- У нас нет водки, - сказал Свен.
Ему было явно не по себе.
А Зойка расходилась и совсем уже разошлась:
- Тем более! Нуль-транспортируетесь куда ни попадя, а водку не
изобрели! Мозгов не хватило? А мы, Свен, мы рождены, чтоб сказку сделать
былью. Вот она - сказочка! И все, Свенчик, с вашей подмогой, спасибо вам,
Свенчик, не забудем никогда.
- Зачем вы так, Зоя... - Свен выглядел чистым преступником, будто это
он водочную реку возжелал. - У нас тоже дураков хватает.
- Вы с ними боретесь, да? Или жалеете: чего с дурака взять? А мы их
лелеем и холим, Свен. Мы, Свен, обвешиваем их медалями и обшиваем
лампасами. Мы живем в большой стране дураков, Свен, а вы нам хотите поле
чудес всучить. Зря! Прежде чем на Землю транспортироваться, вы б лучше с
местным фольклором познакомились, тогда бы знали, чем это поле у нас
засеют... Ладно, все - в кайф: хоть ранку продезинфицировала. Дальше куда?
- Куда хотите.
- Что в том доме? Вот в том, в помещичьем...
- Не знаю. Живут, наверно... Можно пойти посмотреть.
- Идти далеко. - Зойке больше ничего не хотелось. Зойке хотелось домой
в Марьину рощу. И чтоб без Свена.
А он посмотрел удивленно:
- Только пожелайте, и вы - там. Сразу. Забыли?.. Вы совсем не умеете
желать, Зоя, вы правы, я поражен. Запомните, наконец: любое _осознанное_
желание здесь исполняется. Шагните...
Отступить? Шагнуть в Марьину рощу? Не-ет, стыдно! Если уж позор, так до
конца, тем более что неизвестно: а вдруг позора больше не будет, вдруг все
грядущие фазы окажутся толковыми и лестными для земной фантазии?..
- Шагаем, Свен.
Она подхватила Свена под локоток, нацелилась на далекий дом и шагнула.
И оказалась посреди буквально-таки Колонного зала, только без привычных
сцены и кресел. Атак - одно в одном: и колонны, и мрамор, и люстры, и
белые шторы гармошкой. Ну, может, просторы чуть поменее... И во всю длину
означенного зала тянулся стол, уставленный, пардон, жратвой. Все как в
лучших домах: икра черная и красная, ветчина баночная югославская, крабы
тихоокеанские, горбуша малосольная, семга нежнейшая розовая экспортная,
балычок лоснящийся пергаментный, селедочка в винном соусе, сыр
голландский, швейцарский, российский, колбасный, пирожки с мясом, с
ливером, с капустой, с рыбой, с яйцами, с яблоками, с творогом, с вишней,
сосиски вареные, шпикачки, жаренные в масле, картофель "фри" и картошка
печеная с укропом и в сметане, кстати - и сметана в банках, и оливки в
банках, и помидоры в банках и свежие, и огурчики свежие, малосольные и
соленые, и кинза, и тархун, и фрукты местные и заморские, и... Все!
Надоело описывать! Кто что хочет, пусть то и представит на этом раздолье
холодных закусок и сладостей. Но - не выходя за пределы знакомого в родном
отечестве ассортимента, ибо, отметила глазастая Зойка, никаких там авокадо
либо папайи не наблюдалось.
Людей в зале не было. Но над всем этим великолепием порхали обеденные
плоские тарелки, но не сами порхали, а их придерживали руки - мужские и
женские, а другие руки, мужские и женские, цепко держали вилки и ложки и
накладывали, наваливали на тарелки богатые харчи. Но вот вам сюр: руки
жили сами по себе, без тел. Такая получилась жутковатая картиночка, вроде
бы эпизод из фильма про привидения, да только руки были вполне реальными -
молодыми и старыми, волосатыми и загорелыми, с наманикюренными ноготками -
это женские, с пожелтевшими от никотина крепкими ногтями - это мужские.
Руки иногда жали друг друга - здоровались, иногда нежнейшим образом
поглаживали одна другую - любились, а иной раз и перепадало руками по
рукам. Наполнив тарелку, руки уносили ее в сторону от стола, и там она
исчезала в темноватом - несмотря на огнедышащие люстры - воздухе,
исчезала, подчеркнем, вместе с руками.
- Пир! - произнес Свен. В голосе его слышалось довольство. А то?! Это ж
вам не водяра в речке, это ж вам культурная и разнообразная трапеза из
"Книги о вкусной и здоровой пище". В галактике рассказать не стыдно... -
Пир, - повторил он, - или банкет: юбилей, свадьба, крестины, поминки...
- А вот вам фигу! - сказала Зойка.
Она, глазастая, подметила до боли знакомую по родному отелю
закономерность в движении рук. Оно, движение, начиналось строго с одного
конца стола, где на _пустые_ тарелки накладывались мясные холодные харчи,
оно продолжалось строго вдоль стола, никто никого не обгонял, не забегал
поперек батьки - Зойка внимательно это пасла, руки если и переплетались,
то лишь над одним каким-нибудь блюдом - то с буженинкой, то с ветчинкой, а
так - плыли в чинной очереди, и завершалась она на противоположном конце
стола, где царствовали сначала фрукты-ягоды, а потом сладости - торты,
конфеты, пирожные, кексы. Отсюда руки и отправлялись в Ничто. Вместе с
переполненными тарелками. И такая обреченная очередность, такой бараний
порядок, по мнению Зойки, никак не соответствовали расхристанной
безалаберности банкета или, тем паче, пира - пир "а-ля фуршет", виданное
ли дело?! - где никто за все подряд в спешке не хватается, где на тарелку
кладут лишь то, что любо глазу и пузу, а не оптом "от сих до сих",
поскольку "уплочено"...
Вот оно, нужное слово!..
- Фигу! - уверенно повторила Зойка. - Никакой это не пир, хотя, может,
для кого-то и пир. Рано радуетесь, Свенчичек, шведский стол это, а вовсе
не пир.
- Какой какой стол?
- Такой такой стол. Обыкновенный, шведский. Платишь пятерик, как у нас
в отеле, а жрешь до отвала - хоть на четвертной, если влезет. У этих... -
она брезгливо смотрела на снующие туда-сюда ручонки, - влезает. Халява,
сэр.
- Халява... - эхом повторил Свен. - Но ведь выбор-то какой...
- А что выбор, что выбор? Те, кто эту халяву намечтал, каждый Божий
день жрут борщ с котлетами, если пофартит, если мясца им обломится. А о
шведском столике слыхали, читали, у нас, Свенушка, средства шибко массовой
информации эту передовую форму общепита прославили на века... Да я за те
же бабки такого намечтаю - по Молоховец пройду, прямо по оглавлению! -
Пояснила для Свена: - Поваренная книга такая была. В дикой древности... А
тут не по Молоховец, Свенчик, тут, Свенчик, фантазия продуктового заказа
ко Дню шахтера - по максимуму. Жрать народ хочет, лопать, хавать, в
желудках гадко от мойвы с вермишелью, а ты, Свен, это простое желание
наружу выковыриваешь и, спасибо тебе, овеществляешь. Хоть погаллюцинируют,
да нажрутся...
- Это не галлюцинация.
- А что ж это? Где ты всю эту красоту у нас видел? В гастрономе? В
кабаке? Даже у кооператоров ассортимент похреновее... - Она уже ничего и
никого не стыдилась. Ее _несло_. - Да, кстати, а как насчет гуманности
эксперимента, а? Эти рукастые набьют животы, отвалятся, а через энное
количество часов с минутами добрый дядя-ученый-энтузиаст свалит к себе в
Краснококшайск и - привет? А им что? Опять мойва? Суп пакетный? Гуляш
дважды съеденный, колбаса "Молодежная"?.. Ай-ай-ай, Свен, стыдно, Свен,
маленьких дразнить...
- Я никого не дразню, - защищался Свен. Он даже перестал изображать
этакого викинга из морозильника, он почти орал, ручонки горе воздев: - Я
хочу, чтоб так было всегда! У нас! У вас! На любой планете! Чтобы каждое
желание каждого легко осуществлялось! И не иначе!
- Слыхали уже. Обрыдло. Партия торжественно провозглашает...
Провозглашала, провозглашала, а потом - раз! - и все умолкли. Ты сказал:
хотеть значит мочь, а мы так не умеем, не научились. Зато мы можем так,
как не хотим. И здорово можем. Лучше всех во Вселенной! Парадокс, Свенчик,
мон шер, и тебе его, с твоими инопланетными мозгами, не понять... Ладно,
побеседовали - пора и честь знать. Веди дальше, друг Вергилий.
И в самом деле, какая знакомая ситуация! Помнится, Данте ее
замечательно подробно описал в бессмертном труде! И вот спустя столетия
история повторяется на новом, как и требует марксизм-ленинизм, более
высоком витке спирали. Там, у Данте, грешники сильно мыкались от
содеянного ими ранее, а здесь - от ранее не содеянного, то есть попросту
несделанного, но по-прежнему желаемого. Такова се ля ви...
Все-таки непривычен советский человек к чудесам, даже если они
объясняются красивыми учеными терминами. Зойка не стала шагать через
подпространство - или субподпространство? - а направилась к дверям,
подальше от большой жрачки, открыла высоченную их половинку и...
остановилась.
- Что там? - спросил из-за спины Свен.
Зойка молча подвинулась.
В крохотном гостиничном номере - койка у стены, стул у окна, тумба с
телевизором, кресло, обязательный эстамп - на расшатанной сотнями буйных
постояльцев кровати тихо спал очередной командированный, умаявшийся от
беготни по начальству и магазинам. Спал не раздеваясь, улегся поверх
каньового покрывала в рубашке, в брюках, в носках, подоткнул под щеку
жесткую вату подушки, смотрел свои нехитрые командировочные сны и знать не
знал о грандиозном межгалактическом эксперименте, вольно затеянном в
приютившем его отеле. Проспал он эксперимент. Или же - как вариант! - это
и было его заветным желанием: отоспаться, вырубиться на триста - четыреста
минут из суровой действительности, которую, кроме как во сне, и видеть-то
больно.
- No comments, - сказала Зойка и тихонько прикрыла дверь.
Свен комментариев и не требовал, все, выходит, ясно ему было, он вообще
малость притих, присмирел, уже не вещал о глобальности умыслов, о грядущем
переустройстве земного быта и о вступлении нашей голубой планеты в
братство миров потребителей желаний. Он топал за Зойкой и помалкивал в
тряпочку.
А Зойка, поняв, что в сей милой дьяволиаде (спасибо Михаилу
Афанасьевичу за летучий термин!) двери ведут не туда, куда положено, а
невесть куда они ведут странника, напрягла воображение и рванула прямо
сквозь ближайшую стену - напролом. По архитектурно-планировочным законам
положено было бы очутиться в сортире, а она вовсе даже очутилась на некой
улице, судя по антуражу - не столичной, но по количеству магазинных
вывесок мощно обскакавшей Арбат или какой-нибудь Столешников переулок: все
первые этажи невысоких домов были заняты магазинами. Тут тебе и "Обувь", и
"Одежда", и "Ткани", и "Промтовары", и "Культтовары" (улавливаете
разницу?), и "Спорттовары", и непременный писчебеднобумажный "Школьник", и
"Книги", и даже "Зоомагазин", не говоря уж о "Продтоварах", "Гастрономе",
"Булочной", "Бакалее", "Диете", "Кондитерской" и "Молочной". Народу на
такой замечательной улице, к удивлению Зойки, сшивалось немного, нигде
никаких очередей, нигде никаких толп с повышенным спросом, никаких нервных
выкриков типа: "Кто последний?", или "Вас здесь не стояло!", или "Просили
не занимать, у кассирши обед!". Редкие культурные - или культтоварные? -
горожане шли не торопясь по ладно заасфальтированному тротуару, чинно
заходили в магазинные двери, пропуская женщин и детей вперед, и оттуда,
из-за дверей, тоже никаких склочных шумов не доносилось, а другие
граждане, наоборот, выходили, даже пропуская вперед женщин и детей, из тех
же дверей, неся под мышками цветные коробки, свертки, сумки или же
полиэтиленовые пакеты с красивыми портретами Аллы Б.Пугачевой и членов
группы "Ласковый каждый месяц". Пакеты с покупками вестимо.
- Кино, - сказала Зойка.
Все это и впрямь сильно смахивало на съемку высокохудожественного
фильма в жанре соцреализма, а столь необычно ведущие себя покупатели легко
могли быть зачислены по ведомству массовки: погуляют себе в декорациях -
пятерик в кармане.
- Мечта кинорежиссера? - задумчиво угадал Свен. - Вряд ли... Здесь
синтезированы желания по крайней мере сотни испытуемых. Может, один из них
- режиссер?
- Если и так, то не Феллини и не Бергман, - подбила бабки Зойка. -
Как-то все это не по-краснококшайски, извини, Свен, придумано, без
полета... Любопытно, а в магазинах-то как с дефицитом, не напряженно?..
И услышала:
- Совсем даже не напряженно.
Оглянулась: Свен сказал? Нет, Свен не говорил, Свен молчал, Свен глазел
на витрину магазина "Обувь", где - мать моя женщина! - выставлены были
баретки всемирно известных фирм "Саламандра", "Топмэн", "Батя" и
"Парижская коммуна", красивые мужские и женские баретки по сходным ценам
выставлены были в провинциальной мечте Зойкиных постояльцев. Тогда кто же
такое сказал, если не Свен?..
Спокойные люди спокойно текли по тротуарам мечты, обтекали Зойку и
Свена, не замечая их, а некоторые даже и протекали _сквозь_ них, словно
существуя в ином измерении, или, может, "сквозной" эффект этот сгоряча
почудился возбужденной Зойке, поскольку текущие мимо - или все-таки
сквозь? - люди вольно оставляли в ее натруженных мозгах обрывки своих
фраз, осколки мыслей, левые и правые части сложносочиненных, а также
сложноподчиненных предложений забывали они в Зойкиных сдвинутых по фазе
мозгах, и вся эта лингвистическая окрошка переливалась там, плескалась,
бурлила и булькала.
Да-да, совсем даже не напряженно, еще раз булькала навязчивая окрошка и
полилась дальше в следующем порядке, а вернее, беспорядке: возьму-ка я
"саламандеров" пару, а я возьму три пары, а я тыщу пар и продам, где до
получки триста в загашнике, и нет нам и не будет покоя в прекрасном, но
все же яростном мире изобилия, но молока шестипроцентного завезли - хоть
залейся, пива - залейся, водки - залейся, бензина АИ-76 - залейся, вот
потому я этой сучке мохера сто метров, джерси сто метров, джинсовки сто
метров, Коленьке, ангелу, постной ветчинки всего полкилы на закуску, а
пол-литра туда, а поллитра сюда, это ж какие деньги нужны, но мохера
по-прежнему сто метров, зато партия в который, елки, раз торжественно
провозглашает, что настаивать надо на смородинном листе, где до получки
уже двести в загашнике, а если и не укупим всего, не сдюжим, то славно
погужуемся в море и на суше, и мохера сто метров, но даже тетрадей в
клеточку пятьсот штук, юбки в клеточку мне и золовке, кепи в клеточку всем
парням, попугая заморского, ара по национальности в клеточку посади,
деточкам малым сырку бы голландского хоть сто грамм, но плащи голландские
- навалом, но носки финские со стрелками - полстраны обуем, и стрелки на
часах с серпом и молотом, время кремлевское, выверенное перестройкой, а
тут - ну как серпом по яйцам мне эти женины, блин, потребности, деньги-то
я не кую, а яиц-то, яиц - видимо-невидимо, хочешь - жни, а хочешь - куй
плюс все кругом видимо и, что характерно, все без очереди, без давки,
культурненько, и закуски вдоволь, и кругом, братцы мои, голова кругом плюс
весна без конца и без края, без конца и без края мечта.
- Не-е-ет! - закричала Зойка. - Не на-а-а-до! - закричала Зойка. -
Погасите свет!
Почему свет? При чем здесь свет?..
Когда в мозгах полощется окрошка, возможно ли разумное сказать?..
Откуда цитата? Не исключено, из Шекспира.
А свет, между прочим, погас.
- Где я? - испуганно спросила Зойка.
По инерции испуганно, потому что ничего она уже не боялась, все
пугалки, как говаривала ее покойная бабушка, давно пораспугались.
- Нигде, - ответил Свен. - Вы же сами пожелали...
- А они?
- Кто?
- Люди. Они как будто прошли сквозь меня со своими мыслями, прошли,
протопали, как стадо...
- Наверно, вы того тоже пожелали... А они по-прежнему там. На улице.
- В мире изобилия? Вы что, Свен, коммунизм нам смоделировали? Вот уж
спасибо, вот уж не ждали, не гадали, не хотели...
- Если финские плащи и фээргэшные башмаки - это, по-вашему, коммунизм,
тогда - да, тогда - простите. Только, полагаю, люди ни о каком таком
коммунизме не думают, люди просто-напросто хотели купить, - заметьте,
купить, а не взять по потребностям, как в вашем книжном коммунизме! -
купить то, что хотели.
- И купили?
- Почему бы нет.
- И все, что они купили, у них останется?
- Зоя, милая, это же только модель реальности. Я пытаюсь установить
уровень ваших желаний, а значит, готовность общества существовать по
принципу "хочу - могу". Поясняю: когда эксперимент завершится, никто из
испытуемых даже не вспомнит о виденном.
- И я?
- Вы - нет. Но, если захотите...
- Почему это я - нет?
- Потому что по вашей реакции я и определяю вышеназванную готовность
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг