Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
надо что-то другое. Говорить с ним бесполезно. Пообещает, а завтра снова
пойдет по кругу. Это же болезнь. Старческое слабоумие. Лечить придется
радикально.
  - Не пугай, Виталик!
  - Не пугаю, малышка. Се ля ви. Я обращался к специалистам. Все в один
голос советуют: самый гуманный способ - лоботомия. Но операция дорогая.
Иначе я бы тебя не беспокоил.
  - Сколько же это стоит?
  - Пятьдесят тонн как минимум. Плюс процент за анонимность. Давай скинемся,
сестренка. Для тебя пустяк, а у меня сейчас черная полоса. На итальяшках
завис.
  - Какая гарантия, что после операции папка снова не начнет?
  Виталик добродушно рассмеялся и, спохватившись, подтянул повыше трусы,
сшитые из американского флага. Внезапно я понял, что ничего непристойного
они не делали и не собирались делать. Просто Виталик, как свойственно всем
новым русским, при разговоре о деньгах невероятно возбуждался, только и
всего.
  - Медицина гарантирует, - успокоил Виталик. - В случае рецидива вторую
операцию сделают по страховке.
  - И все-таки как-то это... - Оленька сомневалась, за что я полюбил ее еще
сильнее. - Говорю, жалко папку. Будет пузыри пускать, даже не поймет, на
каком он свете.
  - Пузыри, но не блевотину, - веско возразил сын. - О матери подумай. Ей
каково жить с алкашом, вором и сифилитиком?
  - Он разве сифилитик?
  - Сегодня нет, завтра будет. Он этих курочек по дешевке на вокзалах
снимает.
  Что-то у меня щелкнуло в больном мозгу, я подскочил совсем близко, заорал
на парня:
  - Чего несешь?! Ну чего ты несешь? Кто тебе это все вдолбил в башку?
  Никакой реакции.
  - Дело не в цене, - сказала Оленька. - Если мы хотим построить правовое
государство...
  - Олька, не пыли, - одернул Виталик. - Не на митинге, в натуре ты согласна
или нет батяне мозги вправить?
  - Ну, если только ради мамочки. - Оленька кокетливо прикрыла грудь
косынкой. - Но я должна знать, что ему не будет больно.
  - Ах не будет больно! - завопил я чумовым голосом, теряя рассудок, ухватил
Виталика за плечо.
  Тела не почувствовал, но ощутил свирепый, трескучий удар, как при
соприкосновении с электрошокером, какими иногда пользуются бизнесмены при
заключении важных сделок. Удар повалил меня на пол и увел в подсознание.

  9. ЗНАКОМСТВО С ПРИНЦЕССОЙ НАДИН

  Пробуждение было легким, сладким, как в юности. Никакой боли, обиды,
страха. Я был полон надежд. Сквозь зарешеченное оконце сочился ласковый
солнечный свет. Ни Оленьки, ни Виталика нет и в помине. Навестили старика
- и ушли. Теперь, по утреннему размышлению, мне была приятна их забота.
Они ни в чем не виноваты. Кто-то внушил им, что отец спивается, путается с
проститутками, продает вещи, вот и решили вмешаться. А могли вообще
отстраниться. Оба взрослые, у обоих грандиозные планы - и кто я, в
сущности, для них? Всего лишь догорающий огарок никому не нужного,
никчемного прошлого. Плюнуть и забыть. Но мои дети не такие. Мало того что
разыскали отца, так еще готовы потратить уйму деньжищ на лечение.
Лоботомию нынче бесплатно не закажешь.
  С другой стороны, вполне возможно, визит мне привиделся. Все чаще не
удавалось отличить реальность от миражей, но и это меня больше не
беспокоило. Никакой разницы нет в том, что одно снится, а другое
происходит на самом деле. Напротив, жизнь, насыщенная фантомами, богаче и
веселее. Сумасшествия боится лишь тот, кто не испытал на себе, что это
такое. То же самое, полагаю, относите и к смерти. Единственное, что
томило, так это некий не умолкающий, хотя уже едва слышный звук, то ли в
мозг то ли в сердце, который заунывно долбил в одну точку:
  - вернись, оглянись, вспомни... Куда вернись? О чем вспомни, если я ничего
не забывал? Но в это прекрасное летнее утро звук почти совершенно иссяк и
я надеялся, что еще два-три хороших укольчика, парочка процедур - и
вредоносный, тревожащий позыв исчезнет вовсе, как заноза, вырванная из-под
ногтя. "Темницы рухнут - и свобода вас примет радостно у входа".
  На процедуру идти было рановато, и я полистал книгу, подаренную (?)
Курицыным. В основном здесь были старые, известные романы, воспевающие
труженика села, за которые в советское время Курицын получил
Государственные премии, но открывалась книга статьей, которую я видел
впервые. Статья называлась "Россиянин как обретение неминуемого". Сложное
название прозвучало как музыка, и я с удовольствием погрузился в чтение.
  "...К россиянину надобно иметь особый подход. Надысь встренул одного
деревенского крепыша, немолодого уже, лет семидесяти, что ли. Выходил он
из лесу, а я как раз на опушке собирал полевые цветы. Хотел попозже
съездить на Троицкое кладбище к могиле неизвестного зэка. На Руси два
места навевают на меня особенно светлые и возвышенные раздумья: кладбища и
вокзалы. Но покамест не об этом. О мужичке-боровичке. На плече, на
бурлацкой лямке, он тянул за собой какую-то поклажу, я сперва не
разглядел. Вижу только, как бы гора за ним дыбится и из нее в разные
стороны рожки торчат. Меня увидал, лямку сбросил и вроде ринулся обратно в
лес бежать, но я ведь с народцем поселковым свычный, обращаться с ним
умею, и людишки трудовые мне доверяют. Да чего там, не сам ли я один из
них, жизнью обкусанный, будто наживка на крючке. Махнул ему рукой,
успокоил:
  - Не боись, солдатик, не забижу.
  Мужичок в ногах заплелся, полюбопытствовал хмуро:
  - Ты рази не мент?
  - Окстись, какой я мент? Такой же, как ты, одинокий путник на бесконечной
дороге труда.
  Вижу, поверил, задышал ровнее. Но топорик на поясе все же поудобнее
вывернул. Угостил его табачком, свернули по цигарке, закурили. Тут уж я
задал вопрос:
  - Чего это, братец, за чудная поклажа у тебя? Никак не признаю. На дрова
непохоже.
  Сперва отнекивался, уходил от ответа, мекал, мыкал, но потом, под
воздействием крепкой доброй махорки, разоткровенничался. Чист сердцем
русский божий человек.
  - Да вот меди малость нарубил, везу на пункт.
  - Как так? Что за медь? Откуда в лесу? И что же выяснилось, дорогой
читатель? Хотите - верьте, хотите - нет, токо этот невзрачный трудяга,
этот нынешний Микула Селянинович с одним плотницким топориком снял с
просеки, с высоковольтной линии, не менее шести пудов медной проволоки,
взвалил на самодельные салазки и бесстрашно транспортировал до ближайшего
поселка, к какому-то, как он сказал, Турай-беку, который по здешним
угодьям занимался медным промыслом. Рассказывал с лукавой искрой в глазах,
как о пустом деле, будто ведро картохи накопал. Ну как не оторопеть, как
не восхититься! Однако и совесть его маленько мучила, как он тут же
признался:
  - Оно, конечно, мы понимаем, чужое брать зазорно, дак рази на пензию
проживешь? Старуха лекарств просит, детишки беспризорные по лавкам плачут.
Опять же, слух был по телику, електричество скоро отменят. Реформа!
  Недолгое знакомство, а расстались как родные. На прощание я крепко обнял и
расцеловал бескорыстного труженика. А он угостил меня надкусанной
луковкой, кою брал на обед. Да еще добрым советом оделил:
  - Не гуляй тут, барин, по ночам. Место нехорошее, ребята из Боровков
пошаливают. Тебя, может, не тронут как блаженного, но лучше поостерегись.
  Всю дорогу к Троицкому погосту вспоминал об этом мужичке и мыслями
воспарил высоко. Думал со слезами: да кто же одолеет такой народ? Из
истории взять, уж скоко пытались... Монголо-татары в лес загоняли, царь
Петро в Европу развернул. Французы, япошки, полячишки, немчура всякая дух
вышибали век за веком. Свои соплеменники, нацепив красные звезды, в
лагерях морили и пытали. Нынче новое нашествие, пожалуй, похлеще прежних.
Реформаторов наслали из самоей преисподней, в нищету загнали, как в навоз,
а россиянин все дышит, все улыбается и - поди ж ты! - каждый раз
изворачивается заново. Как вот этот брат мой меньший: обул лапти, запряг
самодельные салазки - и айда на просеку медь рубить. Старухе на
лекарства..."
Какой все же талантище, подумал я с восхищением. Так читал бы с утра до
ночи, но пора было на процедуру. и фельдшер Миша Чингисхан без промедления
подключил аппарату, ввел в вену иглу и заодно угостил порошком.
Собственным черным носовым платком с монограммой обтер рот от слюны: у
него болезненная чистоплотность. Действовал уверенно, аккуратно, не
причиняя лишней боли, но с какой-то заторможенной улыбкой. У нас сложились
теплые отношения, хотя, разумеется, Чингисхан по социальному положению был
намного выше меня. Будучи под впечатлением прочитанной статьи, я, едва
отдышавшись, спросил:
  - Миша, господин Курицын тоже бывает на процедурах? фельдшер ответил
почему-то неохотно, хотя вопрос безобидный и не касался той области,
которая у него в сознании заблокирована.
  - Писатели идут по облегченной программе. Без лекарств дуреют.
  - Жаль. Я думал, вы знакомы... Удивительный талант. Сегодня с утра
перечитывал. Пишет незатейливо, но с таким глубоким проникновением в
народную душу - просто поразительно! Миша, а что-то вы вроде сегодня не в
духе? Какие-то неприятности?
  Фельдшер поправил на капельнице колбочку с булькающей в ней голубоватой
жидкостью, которая через сложную систему шлангов и трубок вливалась в
кровь и вычищала из нее всякую грязь. Мне нравилось быть подключенным к
аппарату, да еще при этом с дозой в ноздре. Ощущение такое же, как если бы
Макела и Настя выскребали кожу щетками и пензой, но только изнутри. Скоро
наступит дрема, и очнусь я еще более бодрый и одухотворенный.
  - Неприятностей никаких нет и быть не может, - строго ответил фельдшер. -
Вот ты чего веселишься, не пойму?
  - Что же мне плакать, что ли? Не вижу причин. Фельдшер поморщился, на
скуластое монголоидное лицо набежала черная тучка.
  - Прямо мотыльки какие-то. Прилетают, улетают... У тeбя коррекция не
сегодня завтра, а ты все порхаешь.
  - Ну и что? Если хотите знать, Миша, я этой коррекции не дождусь. Буду как
все. Неопределенность хуже всего в м положении. Пора прибиваться к
какому-то берегу.
  - Прибьешься, - съехидничал Чингисхан, - Никуда не денешься. Напортачил
много, суешь нос куда не надо. Я думал, тебя здесь в консультантах
оставят, как писателя, а похоже, отправят на трамбовку.
  - И это не беда. - Кокаин кружил голову, все казалось трын-трава. - А что
такое трамбовка?
  - Когда узнаешь, поздно будет.
  - Миша! - От внезапной догадки я растрогался, - Скажите уж прямо. Не
хотите, чтобы меня отсюда забрали? Сочувствуете мне?
  - Сочувствую или нет, нас никто не спрашивает, - буркнул фельдшер и
отключил аппарат. Больше разговаривать не захотел, но на дорожку еще разок
дал нюхнуть из своих рук, присовокупив не то осуждающе, не то соболезнуя:
  - Эх ты, курицына подметка!
  В столовую я вошел озадаченный. Хотелось все же узнать, что такое
трамбовка. Повел взглядом поверх голов: знакомые все лица, но никого из
тех, кто предположительно мог бы просветить. Гаврюха Попов, чеченец
Ковалев, несколько сошек помельче из театральной богемы, но все это
публика лукавая, непредсказуемая, если кто из них и захочет сказать
правду, вряд ли сумеет. Толяна Чубайс окучивал очередную дамочку на
шведском столе и при этом успевал жевать: из чавкающего рта свисала на
грудь картофельная ботва. Мой друг писатель Курицын трапезничал за
отдельным столом и был облачен не в хосписный комбинезон, а в полосатую
арестантскую робу - это одна из его многочисленных здешних привилегий.
Подходить к нему в столовой нельзя, он как бы под политическим надзором.
  Появилось несколько новых персонажей: вон, кажется, детская, наивная
мордашка Сережи Кириенка, а вон со стаканом брюквенного сока в руке что-то
напевает блистательная Пугачиха. Правда, отсутствовала певица Зыкина, но
это меня не удивило: уже третий день как ее положили в отдельный корпус на
молекулярную перелицовку. Как я выяснил, это что-то вроде вшивания золотых
нитей в мозг для воздействия на психику, манипуляция, которую производят
далеко не со всеми пациентами, а только за исключительные заслуги. Кстати
сказать, с Людмилой Георгиевной мне так и не удалось обмолвиться ни единым
разумным словом.
  Подлетел официант в шотландской юбочке и пробубнил обычную фразу: "Будете
заказывать или по схеме?" - которая требовала никакого ответа. Через
минуту подал тарелку овсяной каши, политой светло-зеленой жидкостью,
заменяющей масло, горбушку черного хлеба, присыпанного белым порошком, но
не сахаром, стакан брюквенного сока и на отдельном блюдце плавленый сырок,
который нужно не жевать, а сосать. На вид завтрак выглядел вполне
прилично, хотя те, кто попадал в эту столовую, редко справлялись с едой с
первого раза. Однако позже входили во вкус и требовали добавки, никогда ее
не получая.
  Я с наслаждением проглотил пару ложек каши, по вкусу напоминающей кирзу,
заправленную горчичкой, как вдруг за столом появилось прелестное создание
- блондинка лет двадцати пяти, явно новенькая, в мешковатом комбинезоне
песочного цвета, с вытаращенными от изумления глазами и мокрыми,
беспорядочно торчащими в разные стороны волосами. Не надо большого ума,
чтобы догадаться: новобранка только что прошла первую дезинфекционную
помывку и еще плохо соображала.
  - Извините, - обратилась ко мне глуховатым, приятным голосом. - Не
скажете, который теперь час?
  Как сторожил я не должен был вступать с ней в беседу и просто показал
кисть, на которой не было часов. За нарушение неписаных правил могло
последовать любое наказание, вплоть до сверхурочной трепанации черепа, но
обыкновенно все оканчивалось пустыми угрозами старшего наставника. Я не
ответил вразумительно не потому, что боялся, а из-за какого-то
неожиданного для себя самого злорадства: дескать, выпутывайся сама,
красавица.
  Подлетел официант со своим дежурным вопросом, и тут девица проявила себя с
блеском.
  - Какая схема, болван?! Тащи чего-нибудь выпить, да поживей!
  На резкий окрик оглянулись все, кто находился поблизости, и даже Чубайс
замедлил ритм совокупления и выронил из пасти шмоток ботвы. Официант
побежал к окошку раздачи и вернулся со стаканом брюквенного сока и
тарелкой каши. В его глазах, одурманенных вечным отсутствием затеплился
намек на живое чувство.
  - Хозяин - барин. Извольте кушать. Новенькая понюхала тарелку:
  - Что это?
  - Как заказывали. Омлет с ветчиной и бренди. Из всего персонала хосписа, к
слову сказать, официанты - самые безобидные существа. Их контактные
программу предельно ограничены, да и готовили их из вторичного сырья, из
тех, кто не годился для размножения. Наставник Робентроп в порыве
откровенности как-то похвалился, что из одного интеллигента, как правило,
выходит не меньше десяти официантов, то есть по затратам это самый дешевый
товар, проблема в том, что на мировом рынке сбыта официанты не пользуются
спросом, выгоднее производить даже охранников. Но будущее, как уточнил
Робентроп, скорее всего, за серийным производством человеческих
полуфабрикатов. Так или иначе, но на нашего официанта было жалко смотреть,
после того как девица, вторично понюхав кашу, со словами: "Ах это омлет?!"
лихо влепила тарелку ему в морду. Бедный юноша неловко вытер с глаз
зеленоватую жижу.
  - Не положено, - сказал грустно, переступив с ноги на ногу. - Нас нельзя
обижать. Мы не виноватые.
  - Принеси нормальной жратвы, дебил, - распорядилась девица и, обернувшись
ко мне, добавила как ни в чем не бывало: - Ну и порядочки тут у вас! Как в
тюрьме.
  Я, прекрасно зная, что произойдет дальше, тупо прогудел:
  - Чего надо, а?
  По залу прокатилось нехорошее возбуждение. Чубайс со своей дамочкой
задергались в диких конвульсиях, со столика Путачихи донеслось визгливое
песнопение: "Арлекино значит смех!" Официант бочком, бочком скрылся на
кухне. Мне все это ужасно понравилось. Неужто и я был таким же, как эта
девица, всего несколько дней назад? Нет, она была лучше, она была
прекрасна - и знала это.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг