Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     При такой автоматизации механизмов  подлодки понятно, что экипаж ее мог
быть очень невелик.  Несмотря на  тысячу с лишним тонн  водоизмещения судна,
весь экипаж "Пионера", если  не считать членов научной  экспедиции,  состоял
всего  из  двадцати  человек.  Но  зато почти все они являлись специалистами
высокой квалификации,  опытными подводниками, людьми  проверенного мужества,
смелыми, находчивыми и бесконечно преданными своей великой Родине.



Глава VIII. ПРОЕКТ МАРАТА



     Цой отлично  помнит свое серое, безрадостное детство на окраинной улице
Гирина, в полуразвалившейся, еле покрытой хижине. Город был верным спутником
детских  лет   Цоя.  Воспоминания   об   унижении,  о   вечном   раболепстве
сапожника-отца  перед  ростовщиком,  владельцем  соседней   лавочки,   перед
жандармом  на  углу улицы, перед  каждым  японским  солдатом,  перед  каждым
автомобилем, изредка появлявшимся на этой окраине, до сих пор еще вызывали в
душе Цоя  стыд, горечь и  гнев. Бедный кореец был ничтожеством, прахом перед
каждым  крепким  ботинком  с  квадратным  солдатским  носком  или  с  нежным
лакированным верхом.
     Двенадцати лет  Цой  попал к своему бездетному дяде, в рисовый колхоз у
озера Ханка,  недалеко от Владивостока.  Дядя  усыновил  его  и определил  в
школу. Первый год Цой провел  в колхозе как во сне. Он все боялся, что  этот
сон кончится, счастье развеется, как дым, и он опять услышит стук отцовского
сапожного  молотка в  темной,  сырой  хижине, и жалобы матери на дороговизну
соевых бобов, и голодный плач младших детишек.
     В  колхозной школе Цой скоро сделался  одним из  лучших учеников; потом
второй отец отправил его во Владивосток, чтобы он  там еще большему научился
и вернулся в колхоз агрономом. Но вышло иначе. Цой увлекся химией и морем. И
вот  он -  химик  подводной  научной  экспедиции  и секретарь  комсомольской
ячейки  на подлодке -  сидит  сейчас в красном уголке  "Пионера" и  играет в
шашки  с розовощеким  круглолицым  Матвеевым,  комсомольцем-водолазом.  Дела
Матвеева плохи: одна шашка уже заперта, остальные  очень  далеки, и выручить
ее вряд  ли удастся.  Матвеев крепко задумался, склонившись  над доской. Цой
тоже  задумался, но совсем  о  другом. Его черные с  чуть  скошенными веками
глаза  на  темно-желтом длинном,  чисто выбритом лице медленно обводят  всех
собравшихся в отсеке красного уголка.
     Цой видит веселые  лица,  слышит смелый  голос Марата,  запальчиво, как
всегда,  спорящего  с океанографом  Шелавиным. И кругом время  от времени  -
спокойный смех, спокойный, беспечный смех.
     На Цоя в таких случаях часто находит какое-то странное и в  то же время
тревожное  чувство. Он  становится  тогда  беспокойным,  каждая  жилка в нем
напрягается, ему все кажется, что он чего-то недоглядел, что-то упустил, что
нужно еще что-то проверить, осмотреть,  укрепить хорошенько. И  ему  хочется
тогда  напоминать  всем, всем  -  друзьям и товарищам,  всем   окружающим, -
напоминать,   напоминать   без   конца,   что    нельзя   быть   беспечными,
бездумно-спокойными  и уверенными, как  будто нет больше  опасностей кругом,
как будто нет уже жандармов и ростовщиков по ту сторону границы...
     И еще ему в такие минуты  с особой, непреодолимой силой хочется сделать
своей новой Родине какой-нибудь подарок, принести ей в дар что-нибудь такое,
что  сделало  бы  ее  еще более мощной и  неприступной и  одновременно  хотя
немного успокоило бы его самого...
     Но сегодня, сидя с Матвеевым за шашками,  он  неожиданно  почувствовал,
как радостно и горячо кровь заливает  ему щеки  при мысли, что он набрел  на
чудесную идею,  что  его  тайная,  как  будто несбыточная  мечта  о  подарке
начинает принимать хотя еще и смутные, но все же реальные очертания.
     "Если  бы удалось только  практически  разработать эту идею..." - думал
Цой в радостном возбуждении. Море... Огромный, необъятный Мировой океан. Как
он велик! Как неисчерпаемы  сокровища, которые  он таит в  себе!  Надо  лишь
уметь взять их у него.
     Звонкий голос комиссара оторвал Цоя от этих мыслей:
     - Матвеев! Цой! Кончайте!
     - Сдавайся,  Матвеев,  все   равно  партия  проиграна.  Пора   начинать
занятия.
     Цой так углубился  в  свои мысли, что даже  не заметил,  как в  красном
уголке  собрался  океанографический  кружок,   руководителем   которого  был
Шелавин. На занятия явились механики Ромейко и Козырев, уборщик Щербина, кок
Белоголовый, водолаз  Крутицкий, препаратор Королев, Марат Бронштейн - все с
тетрадями  и  карандашами.  В  этом кружке  участвовал и Матвеев. Поэтому он
заторопился и,  бросив  последний взгляд па доску,  сдал Цою  партию в  явно
безнадежном положении. Он на  минуту  скрылся  из отсека, быстро  вернулся с
толстой тетрадью  и  уселся за  большим, накрытым красной скатертью  столом,
вокруг  которого  сидели уже  все  члены  кружка.  Подошел к  столу  и  Цой.
Свободного места не было, и он устроился в одном кресле с Павликом.
     От забинтованной головы Павлика шел тонкий, чуть заметный запах  йода и
еще какого-то лекарства, и Цою стало жалко мальчика. Он обнял его  за плечи,
тепло прижал к себе, и так  они сидели в глубине мягкого кресла, внимательно
слушая Шелавина.
     Сиплым, простуженным тенорком океанограф говорил о  морских течениях, о
могучих  реках,  то теплых,  то  холодных, проходящих  среди необъятных  вод
океанов и морей. Сейчас  он рассказывал о том, как влияют течения на климат,
на природу, на всю жизнь нашего Дальнего  Востока. Холодные течения, которые
непрерывно,  начиная от  Берингова  пролива и до Кореи,  идут вдоль  берегов
Камчатки и Приморья, делают климат этих областей Советского Союза суровым, а
вода  у  советских  берегов Берингова,  Охотского и  Японского  морей  зимой
надолго замерзает. В то же время  в Западной Европе, лежащей на одной широте
с  этими областями,  климат  мягкий, зимой  почти не бывает морозов и снега.
Море  у  берегов  Норвегии, Британских островов, Голландии,  Франции  всегда
свободно ото льдов.
     - А  почему? - спросил  тонким  голосом Шелавин, сквозь  очки оглядывая
сидевших вокруг стола  и перебирая пальцами свою  редкую, взлохмаченную, как
пакля, бороденку.
     - Гольфштрем, - быстро ответил  Марат. По правде сказать, Шелавин задал
этот  вопрос просто по  привычке,  не  столько другим,  сколько себе,  чтобы
продлить удовольствие  и придать немного загадочности своему рассказу. Марат
испортил ему игру, и океанограф почувствовал некоторое неудовольствие.
     - Во-первых, - сказал  он, -  не  говорите,  Марат,  "Гольфштрем".  Это
неправильно.  Это  слово  английское,  и его нужно произносить "Гольфстрим".
Вот. А  во-вторых, вы  просто  повторяете старую  басню, будто он  настоящий
виновник мягкого климата Западной Европы. Это тоже неправильно. Гольфстримом
наука океанография  называет то  мощное теплое течение, которое стремительно
выносится  из Мексиканского  залива через  узкий Флоридский пролив  и  идет,
присоединив  к  себе у Багамских островов Антильское течение, вдоль  берегов
Северной Америки до мыса  Рас, до Ньюфаундлендской банки. Он течет как будто
в желобе из более холодной  воды, как настоящая океанская река, густо-синяя,
легко различимая среди своих, если можно так выразиться, голубых берегов. Но
эта река  имеет ширину от семидесяти  шести километров в самом узком месте -
во Флоридском проливе -  до  шестисот сорока  километров  у Ньюфаундлендской
банки.  Ее средняя глубина достигает трехсот двадцати метров! Можете вы себе
представить такую реку?
     - Речка что надо! - согласился Матвеев.
     - А  знаете ли вы, позвольте  вас  спросить, сколько  теплой  воды - до
двадцати  семи  градусов по Цельсию на поверхности!  - сколько  такой теплой
воды несет эта речка? - воскликнул Шелавин.
     Его водянистые,  обычно прищуренные глаза теперь  широко  раскрылись  и
сверкали чистым голубым пламенем, а рука с вытянутым худым и длинным пальцем
высоко  поднялась.  Но  не  успел  он  хоть  немного  насладиться  интересом
аудитории, как заметил подозрительное движение непоседливого Марата и тотчас
же торопливой скороговоркой забросал слушателей цифрами:
     - Девяносто один миллиард тонн воды в час! А? Что  вы скажете по  этому
поводу, позвольте  вас спросить? Это даже трудно  представить себе! Сравните
это  количество  воды...  ну хотя  бы  с  Волгой.  Величайшая  река  Европы,
пересекающая  поперек почти весь наш Союз, каждый  час приносит в Каспийское
море в среднем тридцать миллионов тонн воды,  то есть в  три тысячи с лишним
раз меньше Гольфстрима! Понимаете? Даже все реки земного шара вместе  взятые
ежечасно выносят воды в двадцать два раза меньше, чем один Гольфстрим! И вот
эта громада воды,  - нагретая  под жарким, экваториальным солнцем Атлантики,
несет с собой на север невероятное количество теплоты. Что вы можете сказать
по этому поводу?
     - Всеевропейская  печка,  Иван  Степанович!  -  воскликнул  восхищенный
Марат.
     Шелавин мягко улыбнулся и, добродушно посмотрев на Марата, продолжал:
     - Вы  совершенно правы, Марат, у нас есть такая печка, но это  все-таки
не Гольфстрим. За Ньюфаундлендской банкой  Гольфстрим совершает, как говорят
американцы, преступление:  он покидает берега Северной Америки и, расширяясь
все  большим веером, круто поворачивает на  восток,  к Европе.  Вскоре после
этого  Гольфстрим переходит  в  широкое медленное Атлантическое течение.  Не
дойдя до берегов Европы, оно  разбивается на две мощные струи.  Одна из  них
посередине океана  отделяется и  под названием  Канарского течения отходит к
югу, к берегам Пиренейского полуострова и Северной  Африки.  Там это течение
поворачивает  на  запад и  сливается  с  тем самым  северным  экваториальным
течением, которое под  непрерывным воздействием постоянных ветров - пассатов
-  нагоняет  массу  теплой  воды  в  Караибское  (1)  море,  а  оттуда  -  в
Мексиканский залив и дает начало Гольфстриму. Таким образом, здесь как будто
замыкается  круг, внутри которого,  в Саргассовом море, мы сейчас находимся.
Но главная струя Атлантического течения  уходит на северо-восток, к западным
и северо-западным берегам Европы. Здесь она, потеряв по дороге много  тепла,
полученного ею от Гольфстрима, отдает Европе большую часть оставшегося у нее
тепла.  Вот эта струя Атлантического течения и  есть та европейская печка, о
которой вы говорили, Марат.


     (1)Современное название моря

     --------------------------------

     - С какой  же температурой подходит  она к  Европе? - спросил  Матвеев,
отрываясь от тетради, в которой он все время усердно делал записи.
     - От  восьми  градусов  тепла в  феврале  до  тринадцати  -  пятнадцати
градусов в августе.
     - Только и всего-то! - удивился  Матвеев. - Да в такой воде и  купаться невозможно, а не то что отапливать всю Европу. Хороша печка, которая и сама-
то зимой имеет лишь восемь градусов тепла! Как же это так, Иван Степанович?
     - А  ты не  торопись  сомневаться, - сказал  Матвееву  его  товарищ  по
водолазному  делу, спокойный, солидный Крутицкий. - Значит, этому есть  свое
объяснение.
     - Как?! - набросился  на Матвеева Шелавин. - Вам этого  мало, позвольте
вас  спросить? А  про  удельную  теплоемкость  воды  и  воздуха  вы  забыли,
позвольте вас спросить? А? Забыли? Ведь  вы водолаз! Ведь вы должны  были бы знать физические свойства воды!
     - Ну   что   -   теплоемкость?  -  защищался   Матвеев. - Я  знаю,  что
теплоемкость воды равна единице.
     - Что же это значит? - наступал Шелавин.
     - А  то  значит, что для  повышения  температуры одного грамма  воды на
один  градус  Цельсия  требуется  израсходовать  тепла  в  количестве  одной
грамм-калории.
     - Правильно. Не возражаю. Ну, а теплоемкость воздуха чему равна?
     - Воздуха? - замялся Матвеев. -  Воздух? М-м-м...  Скажу честно, что за пять лет после  окончания десятилетки нетрудно  забыть такую  мелочь. Да это
нас, водолазов, и  не  касается, -  извернулся он под  общий  хохот. -  Нам,
водолазам,  нужно  знать как  можно больше  про воду, куда мы лазим.  А  все
подробности про воздух пускай помнят воздухоплаватели...
     - Ну нет, брат, шалишь, - вмешался, похлопывая  рукой по своей тетради,
уборщик Щербина. - Надо и  про воздух и про весь мир  знать все, что  только
можно... Говорите уж вы, Иван Степанович! - обратился он к Шелавину.
     - Нехорошо,  нехорошо, товарищ  Матвеев!  -  укоризненно  покачал седой
головой комиссар. - Завтра вы, может  быть, захотите пойти во втуз. Придется
опять зады повторять... Продолжайте, Иван Степанович!
     - Так  вот, -  начал  Шелавин, -  теплоемкость  воздуха  -  ноль  целых
двести тридцать семь тысячных теплоемкости воды. Почти в  пять раз меньше! А
вывод отсюда, если  принять еще во  внимание  удельный вес  морской  воды  и
сухого  воздуха,  получится  совсем  простой,  но  огромный  важности:  один
кубический метр воды, остывая на  один  градус, согревает на один градус три
тысячи сто тридцать четыре кубических метра воздуха, соприкасающегося с этой
водой! При  охлаждении только  на  один градус слоя воды  толщиной в  двести
метров  на  всем  пространстве   норвежской  части  Атлантического   Течения
выделится такое количество  теплоты, которого достаточно  для  нагревания на
десять градусов  (Слышите?  На десять  градусов!)  слоя  воздуха  толщиной в
четыре километра (Слышите? В  четыре километра!) и покрывающего всю  площадь
Европы! Вы  представляете себе - над всей  Европой?! Ученые  вычислили,  что
через каждый погонный сантиметр европейского побережья с океана на материк в
течение года  проносятся четыре тысячи миллиардов калорий! Подумайте - через
каждый  сантиметр!   Самый  лучший   каменный  уголь  обладает  теплотворной
способностью  в  восемь  тысяч  калорий. Значит,  через  каждый сантиметр  в
течение года  проносится тепло, которое заключают  в себе пятьсот тысяч тонн
самого лучшего угля!.. Сколько же угля надобно было бы сжечь, чтобы получить
тепло, которое  в  течение  года проносится  на материк  через все побережье
Европы? А? Позвольте вас спросить? Теперь вам  понятно, почему Атлантическое
течение может играть роль печки для Европы?
     - Вполне  понятно! - живо отозвался  Марат. - Огромные  массы холодного
зимнего  воздуха,  соприкасаясь с поверхностью более  теплых вод,  охлаждают
воду, но сами  нагреваются, делаются  легкими и  поднимаются наверх, уступая
место  другим холодным потокам воздуха  с материка.  А сами  идут поверху  к
материку на место уходящего оттуда холодного воздуха и приносят туда с собой
тепло Атлантического  течения.  Поэтому  в  Западной Европе  климат  гораздо
мягче, чем  на наших  дальневосточных  берегах, вдоль  которых  протекают не
теплые течения, а, наоборот, холодные. Вот и выходит, что если Атлантическое
течение является чем-то  вроде  печки для Европы, то течения Охотского  моря
превращают  его  в ледник советского Дальнего Востока. И  я  удивляюсь, Иван
Степанович... Разве мы не можем...
     -  Подождите, подождите, - смеясь, прервал  Марата  Шелавин.  - Сегодня
мне   приходится   без   конца  поправлять  вас.  Когда   вы  говорите,  что
Атлантическое течение является печкой Европы, то это не совсем верно. Дело в
том, что тепло этого течения распространяется и дальше Европы - в Азию...
     - Ого! - послышалось  с разных  сторон. - Оно, наверно, течет туда где-
нибудь под землей?
     - Пожалуйста,  не возмущайтесь. Я тут ни  при чем. Это тепло  идет туда
не под землей, а под водой...
     Все рассмеялись.
     - Это вовсе не  шутка, товарищи, - сохраняя  серьезный вид, но улыбаясь
одними  глазами, продолжал  Шелавин.  -  Возле  северной оконечности  Европы
самая  мощная  часть  Атлантического  течения  направляется  на  север  мимо
западного берега Шпицбергена  и  на  глубине от  двухсот  до шестисот метров
доходит  до  полюса,  как это  в  свое  время  доказала  героическая  группа
папанинцев. Другая же, значительно более слабая струя теплого Атлантического
течения, пройдя мимо самой северной оконечности Европы, мыса Нордкап, и мимо
нашего Мурманска, порт которого вследствие этого никогда не замерзает, также
спускается  под холодные воды Ледовитого океана. Одну свою крупную ветвь оно
посылает  кружить  в  водах  Баренцева  моря,  а  другую  -  мимо   северной
оконечности Новой Земли -  частью опять  в Баренцево  море, частью в Карское
море. И даже  в  самых далеких восточных  частях Ледовитого океана,  даже  в
Чукотском  море советские  моряки, полярники  и ученые находили  в  глубинах
струи уже чуть теплого, но несомненно Атлантического течения.
     - Простите, Иван  Степанович! -  опять  вмешался  Марат.  -  Что же это
такое?  Вот  мы  реки  отводим  в  новые русла...  И меня  удивляет...  меня
удивляет, почему мы не можем также бороться и с холодными течениями, которые
замораживают наш Дальний Восток!  Разве это непреодолимая задача? Ведь тогда
зацвели бы там наши берега! А? Как вы думаете, Иван Степанович?
     Марат  покраснел и сидел, не сводя глаз с  бумажки, на  которой выводил
карандашом замысловатые фигуры.
     Все  улыбнулись,  оставили  свои  тетради,  а  Матвеев  перемигнулся  с
Крутицким: жди, мол, потехи.
     - Почему невозможно? - простодушно  сказал Шелавин. - Была  бы хорошая, здоровая  идея, какой-нибудь интересный  проект, и мы, наверно, могли бы его реализовать.
     Матвеев не выдержал и рассмеялся:
     - Иван  Степанович, да не  мучьте вы  Марата!  Его уже давно, вероятно,
распирают эти идеи и проекты. Он только ждет момента,  чтобы освободиться от
них. Вот спросите его... Ну, выкладывай, Маратик.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг