корпуса подлодки при ходе "на пару", когда тонкий слой горячего пара
окружает судно и облегчает ему движение в воде, потом - в компрессорный
отсек, где мощные компрессоры продувают сжатым воздухом балластные,
уравнительные, дифферентные цистерны, освобождая их от водяного груза для
всплытия или выравнивания подлодки. Потом шел отсек с баллонами сжатого
воздуха, а за ним, заметно более узкий и низкий, опять генераторный и
трансформаторный отсек.
- Да, Федор Михайлович, - вежливо кивнул головой Павлик, - мы уже как
будто видели только что эти машины в первом отсеке...
И, собравшись с духом, Павлик намеревался уже извиниться и сказать, что
он очень благодарен, что все это страшно интересно, но что он очень спешит
на перевязку и даже, наверно, опоздал и Арсен Давидович будет очень
недоволен, и поэтому он просит разрешения уйти... Но как раз в тот момент,
когда он почти открыл уже рот, чтобы сказать все это, Горелов подошел к
противоположной переборке и возле наглухо закрытой арки нажал зеленую кнопку
слева. Дверь тихо отодвинулась в сторону и скрылась внутри толстой
переборки. В открывшейся арке показался новый отсек, еще более низкий и
узкий, с закругленной внешней стеной; по всему было видно, что Горелов с
Павликом приблизились уже почти к последней, самой узкой, кормовой части
подлодки.
Павлик здесь никогда не бывал и даже не догадывался о существовании за
последней переборкой еще других отсеков. В нем вдруг разгорелось
любопытство, и он сразу забыл о своем намерении уйти.
Горелов вошел в новый отсек, согнувшись под невысокой аркой, и позвал:
- Входи, Павлик! Здесь не каждому удается побывать. Входи скорее,
нельзя оставлять дверь открытой.
Павлик не заставил себя дважды просить. Едва он вошел в отсек, Горелов
нажал кнопку у входа, и дверь быстро задвинулась. Павлик все же успел
заметить необычайную толщину переборки, отделявшей этот отсек от остальных
помещений подлодки.
- Почему вы так быстро закрыли дверь, Федор Михайлович? - спросил
Павлик, осматриваясь вокруг.
Ничего особенного в оборудования отсека он не заметил. На полу в два
ряда стояло много герметически закрытых длинных металлических ящиков. По
обеим сторонам каждого из них помещалось по небольшому кубическому ящику,
соединенному с длинным ящиком изогнутыми трубками и проводами. Кроме того, в
каждый длинный ящик входили с обеих сторон толстые провода и трубы различных
диаметров. На ящиках и стенах отсека разместились многочисленные,
разнообразных форм и систем приборы.
- Мы сейчас в камере электролиза воды, - ответил Горелов, внимательно
рассматривая показания приборов на ящиках. - В этих длинных ваннах
электрический ток разлагает воду на водород и кислород. Каждый газ
собирается в отдельный баллон: в левый идет водород, а в правый - кислород.
Отсюда оба газа переходят, каждый по своему газопроводу, в свой газгольдер
на верхнем этаже. Там они уплотняются, сжимаются под большим давлением и
хранятся в огромных цилиндрических баллонах. Из этих баллонов особые
автоматические приборы выпускают строго отмеренные порции каждого газа,
которые вот здесь, за этой перегородкой, по особой трубе перегоняются в
шаровую камеру дюзы. Постучи по перегородке пальцем... Слышишь, какой глухой
и тупой звук? Это указывает на большую толщину переборки. Она достигает
четырех сантиметров толщины! Ты не думай, что это мало. Ведь переборка
сделана из такого твердого сплава, что взамен него потребовалась бы
переборка из стали толщиной не менее полуметра. Если сюда проникнут газы и
образуется гремучий газ, то от случайной искры может произойти колоссальной
силы взрыв. Эта переборка должна выдержать силу взрыва и спасти подлодку от
несчастья, а может быть, и гибели. Там, за переборкой, проходят десятки
труб, по которым водород и кислород стремительно несутся к центральной и
кольцевым дюзам. Кольцевые дюзы расположены вокруг центральной на самом
конце подлодки; они направлены отверстиями своих раструбов прямо назад. В
камере каждой дюзы, в камере сгорания, оба газа встречаются, смешиваются и
образуют гремучий газ... Здесь его встречает искра, от которой он взрывается
и толкает подлодку вперед. При тысяче взрывов в минуту подлодка получает
скорость хода до ста пятидесяти километров в час. Кроме ходовых -
центральной и кольцевых - дюз, на другом кольце, охватывающем крайнюю часть
кормы, находятся еще тридцать две дюзы, направленные своими раструбами во
все стороны от подлодки - вверх, вниз, вправо, влево и между этими
направлениями. Это - рулевые дюзы, дюзы направления. Вахтенный командир из
центрального поста управления может, нажав кнопку, произвести взрывы в одной
какой-нибудь из этих дюз или в группе их. Тогда корма подлодки, получив один
или несколько толчков в одну лишь сторону, например в правую, должна будет
отклониться вправо и тем самым повернуть нос подлодки влево. Вот это и
служит подлодке вместо обычных рулей, которые всегда сильно тормозят ход
судов. Нашу подлодку Крепин освободил от этого тормоза... Ну что, интересно,
Павлик? - улыбаясь, спросил Горелов.
- Очень интересно, Федор Михайлович! Скажите, пожалуйста, а может ли
"Пионер" дать задний ход?
- Может. Для этого служит еще одно, верхнее кольцо дюз, обращенное
своими раструбами вперед, к носу. Особая кнопка на щите управления в
центральном посту переводит путь гремучего газа в это верхнее кольцо дюз, и
газ, взрываясь там, бьет вперед и толкает подлодку назад. Видишь, как это
все хорошо продумано! Управление дюзами и взрывами можно производить и
отсюда, вот с этой доски. Но это строжайше запрещено без какой-нибудь
исключительной надобности - в случае, например, неисправности центрального
поста, аварии, крушения.
Горелов внезапно замолчал, как будто что-то вспомнив, и, улыбнувшись,
спросил:
- Да! Скажи, пожалуйста, Павлик... я не обратил тогда внимания и
выбросил бумажку... не помнишь, что на ней было написано?
Увлеченный каким-то прибором, на котором стрелка быстро и упорно лезла
кверху, Павлик, не думая, ответил:
- Нет, Федор Михайлович, не помню... какие-то обрывки цифр... Я даже
не успел рассмотреть... А почему эта стрелка ползет вверх и так быстро?
- Стрелка показывает возрастание давления в этом баллоне - баллон,
значит, переполнен газом; но сейчас другой автоматический прибор выпустит из
него излишек, и к стрелке опять вернется ее спокойный ход.
Так и случилось. Возле прибора со взволнованной стрелкой загорелась
желтая лампочка, стрелка вздрогнула, остановилась, поползла назад, потом
опять остановилась и медленно, едва заметно для глаза, снова поползла вверх.
- До чего интересно! Как будто живые машины. Сами за собой следят.
Большое спасибо, Федор Михайлович! Вы мне разрешите уйти? Мне уже давно надо
было явиться на перевязку. Арсен Давидович, наверное, страшно сердится.
Павлик говорил теперь оживленно, уверенно и без всякой робости. В самом
деле, почему он до сих пор так стеснялся Федора Михайловича? Право, он
совсем простой человек. Молчаливый только, сумрачный. А сейчас совсем
напротив: почти даже веселый, шутит. И какие интересные вещи показал, как
интересно объяснил!..
Павлик быстро, чуть не бегом, поднимался по винтовой лестнице, но
посередине ее вдруг остановился, постоял минуту в нерешительности и скатился
обратно в генераторный отсек.
С веселым лицом он бежал мимо знакомых уже машин. Федор Михайлович так
хорошо объясняет... Почему же не спросить у него? И он тоже, наверное, будет
доволен. Он так охотно все показывал и объяснял...
Горелов неподвижно стоял перед закрытой наглухо аркой, опустив длинные
руки, нахмурившись, с устремленными в одну точку глазами. Звонкий голос
Павлика и быстрый топот его ног как будто вернули Горелова откуда-то
издалека сюда, в ярко освещенный отсек подводного корабля. Он не сразу
пришел в себя и первое мгновение смотрел на оживленного Павлика с
недоумением.
- Федор Михайлович, я вспомнил. Объясните мне, пожалуйста, что такое
"координаты"... "точные координаты"... мне очень интересно.
Горелов вздрогнул, мучительно закашлялся. Лицо его исказилось -
вероятно, из-за этого неожиданного припадка кашля. Впрочем, все это быстро
прошло. Горелов вытер платком лицо и глухо спросил:
- Координаты?.. Где тебе встретилось это слово, Павлик?
- Да в той бумажке, которую я нашел в коридоре... Я этого слова не
понял, и оно мне запомнилось. Я хотел было спросить у Цоя, но вы, наверно,
лучше объясните...
Горелов легонько потрепал Павлика по плечу и почти ласково усмехнулся:
- Очень тебе благодарен за доверие. Приходи, голубчик, когда угодно и
за какими угодно объяснениями. Всегда к твоим услугам. А координаты...
М-м-м... Координаты - это такие величины, при помощи которых в географии, в
морском, скажем, деле устанавливается... М-м-м... Ну, как тебе сказать?..
Определяется точное положение какой-либо точки на плоскости или в
пространстве... Ну вот... Понятно, Павлуша?
По правде сказать, Павлик не совсем понял это объяснение, но ему не
хотелось сознаваться в этом. Да, в конце концов, не так уж важно полностью
понимать это странное слово.
- Все понятно, Федор Михайлович. Большое спасибо! Бегу к Арсену
Давидовичу. Ну и влетит же мне!
Глава Х. В ЧАЩЕ ВОДОРОСЛЕЙ
Огромная черепаха, испуганно выпучив черные блестящие, как крупные
бусы, глаза, поводила головой на длинной, вытянутой шее, ныряла вглубь,
бросалась из стороны в сторону, распластав широкие, плоские, словно весла,
ласты, потом птицей взмывала кверху.
Радуясь быстроте и ловкости своих движений, счастливо смеясь, Павлик
носился вслед за черепахой, не отставая от нее, то хватая ее за ласты или за
короткий, толстый у основания и острый у конца хвост, то обгоняя ее, то
почти совсем ложась на ее горбатую твердую спину, всю из овальных, как
темные изразцы, щитков.
Кругом шныряли синеполосые лоцманы, пестрые губаны и попугаи-рыбы;
уродливые бычки взлетали со дна и падали обратно; медлительно и вяло
проплывали пятнистые спинороги с твердой крупной чешуей и тремя острыми
лучами на спине; молнией проносились великолепные золотистые дорады.
Компания больших бледно-бурых морских угрей, извиваясь, проскользнула
стороной куда-то по своим делам. Насмерть перепуганная этим необычным
волнением, еж-рыба, неуклюже работая изо всех сил, устремилась ввысь и,
высунув над поверхностью воды нос, похожий на хоботок, набрала воздуху,
раздулась в шар и перевернулась на спину, выставив во все стороны, на страх
врагам, свои многочисленные иглы. Стадо физалий, прекрасных сифонофор,
блещущих роскошью золотисто-синей окраски, окружило Павлика и его черепаху и
было в тот же миг рассеяно их бурной возней.
Черепаха наконец совсем обезумела, когда настойчивый преследователь
вдруг схватил ее за хвост и потащил к темневшей невдалеке чаще водорослей.
Раскрыв свой твердый крючковатый клюв, коричневый и словно лакированный, она
изо всех сил загребала ластами, но ничего не могла сделать. Всей мощью
пятидесяти лошадиных сил, заключенных в его крохотном электромоторе, Павлик
тащил черепаху за собой.
Они оба ворвались в завесу водорослей, внеся ужас и смятение в мир
существ, населявших эти почти неизвестные людям подводные джунгли.
Вокруг Павлика и черепахи взметнулся рой креветок, рачков, червяков,
морских паучков, крабов, живущих на стеблях водорослей, питающихся ими,
рождающихся на них и на них же умирающих. Маленькие и крупные рыбы юркнули в
чащу водорослей, так что Павлик не успел даже разглядеть их. Впрочем, ему
было не до этого.
Павлик совершенно не предвидел того, что могут сделать эти хрупкие,
скользкие, состоящие на девяносто процентов из воды растения, когда они
встречаются в такой массе. На пятом метре их пути среди водорослей черепаха
навертела на свои ласты, на хвост, на шею столько стеблей и листьев, что не
в силах уже была сделать ни одного движения. Не в лучшем положении был и
Павлик. Хотя руки и ноги были у него сравнительно более свободными, но зато
винт запутался в водорослях, и Павлик очутился в таком же беспомощном
положении, как и черепаха. Он бросил свою добычу и попытался достать руками
винт, чтобы очистить его. Но в металлических рукавах скафандра это было
невозможно.
"Вот неприятность! - подумал он с беспокойством. - Самому не
выбраться... Придется вызывать на помощь..." И произнес вслух:
- Арсен Давидович!
- Что тебе, бичо? Где ты? - послышался в ответ знакомый голос.
- У меня тут неприятность, Арсен Давидович... Я попал в чащу
водорослей, и винт запутался в них. Вот...
- И ты не можешь двинуться с места?
- Да... И черепаха тоже...
- Какая черепаха?
- Большая... такая. Я ее поймал и тащил к вам...
- Ты с ума сошел, бичо! - расхохотался зоолог. - Как ты ее тащил?
- За хвост...
Хохот раздался с утроенной силой, так как к баритону зоолога
присоединились раскатистый бас Скворешни и тихий смех Цоя.
- Где же ты там застрял? - спросил, отсмеявшись, зоолог.
- Снаружи... со стороны океана... сейчас же за поворотом. От вас
направление норд-ост.
- Понятно, - сказал Скворешня. - Какая глубина?
- Семьдесят восемь метров, - ответил Павлик, посмотрев на глубомер.
- Ну ладно, бичо. Стой хладнокровно. Скоро буду возле тебя. Когда
скажу, начни пеленговать.
- Хорошо, Арсен Давидович.
Павлику было и смешно и неловко: люди заняты важным делом, а тут
приходится отрывать их. Из-за глупости. Зачем нужно было продираться через
водоросли, когда можно было обойти их стороной? Скорей хотелось. А надо было
соображать! Если бы хоть секунду подумал, понял бы, что здесь можно так
запутаться, что не выберешься.
Павлик посмотрел на водоросли с новым вниманием и любопытством.
Они стояли вокруг него - прямые, спокойные, сплетенные в несокрушимую,
как будто тюремную решетку. Их коричные, оранжевые, золотисто-оливковые
круглые стебли несли на себе длинные, то мелко зазубренные, то с крупными
вырезами листья, согнутые по длине, как ладонь. Другие стебли, безлистые,
разветвлялись на массу мелких тоненьких веточек. Но все были усыпаны то
крупными, то мелкими воздушными пузырьками, державшимися, как вишни, на
тонких черенках. Стебли и листья были покрыты как будто пятнами белого мха.
Но Павлик уже знал, что то был не мох, а колонии странных животных -
мшанок, похожие то на тонкий кружевной узор, то на искусное произведение
гравера по слоновой кости.
Павлик не мог надивиться их скромной красоте. Они напоминали ему
старинную китайскую шкатулку из слоновой кости, всю в ажурных узорах,
которую давно когда-то подарили в Шанхае отцу в день его рождения. Павлик
даже вскрикнул от неожиданного воспоминания: ведь именно сегодня, двадцать
шестого мая, день рождения его отца! Павлик всегда с таким нетерпением ждал
этого дня еще задолго до его наступления. Он сулил ему столько удовольствий
и радости... А теперь забыл...
Двадцать шестое мая... Мысль об отце, раненном, одиноком, принесла с
собой грусть. Но внезапно всплыла новая мысль. Двадцать шестое мая... Где-то
недавно Павлик еще по какому-то другому поводу встретился с этим числом...
Где? Когда? Двадцать шестое мая... Двадцать шестое мая... Вдруг рядом с ним
на плоском листе водоросли зашевелилось какое-то серовато-белое пятно,
выпустило лапки и усики, подняло клешни. Еще миг - и крохотный, но самый
настоящий краб оливкового цвета, с белым пятнышком на спине быстро побежал
по листу, лавируя между стебельками изящных гидроидных полипов -
кладокории, - разросшихся крохотной рощицей на этом листе. Маленький червяк
наполовину высунулся в это время из закрученной раковины как раз на пути
краба. Прежде чем он успел юркнуть обратно в свою норку, краб схватил его
клешней, вырвал целиком из раковинки и отправил в рот.
Нарушенное Павликом и черепахой спокойствие восстановилось, и замершая
было жизнь опять вступила в свои права.
Павлик забыл обо всем, захваченный необыкновенным зрелищем. Белые пятна
то здесь, то там начинали вдруг двигаться и оказывались то на спине
темно-зеленой креветки или оливкового краба, то венчиком серых щупалец на
маленькой золотисто-оранжевой красавице актинии.
- Вот хитрые! - сказал вслух изумленный Павлик. - Как притворяются!
- Кто хитрый, бичо? - неожиданно раздался голос зоолога. - Кто
притворяется?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг