Любаша. Помочь раздеться, миленький?
- Не надо раздеться. - Турок огорчился. - Сначала стихи почитай,
пожалуйста.
- Стихи?
- Почему удивляешься? Елена сказал, ты сама стихи пишешь. Я в Университете
дружба народов учился, очень Пушкина любил. Я про женщину не думаю как про
животное. Они тоже люди, как и мы. Почитай стихи, госпожа Надин. Хочешь -
Пушкин, хочешь - свои.
С восточными кавалерами всегда приходится быть настороже, но тут был явный
перехлест. Попахивало каким-то особого рода интеллектуальным изуверством,
и я стремительно протрезвела. Больше всего хотелось поскорее увидеть Ляку
и сказать, что о ней думаю. Дилавер переместил свою тушу на ковер, уселся
в позе лотоса и смотрел на меня не моргая. Такая же умильная морда бывает
у кота, когда он разглядывает придавленного лапой мышонка.
- Не шутите? - спросила я.
- Шутить не умеем, зачем шутить?.. Подожди минутку, госпожа.
Хлопнул в ладоши - и в спальне возник тучный черногривый слуга в шелковых
алых шароварах. Поставил рядом с хозяином на пол поднос с фруктами и вином
в глиняном кувшине. С низкими поклонами, задом выкатился из комнаты. На
меня ни разу не взглянул, да и вообще не поднимал глаз, наверное евнух.
- Давай, Надин, начинай, пожалуйста.
- Почитать из "Онегина"?
- Хорошо будет, очень хорошо, - важно закивал Дилавер.
Не знаю, как догадалась Вагина, но у меня действительно отменная память, и
я знала много стихов со школьной поры. Было время, когда болела стихами,
как корью. Смешное время... Еще до рынка.
И вот хотите верьте, хотите нет, но я прочитала письмо Онегина к Татьяне,
потом ее письмо к Онегину, потом свое любимое, есенинское "Тих мой край
после бурь, после гроз" и закончила - где наша не пропадала - Пастернаком:
"Прощай, лазурь Преображенская..."
Дилавер сидел с закрытыми глазами и раскачивался в экстазе, словно я была
Кашпировским, а он идиотом, страдающим энурезом. Хмель сошел с меня, и я
уже не была так уверена, что справлюсь с отработкой в постели.
Турок тяжко вздохнул, выходя из транса. Легко поднялся на ноги и церемонно
поцеловал мне руку.
- Божественная Надин. Проси чего хочешь, все для тебя сделаю.
- Может быть, сбегать в ванную? - предложила я несмело. - Хотя в принципе
я чистая.
Турок потер глаза, словно они слезились.
- Не надо ванную. Ничего не надо. Вино будем пить. Гулять будем. Ты самый
лучший женщина после Любаши. Завтра тебе предложение сделаю, сегодня - нет.
И мы пили вино, ели фрукты, курили, но он ко мне не прикасался. В доме
стояла напряженная тишина, как в склепе. Нас никто не беспокоил. Дилавер,
в свою очередь, читал стихи какого-то неведомого Назыка, потом достал из
шкафа неизвестный щипковый инструмент с круглым деревянным брюшком и запел
неожиданно высоким, пронзительным голосом. В его голосе звучало истинное
страдание и еще что-то такое, от чего хотелось умереть. Постепенно я
пришла к мысли, что, скорее всего, так и случится. Мне предстоит умереть в
этой спальне. Стихи, пение, таинственная ночь и никакого намека на
отработку - все это не закончится добром. С трепетом гадала, какой будет
смерть - быстрой, страшной? Скорее всего, думала я, войдет евнух в
шелковых кальсонах и затянет на моей нежной шейке шнурок. Или надрежет
вены и сцедит кровь в серебряный тазик. Ни в коем случае он не станет
спешить, чтобы хозяин успел вдоволь насладиться агонией белокурой бестии.
Они любят смотреть, как умирают рабыни. И не только на Востоке - вообще
все мужчины. Я знаю, о чем говорю, потому что уже умирала много раз под
пытливым, изучающим, презрительно-восхищенным мужским взглядом.
Наверное, что-то было подмешано в черное вино, потому что незаметно я
уснула, не раздеваясь, в юбочке и тонкой рубашке. Да так крепко и сладко,
как в детстве. Зато пробуждение было ужасным. На меня навалилось
стопудовое чудище и с грозным рычанием, с мутным запахом чеснока и вина
как будто насадило на металлический вертел. Кое-как, поерзав, я
приспособилась, иначе быть бы разорванной на две части. В комнате царил
полумрак, настенные бра причудливо обрисовывали ковры и потолок. Целую
вечность чудище двигалось во мне в ритме медленного танго, проникая все
глубже и глубже, но наконец рычание перетекло в густой человечий хрип и
оборвалось на короткой, резкой ноте, как если бы лопнула шина. Еще
некоторое время Дилавер лежал на мне, сопя в ухо. Потом перевалился на
бок, пророкотал.
- Прости великодушно, госпожа. Немного потревожил твой сон. Ты такой
красивый и сладкий... Не мог утерпеть.
- Все в порядке. Мне хорошо. Благодарю тебя, господин.
- Правда хорошо? Нигде не больно?
Его искренняя озабоченность тронула меня. Но правда была в том, что если
бы мной овладел инопланетянин, наверное, я испытывала бы то же самое.
- Волшебная ночь - сказала я.
- Хочешь вина попить?
- Лучше давай поспим.
- Давай, госпожа Нации. Утром будет сюрприз. Я не успела испугаться, как
он мерно задышал. На сей раз сон подступал осторожно, переполненный
сиянием, словно надо мной опускался звездный небесный полог. Слезы потекли
по щекам. Я любила ночные слезы. Вместе с ними приходило очищение. Я
радовалась тому, что миновал еще один длинный, томительный, пустой день, а
девочка опять уцелела.
3. СЮРПРИЗ
К сюрпризам я привыкла, и к приятным, и к отвратительным, но этот был
особенный.
- Теперь я полюбил маленькую госпожу, - лукаво сообщил Дилавер за
завтраком. - И мы будем вместе делать бизнес. Хочешь сыру, да?
Со своей тарелки плюхнул кусок чего-то слизисто-желтого, остро пахнущего.
Мы сидели вдвоем на террасе с бамбуковыми перегородками. Тяжкая ночь
отступила, утро было чудесным. Рокотало близкое море, в воздухе порхали
лиловые бабочки. Поскорее бы в воду, уплыть, растаять. Поскорее бы
очутиться в отеле, уснуть, забыться. Поскорее вернуться в Москву к
мамочке, обнять седенькую головку, утешить. Кроме нее, у меня никого нет.
До двадцати пяти годов не завелось, о ком стоит сожалеть. Самый умный,
смелый, красивый мальчик в нашем классе. Весь выпускной год любила его
самозабвенно. Два аборта сделала. Он считал, что предохраняться - это не
по-христиански. Его батяня был крупным бандюгой тогда у них мода как раз
пошла на воцерковление. Отец брал с собой Жорика на воскресные службы, и
мальчик подучился продвинутый в религиозном отношении. На него большое
впечатление произвел случай, когда батяню подстрелили в подъезде и спасся
он лишь благодаря тому, что пуля попала в большой золотой крест у него на
груди.
Со мной Жорик поступил как подонок. Когда второй раз подзалетела, то
сперва заблажила, сказала, что буду рожать. Не знаю, что взбрело в голову.
Выйти за него замуж не помышляла: какая я ему пара? Но вот уперлась: рожу,
дескать, и рожу. Пусть будет маленький Жорик, с его искристыми глазками и
розовыми ушками. Жорик принял все за хохму, а когда понял, что это
всерьез, замкнулся в себе и посуровел. Начал заметно отдаляться и в конце
концов прислал записку, где объяснил, что не надо держать его за лоха. Он
хотя и верующий, но не намерен воспитывать чужого ублюдка. Написал, что
разочаровался во мне как в женщине, потому что я оказалась неблагодарной,
лживой тварью и ради того, чтобы внедриться в приличную, богатую семью,
готова использовать такие подлые приемчики. Прямо ножом в сердце ударил.
По прошествии лет я перестала на него обижаться. В принципе он имел право
во мне сомневаться. В десятом классе наши девочки и мальчики так все
перемешались, что трудно было понять, кто с кем спит, спали все со всеми -
огромная шведская семья с интернетовским уклоном. Больше того, была ему
благодарна за любовный урок. И когда через два года стороной узнала, что
его батяню все же добили в очередной разборке, и крест на сей раз не
помог, хотела позвонить, выразить соболезнование, начинала даже набирать
номер - но так и не решилась.
- Какой бизнес, любезный Дилавер? Наверное, вы шутите?
- Зачем шутить, нет. - Турок с утра выглядел помолодевшим и умытым. - В
Москве нужен верный, преданный человек. Не турок, а россиянин. Лучше
россиянка, как ты. Поняла, да? Чтобы никто не догадался... Тебе будет
контора, офис, деньги, машина. Свой секретарша. Все будет, чего душа
пожелает. Хорошо, да? Будем вместе бабку рубить.
- Бабки, - машинально поправила я. - Любезный Дилавер, я не гожусь для
бизнеса. Я вольный стрелок. Вы уж не обижайтесь.
- Зачем обижаться? Тебе дам новую квартиру. Маму пошлем в санаторий
лечиться. От тебя ничего не надо. Только чтобы не жульничала. Россияне
жульничают, все друг дружку кидают. Нам не надо, верно? Будем делать
честный бизнес.
Когда он упомянул про маму, я поняла что не пустой разговор. Значит,
заранее наводил справки. Через Ляку, разумеется. Хорошо же, подружка. Как
бы тебе не проколоться... Второй раз на одну кучу говна я не наступлю.
Странному предложению я удивилась только в первую секунду. Все мы, кто
вырос уже в свободной стране, с детства привыкли к неожиданным резким
переменам и воспринимаем их нормально, как снег или дождь. Где старики
ломаются, как мой покойный папочка, царство ему небесное, там мы только
крепнем. У нас повышенная живучесть.
- Благодарю за честь, милый Дилавер, но вы обознались. Кто-то вам лапши на
уши навешал. Для бизнеса я не гожусь. Я глупенькая и молоденькая: одни
забавы на уме.
Дилавер артистично зацокал языком, потряс бородкой, закатил глаза. Все это
означало, что он оценил тонкость и благородство моих слов, но не согласен
с ними.
- Когда узнаешь, по-другому скажешь.
Хлопнул в ладоши - влетел евнух, но не тот ночной, пожилой и в чалме, а
улыбчивый и вертлявый, похожий на обычного канцелярского клерка. Может,
даже не евнух: слишком бедово стрелял масляными глазенками. подал хозяину
какую-то бумажицу и тут же, не дожидаясь знака, исчез.
- Возьми, - сказал Дилавер, загадочно улыбаясь. - Интересно будет.
Я взяла, повертела в пальцах. Обыкновенная пластиковая карточка со
штрихкодом. Небесно-голубого цвета. Подобные я видела у некоторых моих
знакомых. Ими расплачивались в ресторанах и по ним же сливали деньги из
банкоматов.
- Нравится? - спросил турок.
Не зная, что ответить, я хотела вернуть карточку, но Дилавер поднял вверх
обе ладони.
- Твоя, Надин. Тоже сюрприз.
- Моя?
Довольный произведенным впечатлением, Дилавер самодовольно хохотнул:
- У тебя фирма "Купидон" и счет в швейцарском банке. Хорошо, да?
Игра зашла слишком далеко, и я разозлилась. Вот так и затягивают в омут.
- Еще раз говорю, я не по этой части. У меня для бизнеса кишка тонка.
- Не тонка, нет. Честный, послушный девочка, нам нужен такой. Что будет
трудно, подруга поможет. У тебя хороший есть подруга - Ольга Иванцова.
Тут он не выдержал, расхохотался, хлопая себя по толстым ляжкам, а мне
по-настоящему стало страшно. Вот это прикол! Не омут, хуже. У них все
просчитано. Знать бы еще, у кого у них? Впрочем, не так уж и важно. Я
слышала, как это бывает. Не спросясь, меня сделали частью какой-то
многоходовой комбинации и проплатили аванс. Пластиковая карточка, фирма
"Купидон" - это и есть аванс. Не безвозвратный, зато такой, от которого
нельзя отказаться. Я всего лишь крохотный кирпичик в неведомой пирамиде.
Все очень серьезно. Могут так прищемить, что бордель в Эмиратах покажется
райским уголком.
На какой-то тусовке я однажды встретилась со знаменитым нефтяным магнатом
Маликом Вышеблядским. Одно время он часто мелькал в телепрограммах, потом
куда-то делся. Мы одновременно потянулись к тарелке с закусками, я его
узнала, ну и естественно, решила воспользоваться случаем. Нестарый,
упакованный миллионер сам подкатился под локоть: надо быть полной дурой,
чтобы не воспользоваться. Пролепетала что-то восторженное: "Ах, извините,
кажется, мы знакомы?" - выпятила грудку, но Малик как-то чудно
отреагировал. Попятился, чуть тарелку не выронил. будто черта увидел.
Глаза пустые, как раковины. Тут же два дюжих молодца меня оттеснили.
Заинтригованная, я рванулась следом за Маликом, но один из них
бесцеремонно ухватил за руку, с улыбкой шепнул: "Отвали, пигалица".
Вот и все знакомство. Впоследствии, кажется как раз от Ольки, я узнала,
что из Вышеблядского слепили коммерческого зомби. Он не принадлежал себе.
Его пасли повсюду. Самостоятельно он не имел права даже помочиться.
Кормили с ложечки, выводили гулять, демонстрировали публике, совокупляли
по необходимости, чтобы не усох, ставили перед камерами, а несчастный лишь
открывал рот, зачитывая подготовленные речевки, да подписывал счета и
контракты от своего якобы имени. Олька сказала, что таких зомби в
россиянском бизнесе полным-полно. Их готовят по западным технологиям,
апробированным в развивающихся странах. Когда такого зомби загрузят по
макушку, он попросту исчезает. Живая, ходячая офшорная зона. Кто в этих
играх дергает за веревочки, простым смертным знать не дано.
Я собралась с духом, проглотила кусочек желтой гадости, запила кофе.
- Вы знакомы с Олей Иванцовой, любезный Дилавер? Турок с удовлетворением
погладил огромный живот, словно она там у него и сидела.
- Ольгу знаем, Громяку знаем. Ни о чем не беспокойся. Почему не спросишь,
сколько денег у тебя в банке?
- Мы учились вместе, но она мне не подруга. Вы ошибаетесь, если на это
рассчитываете. Она гордячка, в облаках летает. Я ей никто.
- Зачем о плохом думать? Кушай ананас, отдыхай. Все хорошо будет. Тебе
помогут.
Я сорвалась, завопила:
- Кто поможет, в чем?! Что вы затеяли? Я приехала на солнышке погреться,
ничего не хочу больше. Говорю же, у меня башка соломой набита. Не гожусь я
вам, не гожусь! До десяти считаю, пять раз собьюсь... Ляку, заразу,
никогда не прощу!
Восточные повелители не выносят бабьих истерик. В следующую секунду я
увидела, каким у Дилавера бывает ли когда он наказывает обнаглевших
рабынь: лоснящаяся, смуглая, оплывшая жиром маска, выражающая вечный покой.
- Не надо кричать, Надин. Я люблю, когда тихо.
Ляка изображала святошу. Удалось с ней поговорить только накануне отлета в
Москву. Четыре дня и четыре ночи Дилавер держал меня при себе неотлучно.
Какой там "Купидон", какой там бизнес... Что-то, видно, произошло с его
психикой. День ото дня заводился больше. Выдумщик оказался отменный,
поимел меня во всех видах, но никак не мог насытиться. Говорил: "Это
госпожа Надин!" Звучало презабавно, если учесть, в каких позах я это
слышала. От вина, анаши и недосыпа я чуть не сошла, вдобавок в перерывах,
когда турок временно истощался, он с умильным видом заставлял читать
стихи, романтик хренов! Или тащил с собой в сауну, где слуги делали нам
чудовищный массаж с целебными мазями, от которого я вся пошла какими-то
зелеными пятнами. Долго буду помнить дни "лубви". За четверо суток, не
преувеличиваю, поспала от силы часиков десять, да и то урывками. Были,
правда, и приятные моменты. Один раз стопудовый Дилавер поскользнулся в
сауне и всей тушей грохнулся с мраморных ступенек. Думала, свернул себе
шею, так заревел. Но радость была преждевременной. Не прошло и десяти
минут, как он, очухавшись, кряхтя и постанывая, раскорячил меня на скамье,
на мокрых простынях. "Лубовь снимает боль!"
На прощание, перед тем как отправить в отель, подарил золотые часики,
усыпанные микроскопическими бриллиантами, сопроводив подарок очередным
романтическим бредом: в этих часиках якобы бьется его "влубленное" сердце.
Посулил скорую встречу в Москве. Как же, надейся.
Я лежала на кровати в номере, не имея сил принять душ, когда джигиты Хаги
и Эрай внесли на руках хохочущую Ляку. Более счастливого существа я
никогда не видела. Она вся сверкала, покрытая ровным слоем спермы, как
перламутром. Благородные турки, бережно опустили ее на диван и тут же нас
покинули, пообещав утром доставить в аэропорт.
- Охо-хо-хоньки! - запричитала Ляка, устраиваясь поудобнее среди подушек,
- Как же дедочка устала... Надин, душа моя, принеси из холодильника сока.
Умираю.
Она избегала смотреть мне в глаза.
- Может, поговорим?
- Ну конечно, поговорим... Ох, прости, Надин. Сумасшедшая поездка,
поистине сумасшедшая. Такие нагрузочки уже не по мне. Зато будет что
вспомнить... А как у тебя? Надеюсь, довольна?
- Сволочь ты, Ляка, - сказала я. - Какая же ты сволочь!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг