Манюха, по прозвищу Пропеллер. Как же можешь нести такую чушь?
- Да я что... - смутился Данилыч. - Самому иной раз тошно. Им же, кобылам
моим, подавай обязательно как минимум иностранцев. Наши женихи им не
годятся: совки. Мы с матерью диву даемся. Скажи, Антон Иванович, раз такой
умный, откуда повелась на Руси эта зараза? Что, дескать, у них все мед, а
у нас дерьмо на палочке? Плюс быдло.
- Из наших собственных мозгов повелось, откуда еще?.. - Первозванов
украдкой опрокинул рюмку, в башке у него прояснилось - и он с изумлением
оглядывался по сторонам.
- Антон, я ничего лишнего не говорил?
- Не помнишь?
- Не-е, провал какой-то... Здорово, Данилыч. У тебя водка не паленая?
- Сам ты паленый, - Данилыч обиделся и ушел, а Сидоркин вернулся к
наболевшей теме.
Он отследил, куда упрятали Марютину, за неделю восстановил весь ее
скорбный путь - от офиса "Дизайна-плюс" до загородного лечебного
заведения, хосписа "Надежда", с двумя пересадками (массажное заведение
"Геракл" на Калининском проспекте и больница © 15 на "Каширской"), но что
делать дальше, пока не решил. Хоспис "Надежда" представлял собой
современный кирпичный дом-крепость, обнесенный двухметровым забором с
колючей проволокой и надежно охраняемый. Лечебница принадлежала тоже
"Дизайну". Если он не ошибся и девица там, то забрать ее можно лишь двумя
способами: с помощью штурмовой роты десантников, либо проникнув туда лично
под каким-нибудь благовидным, не вызывающим подозрений предлогом.
Штурмовую роту Крученюк не даст, он даже не поймет, о чем речь, поэтому
Сидоркин склонялся ко второму способу и уже обдумал некоторые варианты,
одним из которых поделился Петрозвановым. У него был на примете человечек,
входивший в окружение Ганюшкина, которому он когда-то оказал неоценимую
услугу, вытащил за уши, считай, с того света. Сидоркин не сомневался, что
если на этого человечка правильно нажать, он окажет ответную любезность и
порекомендует его на работу в хоспис, Допустим в качестве санитара.
Времени придумывать что-то более надежное не было: если хотя бы часть
того, что рассказала Марютина, правда, ее деньки действительно сочтены.
Уже сейчас он, скорее всего, опоздал. Петрозванов идею оценил высоко.
- Я тоже хочу санитаром в хоспис, - сказал он. - Надоела наша лавочка. У
меня и дед был санитаром. Так и помер в тифозном бараке.
Сидоркин нахмурился.
- Предупреждал тебя, Сережа, допьешься до белой горячки. Дед твой жив и
здоров, сидит у себя на генеральской даче в Подлипках. Солит огурцы.
- Все равно хочу в санитары. Почему тебе можно, а мне нельзя?
- Ты должен подстраховать меня в конторе. Надо что-нибудь вкрутить
Крученюку, чтобы не искал.
- Что ему можно вкрутить? Только шомпол в задницу. Остроумно, да?
Сидоркин разлил еще грамм по пятьдесят и положил на тарелку друга крупного
бойцового рака с оторванной клешней.
- Я, конечно, возьму больничный на недельку, но Павел Газманович
бюллетеней не признает. Говорит, пережиток советской эпохи.
- Правильно говорит.
- Сережа, давай на посошок. Нужно, чтобы ты в разуме был.
Петрозванов, охотно выпив, гордо заметил:
- У меня, кстати, ум всегда ясный. Независимо от дозы.
- Вот и хорошо. Значит, пустишь по конторе слушок, что у Сидоркина,
дескать, большие личные неприятности. Ну, допустим, жена спуталась с
инвестором. В это он поверит.
- С каким инвестором, Тоша?
- Неважно. Звучит убедительно.
- Но у тебя нет жены.
- Какая разница? Для Крученюка не имеет значения. Петрозванов смотрел на
друга с восхищением.
- Знаешь, Антон, честно скажу. Я таких умных людей, как ты, не встречал.
По уму тебе в палате лордов заседать. Не ниже.
- Что есть, то есть, - согласился Сидоркин.
После этого они еще с полчасика попили пивка и дошелудил блюдо с раками.
Ни о чем серьезном больше не говорили. Потом Сидоркин начал собираться,
ему предстоял важный ночной визит. Из-за этого он и в водке себя
ограничивал. Петрозванов набивался ехать с ним, но майор мягко отказал:
- Нет, Сережа, ты маленько выпивши. Давай лучше домой.
- Может, телку прихватить? У меня сегодня хата пустая. Как посоветуешь?
- Случайные связи, Сережа, приводят к венерическим заболеваниям, - сообщил
Сидоркин. - Я уж не говорю, что безнравственно.
2. НОЧНОЙ ДОПРОС
У доктора Варягина выдался трудный денек. Лаборатория примыкала вплотную к
массажным кабинетам "Геракла", но располагалась ниже уровнем, как бы в
полуподвале, и клиентов для сортировки обыкновенно спускали по пологому
желобу уже в связанном и одурманенном виде. К каждому была прикреплена
бирочка с более или менее полными данными, включая результаты
предварительного медицинского обследования, а если информации не хватало,
Варягин снимал трубку и звонил наверх, в регистрацию, чтобы уточнить, что
за фрукт. Но обычно информации хватало, да и поступлений, как правило,
было немного: два-три человечка в день, работа не бей лежачего.
Но сегодня - как поперло... К семи вечера, к концу смены, он с двумя
помощниками обработал с десяток наркоманов мужского и женского пола, двух
престарелых бомжей (обоих пришлось усыпить после короткого
экспресс-анализа) и двух педиков, вынырнувших из желоба привязанными друг
к дружке в одной упаковке. Вот с ними и хлебнули. Видимо, балбесы наверху
не рассчитали доз, и один из педикoв, здоровенный мужичина лет тридцати
пяти, очухался на "Разделочном" столе, свалился с него и затеял драку.
Помощники у Варягина надежные, опытные, оба с большим стажем работы на
бойне, но мужичина (по бирке - Гаврила Адамович Штейн, бизнесмен из
Ставрополя) застал их врасплох, и пока удалось его заломать, успел обоим
раскроенить лица до неузнаваемости. Мясники озверели, и Варягицу стоило
большого труда отбить у них педика живьем. Если бы его забили, Варягину
пришлось бы платить неустойку из собственного кармана: экземпляр ценный,
здоровущий, без малейшей патологии. Он тут же накатал докладную на имя
главного менеджера "Геракла" (пойдет-то она выше) с требованием
компенсации за причиненные по недосмотру головотяпов увечья, и мясники
успокоились, лишь увидев проставленные суммы - по десять тонн на каждого.
Также указал в докладной, что это не первый случай вопиющего
разгильдяйства медицинских сотрудников фирмы и, если не будут приняты
строгие меры, ему придется обратиться в вышестоящую инстанцию. Угроза,
конечно, пустая, но сгодится на тот случай, если попытаются обвинить его
самого.
Спеленатый педик Гаврила Штейн хрипел на столе, матерился:
- Отвяжите, козлы! Шурик Македонский меня лично знает. Позвоните Шурику,
козлы!
В который раз подивился Варягин тому, что все новорусские мученики,
попадая в переделку, одинаково пытались переломить злую участь, взывая к
знакомым паханам, словно не верили ни в какую иную силу. Сами же паханы,
которые, хотя и не часто, тоже оказывались в его лаборатории, молились
другому идолу и предлагали любые суммы за свое спасение, но ни тем ни
другим не помогали их кумиры. Варягин попенял несчастному:
- Нехорошо, Гаврила, только позоришь себя. Погляди на своего любовничка,
какой он смирный. И тебе бояться нечего. Никто вас убивать не собирается.
Надрежем малость тушку - и поплывешь спокойно в землю обетованную.
- Ответишь, падла, перед Македонским. Он с тебя с живого шкуру сдерет.
Доктор философски улыбнулся и ввел в вену снотворное. ..Лет десять назад
Семен Варягин считался одним из самых талантливых хирургов в Склифе,
вдобавок с уникальным опытом работы на "горячей линии". Перед ним
открывались блестящие перспективы, в ближайшее время светил перевод к
знаменитому Буравскому, но судьба нанесла коварный удар в спину, как она
любит делать. В сущности, ничего особенного не произошло, рутинная для
наших дней история. В его дежурство доставили подраненного бандюка
подобрали возле ресторана "Астория", но не русского, кавказца, хотя для
Варягина это не имело ровно никакого значения. Он сделал все положенное в
таких случаях: прооперировал, извлек две пули, одну из бедра, вторую из
легкого, заштопал, отметив про себя, что пациент тяжелый, может не
вытянуть, - и забыл про него. "Грязная" хирургия в Склифе - это конвейер,
если помнить о каждом прооперированном, с ума сойдешь. Он-то забыл, но про
него не забыли. Дня через три его подозвали к телефону в ординаторскую, и
вежливый мужской голос с едва заметным акцептом спросил:
- Извиняюсь, доктор Варягин?
- Да. Чем могу служить?
- Служить не надо, - усмехнулись в трубке. - Скажи лучше, доктор, зачем
зарезал нашего Осман-бека? Варягин как-то сразу понял, что это не шутка.
- Какого Осман-бека? Вам что надо?
Голос спокойно напомнил, что ночью такого-то числа в отделение привезли
некоего гражданина Юсупова, совершенно здорового, только с двумя
небольшими пульками в брюхе, но после того как доктор с ним поработал,
богатырь Осман-бек в ту же ночь отдал Богу душу. Оправдываться не надо, у
них в госпитале есть свой человек, который все правильно объяснил.
Испугавшись до колик, Варягин начал бубнить, что пуля была не в брюхе, а в
легком и он старался изо всех сил, но при таких тяжелых ранениях нельзя
гарантировать... Спохватился, что это звучит неубедительно, и оборвал себя
на полуслове.
Мужчина на другом конце провода удовлетворенно произнес:
- У тебя есть выбор, доктор: заплатишь сто тысяч долларов или будет как с
Осман-беком.
- Откуда у меня сто тысяч? - вспыхнул Варягин. - Кто вы?
- Скоро узнаешь, - доброжелательно ответил голос. Обошлись с ним без
затей, по-рыночному. На другой день, когда вечером возвращался с
дежурства, двое усатых горцев встретили его возле дома. Называться не
стали, но еще раз уточнили, готов ли он платить сто тысяч отступного за
убиенного Осман-бека?
- Откуда? - обреченно повторил Варягин. - Для меня сто долларов - капитал.
Не медля, джигиты отвели его к мусорным бакам - по очереди проткнули
длинными ножами несколько раз подряд. Еще не совсем стемнело, и со
скамейки от родного подъезда за экзекуцией пытливо наблюдали две знакомые
старушки. Последнее, что он услышал, корчась, как червяк, в мокрой глине,
был заполошный крик одной из них.
- Сеню дохтура убивают!
Варягин провалялся в больнице около двух месяцев, но выкарабкался, хотя
что-то в нем непоправимо надломилось. Будучи хирургом, ежедневно
сталкиваясь со смертью, он и прежде не питал особых иллюзий относительно
рода людского, но теперь внезапно мир открылся перед ним безнадежной,
синильной чернотой, и он почувствовал себя парией в нем. В сердце
поселилось равнодушие, подобное застывшему смогу. Жена не смогла жить с
выжженным изнутри человеком и через год ушла от него, прихватив пятилетнюю
дочку. Он не попытался выяснить, куда они подевались. Зачем? Все и так
понятно. Отвратительный сам себе, постоянно ощущающий в ноздрях сырой
запах тлена, как он мог надеяться на чье-то сочувствие и, прости господи,
любовь.
В Склиф не вернулся, пару лет скучно работал в районке, все чаще
прикладываясь к пузырьку, откуда его однажды выудили посланцы "Дизайна".
Он легко согласился на их предложение, потому что нуждался в деньгах, а
когда (довольно быстро) понял, куда попал, ничуть не огорчился и ни разу
не пожалел о своем решении. Напротив, в том, что с ним происходило,
ощущалась железная логика: словно незримый поводырь с дьявольской усмешкой
осторожно опускал его все глубже и глубже в мирскую трясину, чтобы в
ближайшем будущем, по всей вероятности, покончить с ним каким-нибудь
изощренным способом - растворить в серной кислоте, погрузить живьем в
могилу... Поневоле приходило в голову, что с ним, как и со многими
другими, производят какой-то важный гуманитарный эксперимент, в котором он
является одновременно и жертвой и участником. В эксперимент вовлечены
огромные массы человеческого материала... именно материала, потому что
назвать людьми в старом, привычном смысле слова большинство из попадавших
к нему в руки, включая и нынешнего педика Гаврилу, можно было лишь с
большой натяжкой. Окончательной цели эксперимента он не представлял, но
догадывался, что речь, скорее всего, идет о возможности искусственного
пресечения всякой разумной жизни на земле.
В этот день он возвращался домой в особенно растерзанном, душевно и
физически, состоянии и по пути, как обычно заглянул в пивной бар со
звучным названием "Барракуда", к которому здешняя публика так и не
привыкла, как и большинству других непонятных названий по всей Москве и
между собой называла его по-прежнему "Гадюшником". Еще одно свидетельство
того, как туго приживается среди варваров западная культура. В баре
опрокинул две стопки беленькой, с наслаждением высосал кружку ледяного
жигулевского пива и с неожиданным аппетитом умял тарелку горячего соевого,
с кусочками мяса супа, именовавшегося в меню как фирменное блюдо
"Манхэгген". Заодно пообщался со старым приятелем (они жили в одном доме),
бывшим доктором наук, профессором Ванюшей Савеловым, который, кажется,
никогда не покидал заведение и, возможно, тут и ночевал между столиками.
Его не выгоняли, хозяин бара, пожилой интеллигентный Муса Джалобаев, даже
при случае его подкармливал. Тихий профессор был здешней
достопримечательностью, привлекавшей посетителей. Дело в том, что Ванюша
Савелов, кроме многих прочих достоинств, обладал гипнотическим даром и за
умеренную плату мог прямо в зале закодировать любого желающего от
пьянства, снять порчу, откорректировать бизнес и (но это без гарантии)
излечить от любой болезни, вплоть до ВИЧ-инфекции и рака. Особенно
почему-то пасовал перед гипнозом рак прямой кишки. Подтверждение было
всегда рядом и налицо: бывший скрипач дядя Жора Самойлов, которого врачи
приговорили к смерти, отказавшись оперировать и дав ему от силы два месяца
колобродить, и который уже несколько лет подряд, загорелый и окрепший,
наравне с профессором попивал пивцо за одним из пластиковых столиков
"Барракуды". Всего пять сеансов гипноза, проведенных не отходя от стойки,
понадобились для полного и необратимого излечения.
С профессором обсудили виды на третье тысячелетие, а после того как к ним
присоединился Жора Самойлов, тихонько спели новый гимн Александрова на
старые слова Михалкова. Настроение у Варягина заметно улучшилось.
- Чего припозднился сегодня? - поинтересовался у Жоры. - Случилось чего?
Старый скрипач воровато оглянулся по сторонам:
- Не поверите, мужики. Пришло приглашение по почте от какой-то хитрой
фирмы. На собеседование. Я сходил, меня не убудет. Аж на Краснопресненскую
добирался. Взяли анализы. На той неделе второе собеседование. Если пройду,
дело в шляпе.
У Варягина пивная струя взбрыкнула в желудке.
- Что значит - в шляпе? Что тебе обещали?
- Пока не говорят. Но дамочка намекнула, если параметры подойдут, поставят
на международный гранд.
- Не ходи туда больше, - сказал Варягин. - А лучше всего беги из Москвы.
- Ты чего, Семен? - Скрипач вытаращил глаза. - Подумай, что говоришь.
Может, это последний шанс на ноги встать. Гранд! Что же мне до конца дней
своих так пробавляться за ваш счет?
- Он придурок, - сказал Варягин профессору. Тот печально кивнул.
- Музыкант. При этом - еврей. Случай клинический.
- Может, за границу пошлют, - размечтался Самойлов. - Нет, старая гвардия
еще свое слово скажет. Запомните, ребята, если повезет, Жорик про вас не
забудет. Мы еще увидим небо в алмазах.
- Он в двухкомнатной квартире один прописан, - напомнил Варягину
профессор. - Вот, похоже, кто-то и заинтересовался.
- Думаю, все обстоит значительно хуже. В Москве под эгидой МВФ проходит
акция "Милосердие без границ". Всех пьющих стариков зарегистрируют, свезут
в отстойник и переработают на мыло. В целях экологического оздоровления
города.
- Завидуете, - догадался скрипач. - Не могу осуждать. Так уж россиянин
устроен. Для него главное, чтобы у соседа корова сдохла. Отсюда по
большому счету все наши беды. От местечкового мировоззрения.
Варягин допил пиво и распрощался с приятелями. Он не мог помочь Самойлову,
да и никому другому. Как ему самому никто не помог в свое время. Мир с
угрожающей скоростью катился в пропасть, и он не видел силы, которая могла
замедлить падение. Как врач он чурался мистики, но человек, переживший
самого себя, отлично сознавал, что для многих его одичавших сограждан,
превратившихся в полулюдей, в полуживотных, апокалипсис стал вчерашним
днем, хотя мало кто об этом задумывался. Большинство и молодых, и старых,
ежедневно подпитываясь от сверкающего, волшебного экрана, по-прежнему
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг