не пускали.
- Еще день-два - и возьмем негодяя. Никуда не денется, - примирительно
пробасил. - Признаюсь, вчера вышла досадная накладка, спугнули... Теперь
он настороже. Но вы, Гай Карлович, справедливо заметили: в Москве
спрятаться негде, это наш город. Мне другое непонятно: почему такая
нервозность, спешка? Какой-то майор, парочка психов - какая от них угроза?
То есть какая разница, сегодня мы их накроем или завтра?
Носяра у Ганюшкина от изумления вздернулся вверх, что противоречило
законам человеческой природы, но не удивило генерала. За неполные пять лет
общения с необыкновенным существом он и не такого нагляделся.
- О чем ты, Борис? - тихо осведомился Ганюшкин. - О чем сейчас спросил?
Могильный смутился, но не утратил присутствия духа.
- У сыска свои законы. Вслепую работать трудно. Хорошо, когда общая
картина понятная. Мотивы, связи, причины - вся цепочка. Мне ваши секреты
ни к чему. Гай Карлович, но логика поиска всегда проистекает из мотивов,
преступления.
- Секреты, говоришь? Логика поиска?
Ганюшкин сдавленно хмыкнул, присел в кресло напротив генерала и
доверительно положил руку ему на колено, чего Могильный страсть как не
любил. В памяти сразу всплывали разговоры о нетрадиционной сексуальной
ориентации хозяина, хотя очевидных подтверждений у него не было. Но не
хотелось получить доказательства таким прямым путем. Замечал, не раз, увы,
замечал лихой блеск в глазах Ганюшкина, когда тот таким образом, будто
невзначай, теребил его массивное колено или прижимался ненароком. Скорее
всего, просто озоровал, а там - чем черт не шутит... Не хотелось на
старости лет оскоромиться.
- Хорошо, объясню, - продолжал Ганюшкин, будто не замечая, как напрягся
генерал, - У вас, у сыщиков, своя логика, а у нас, у управленцев, - своя.
Мы, дорогой Борис Борисыч, пришли в эту страну всерьез и надолго. Но, как
верно подметил Владимир Ильич, взять власть намного легче, чем удержать.
Если угодно, Боря, это политический вопрос. Да, два психа, профессор и
девка, сами по себе пустое место и цена им грош. Включая и оборзевшего
майора. Важно другое. Если кто-то покусится на святая святых, на частную
собственность, и мы им спустим хоть один раз, то где гарантия, что они не
посягнут на большее? Не возмечтают о новом переделе? Здесь не может быть
никаких компромиссов. Вас самих, кажется, учили, суть не в наказании, а в
том, что оно неотвратимо. Улавливаешь мысль, старина?
Могильный потянулся за рюмкой, на которую давно с вожделением поглядывал,
и Гай Карлович убрал блудливую ручонку.
- Чего тут не уловить? Только я ведь про другое спросил. Отчего такая
спешка? Какие для нее основания?
Ганюшкин нахмурился, сгонял носяру туда-сюда, словно принюхался к
сквозняку.
- Нет, тебе, видно, не втолкуешь... Лучше доложи, какие меры приняты.
- Из Москвы не уйдут. По плану "Перехват" под контролем аэропорты,
вокзалы, речной порт. Подключены диаспоры: кавказцы, вьетнамцы, китайцы...
Вся милиция на ушах. Премию объявили за поимку. Долго они в норе не
просидят, обязательно высунутся. Наш человек из ведомства майора постоянно
на связи. Все, как говорится, схвачено. Не вижу причин для беспокойства.
- А больницы? Без больницы им не обойтись.
- Вам бы в органах работать, - похвалил Могильный. - Естественно, больницы
тоже под присмотром. Разрешите уточнить одну деталь?
- Ну?
- Как я понимаю, продолжает действовать нулевой вариант?
На секунду Ганюшкин задумался.
- Пожалуй, с девкой помедлим. Она еще пригодится... А этот мусор... Эх,
Борис, кабы ты знал, как иногда надоедает вся эта возня с букашками... Так
хочется махнуть на все рукой - и улететь в иные края, где люди живут, а не
звери. Но - нельзя. Никак нельзя. Взялся за гуж - не говори, что не дюж.
Как вас одних оставить? Оглянуться не успеешь, опять всю страну засрете.
Встретились глазами, и, как обычно, генерал смущенно потупился.
* * *
Иванцов проспал беспробудно около трех суток. В сумеречном сне погружался
в такие глубины, где разум практически отсутствовал, возможно, это была
преисподняя. Там встречал существа, не имеющие внятных физиономий, с
лопастями вместо конечностей, с тяжелым, прерывистым дыханием, как у
умирающих, но с повышенной тягой к общению. Они окружали его, тискали,
ласкали, щипали, нашептывали бессмысленные слова, от которых могло
остановиться сердце, но не останавливалось.
В тех зловещих местах ему удалось повидаться и с детьми, с Оленькой и
Виталиком, но свидание было слишком коротким и не доставило радости.
Виталик был занят тем, что, сидя на бревне, отпиливал, перепиливал Оленьке
ногу электрической пилой, а доченька хохотала, размахивала руками,
разбрасывая снопы тяжелых искр, и, заметив отца, завопила в восторге:
"Папа, папочка! Погляди, как забавно! Совсем крови нет".
Из преисподней его увела Мария Семеновна, драгоценная Манечка. Свежая и
помолодевшая, подхватила его под руку, что-то по-птичьи закурлыкала - и
они взметнулись к небесам, где открылись совсем иные картины. Посреди
бескрайних зеленых полей паслись стада овечек, красивые девушки в пестрых
одеждах водили струящиеся хороводы, звучала негромкая музыка, но тоска не
покинула его и здесь. Иванцов понимал, что, как и преисподняя, это всего
лишь мираж с противоположным знаком, посланный ему для какого-то
вразумления. Он спросил у Манечки, что с ними происходит и не утомил ли ее
перелет в иное измерение, на что она беззаботно ответила: "Ну что ты,
голубчик Толенька, стоит ли беспокоиться? Здесь так хорошо... Мы давно
умерли и все еще живые. Разве это не счастье?"
Иногда сновидения исчезали, на веки опускалась чернильная тьма, и это
была, по всей видимости, самая кошмарная стадия клеточной муки. Он не мог
понять, где находится и кто он такой, а каждая попытка открыть глаза
сопровождалась судорожным сжатием костлявой лапы его собственной или
неизвестно чьей груди.
Когда наконец проснулся в самом деле, то понял, что лежит на кровати в
комнате. Где-то близко были слышны человеческие голоса, мужской и женский.
Иванцов сразу все вспомнил и удивился тому, что былое сознание, надежно
упрятанное в поджелудочной железе, сейчас, в момент пробуждения,
освободилось и восторжествовало. Он словно обнаружил себя повернутым
вспять, к тому времени, когда еще не был пациентом хосписа "Надежда". И
тут же решил, что это не могло быть ничем иным, как какой-то новой,
особенно изощренной иллюзией. И комната, а не палата с решеткой - всего
лишь составная часть последовательно идущего процесса перевоплощения в
иную сущность. Сейчас откроется дверь и появится Макела или кто-нибудь из
тех, кто приставлен для наблюдения. Тоска стала ясной и светлой, как утро.
Он попытался загнать неосторожно высунувшегося прежнего Иванцова обратно в
кишки и, когда это не удалось, по-настоящему испугался. Позвал слабым
голосом:
- Макела! Макелушка, ты где?
Никто не отозвался, и тогда Иванцов, стараясь не шуметь, слез с кровати и
подошел к окну. Был вечер, смеркалось, и внизу вырисовывался мирный
городской пейзаж: детская площадка, припаркованные машины, блестящие
"мыльницы"-гаражи... Две мамы с колясками, пожилые женщины на скамейке...
Чуть поодаль, в глубине скверика - кучка молодняка, парни и девчушки с
пивными бутылками. Если это мираж, то до боли реальный. Он недоверчиво
ощупал на себе одежду - не комбинезон и не байковая ночная рубаха, а
подобие пижамы из коротких штаников и куртки.
Иванцов пошел на звук голосов - и очутился на обыкновенной кухне
панельного дома. За чайным столом сидели двое: очень красивая, яркая
блондинка с желтыми волосами и темноволосый, темноглазый молодой мужчина
приличного вида. Мужчину Иванцов видел впервые, а блондинка знакомая.
Когда-то он знал ее как Олину школьную подругу по имени, кажется, Надя
Марютина, а недавно встречал ее в хосписе, где она подбивала его на разные
безумные поступки вплоть до побега. Сидящая за столом девица была, по всей
вероятности, ни той и ни другой, а неким промежуточным вариантом, имеющим
сходство с обеими. Страшная путаница в голове помешала ему
сосредоточиться, но он подумал, что волноваться не стоит: с минуты на
минуту все разъяснится само собой и станет понятно, куда ведет очередная
ступенька перевоплощения. От прежних видений нынешнее отличалось какой-то
чрезмерно будничной обстановкой.
Девица, увидев его в дверях, рванулась навстречу, леденцовые глаза
вспыхнули.
- Анатолий Викторович! Вы встали? Боже мой! Как вы себя чувствуете?
- Неплохо, - отозвался Иванцов, солидно покашляв. - Чего и вам желаю.
Молодой человек (не так уж он молод, лет за тридцать) властным движением
руки вернул девицу обратно на стул.
- Присаживайтесь, Анатолий Викторович, - пригласил приветливо. - Попьем
вместе чайку. Как раз заварка свежая.
Иванцов сел, поднял налитую чашку, понюхал. Пахло настоящим чаем, а не
бурдой, какую подавали в столовой хосписа. Чудеса!
- С кем имею честь? - спросил он, стараясь не выпасть из рамок видения,
угадать соответствующий тон. Выпадение грозило болевым шоком и
дополнительной лечебной процедурой.
- Анатолий Викторович, миленький, - на глазах девицы блеснули слезы, -
проснитесь поскорее! Все ужасное уже позади. Это наш друг. Его зовут Антон
Сидоркин. Меня-то вы помните?
- Конечно. Вы - Надежда Марютина, подруга моей дочери. И где же,
по-вашему, мы сейчас находимся, Надя?
- На конспиративной квартире. Антоша помог нам бежать. Вы долго спали,
Анатолий Викторович. Почти трое суток.
- Понимаю. - Иванцов важно кивнул, с наслаждением отхлебнул горячего
крепкого чаю. - Мы на конспиративной квартире. И от кого мы здесь
скрываемся?
- От всех. И в первую очередь от этого гада ползучего, от Ганюшкина. Мы
сбежали, Анатолий Викторович. Из нас не удалось сделать крыс.
- Понимаю, - повторил Иванцов. - Но если этот так, почему бы нам теперь не
вернуться обратно в хоспис?
Он надеялся, что те, кто пишет эту сцену, оценят его лояльность даже в
таком неправдоподобно реальном мираже.
- Зачем вернуться? - не поняла Надин.
- Ну как же... Там нас лечат, заботятся о нас. Причем учтите, любезная
Наденька, я участвую в очень ответственном эксперименте, связанном с
выработкой матрицы универсального интеллигента. Могу похвастаться, в
случае успеха мне обещали повышение.
- Какое? - В зеленоватых очах вспыхнуло отчаяние. Эта девушка, по мнению
Иванцова, слишком быстро переходила из одного настроения в другое.
Наверное, компьютерный сбой.
- Хорошее повышение. - Он самодовольно усмехнулся: что ж, пусть знает
молодежь, с кем имеет дело. - Возможно, из моих клеток удастся
генерировать целое поколение маленьких образованных россиянчиков. Таким
образом я буду, можно сказать, родоначальником династии. Этакий
паханчик-интеллектуал, хе-хе-хе! Плохо ли?
Надин перевела беспомощный взгляд на Сидоркина.
- Анатолий Викторович, - сказал тот, - не хотите ли скушать нормальную
свежую горячую котлетку? Вообще, так сказать, подкрепиться духовно? Можно
и рюмочку организовать.
- Почему бы и нет! - обрадовался Иванцов. Через полчаса разговор пошел
по-другому. На столе отсвечивала почти опустошенная бутылка. Иванцов с
аппетитом умял сковородку картошки и три котлеты, выпил грамм двести водки
и несколько утратил бдительность. Пришел к мысли, что сегодняшнее видение
- лучшее из тех, какие выпадали на его долю. С энтузиазмом обсуждал
возможность их с Надей Марютиной отъезда за границу. На короткое время.
Пока здесь, в России, обстановка не устаканится. Сидоркин оказался
неглупым, душевно открытым малым и нравился ему все больше, хотя явно
бредил. Сказал, что документы уже готовы, но он не может их получить,
потому что заперт в клетке. Под клеткой подразумевал эту самую
конспиративную квартиру.
Иванцова немного озадачивало, что шел час за часом, а видение не
прерывалось и не меняло ритма, что не соответствовало прежним фантомным
погружениям в виртуальный мир, которые всегда протекали стремительно и
были насыщены тревожным ожиданием неминуемой резкой перемены декораций.
Сейчас все происходило так, словно он действительно вернулся в прежнюю
жизнь, с ее легко прогнозируемыми, логичными построениями. После всего,
что с ним проделали в хосписе, в это невозможно было поверить. Он ничем не
обнаруживал внутренней растерянности, напротив, всячески старался
показать, что воспринимает ситуацию всерьез. В предложенных
обстоятельствах это была, на его взгляд, наилучшая линия поведения.
- Конечно, конечно, - поторопился ответить на очередной вопрос Сидоркина.
- Готов ехать хоть завтра куда угодно. Тем более с такой прелестной
попутчицей. Меня в Москве ничто не держит. Но позвольте, такая поездка
стоит кучу денег... У меня их нет. Я гол как сокол. Все, что было, ушло на
лечение.
- Деньги не проблема, - успокоил Сидоркин, дружески ему улыбаясь. - Деньги
есть у Надюхи. Верно, Наденька?
- Если не перекрыли счета.
- Не перекрыли. Я проверил. Все в порядке. На первое время хватит с лихвой.
Молодые люди многозначительно переглянулись, и Иванцов отметил, что они
безумно увлечены друг другом. Такого тоже не могло быть в видении. Там не
было места нормальным человеческим чувствам.
- Все упирается в Ганюшкина, - задумчиво произнес Сидоркин, наполнив
бокалы себе и Иванцову водкой, а Надин красным вином. - Это серьезное
затруднение. При его возможностях он наверняка перекрыл все коммуникации.
И помощники у него грамотные. Гонят по всем правилам... Анатолий
Викторович, я ведь рассчитываю на вашу помощь.
- Чем же я могу помочь? - Иванцов впервые ответил без тайного лукавства,
не испытывая необходимости в психологической страховке, и Надин мгновенно
почувствовала перемену, накрыла его ладонь своей теплой ладошкой, словно
оценив проявленное мужество.
- Очень многим, Анатолий Викторович. Вы прошли через этот ад и наверняка
знаете его уязвимые места. Только пока не даете себе в этом отчета. Вам
нужно собраться с мыслями. Вы встречались в Ганюшкиным?
- Встречался, но смутно.
- Ничего, что смутно... Что вы о нем думаете? "Вот и ловушка", - подумал
Иванцов и смело в нее шагнул.
- Заметная личность. Носиком вертит, глазками буравит, личико красное, как
обожженное, но рогов нет. Грешный человек, как мы с вами. Но с большой
властью. Власть его как раз от рогатого. Власть капитала.
Иванцов с удовольствием слушал самого себя: ишь как складно излагает, не
разучился. Вдобавок брезжило ощущение, что все происходящее - не подделка.
И этот парень с темными внимательными глазами, и Олина школьная подружка -
они настоящие, из плоти и крови. Не двойники, не греза, а может быть, даже
единомышленники. Для закрепления этой мысли поскорее хлопнул водки. Водка
тоже была настоящая, чуть паленая, с сивушным запахом. Как бы родная. Но
сам-то он кто такой? Разве его душу не препарировали в лабораториях
хосписа и не разместили в пробирках?
Сидоркин поднялся, достал из холодильника новую, запечатанную бутылку.
- Если он человек, в чем я тоже не сомневаюсь, значит, его можно взять за
жабры.
- Простите, в каком смысле? - Иванцов с восторгом следил, как полился
светлый ручеек по бокалам.
- В прямом, Анатолий Викторович. Поддеть его на вилы - и дело с концом.
- Понимаю, аллегория. - Иванцов заулыбался покровительственно. - Помечтать
не вредно. Ах если бы можно всю нечисть поддеть на вилы и свалить в
отхожее место! Увы, у нас руки коротки. Мы дети страшных лет России,
братцы мои. Угодили в парадигму нашествия. Сопротивляться бесполезно.
- Вы серьезно так думаете?
- Молодой человек, законы истории выше человеческой воли и разума. Нас
история приговорила, а не Ганюшкина. За какую вину, другой вопрос.
- Но вы же сопротивлялись. Прятали гвоздь в подошве. Вы же их, в сущности,
перехитрили.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг