честным. До конца! А конец-то - вот он, рукой достать можно..."
На том и заснул.
А на следующий день все задуманное преотлично исполнил: и Олег на месте
оказался, и права в ГАИ забрал, и страховку успел оформить - ну, просто
"одним махом семерых убивахам". Отогнал машину Олегу в гараж, к двадцати
двум ноль-ноль на таксомоторе в цирк прибыл. А там уже полный кворум. И
ассистентки вроде не потолстели, и аппаратура в целости. Короче - порядок.
Прогнали аттракцион одним духом: за исключением мелочей все прошло
аккуратно - ровненько.
Грант сказал:
- Чисто для первого раза, поздравляю. Трюк с мячами из чемодана раньше
делал?
- Еще в Калинине пустил. Как трючок?
- Первый сорт! Сколько ты их выкидываешь? Двенадцать?
- Молодец, считать умеешь.
- Будь человеком, скажи: как они у тебя надутыми выскакивают? Мячи-то
не простые - футбольные, настоящие, сам трогал...
- Грант, родной, ты же не со вчерашнего дня в цирке. Откуда столько
любопытства?
- Прости, Саша, ничто человеческое даже шпрехшталмейстерам не чуждо. Не
скажешь?
- Не скажу.
- И правильно. Это я от взрослости. А цирк - ты, Саша, знаешь, -
взрослости не приемлет. И мне и Наташе от тебя одно требуется - чудо. А у
тебя этого добра - полны закрома.
- Полны, говоришь? - усмехнулся Александр Павлович. - Если бы... - Вот
и не согласился он с Грантом, да ведь они разные вещи в виду имели: Грант
- одно, Александр Павлович - совсем другое. Он похлопал в ладоши: -
Закончили репетицию. Все - по местам, укрыть, как от врага. Завтра - в то
же время, без опозданий...
И домой ушел, Валерии звонить не стал.
А утром во двор вышел - к Олегу собрался, посмотреть, как ремонт
"Жигуля" идет, - а на лавочке перед подъездом Наташа сидит.
- Вот тебе и раз, - только и сказал. - Ты что здесь делаешь?
- Вас жду, - Наташа вежливо встала, портфель на скамейке оставила.
Была она в школьной форме, в коричневом платьице со стоечкой, в легком
черном фартучке. Поверх платья, поверх кружевного крахмального белого
воротничка, подшитого к стоечке, - пионерский галстук; узел вывязан
ровно-ровно.
- А школа?
- Я не пошла.
- Ну, мать, ты даешь... - Александр Павлович, действительно несколько
потрясенный, с размаху плюхнулся на скамью, и Наташа тоже позволила себе
сесть - на самый краешек, вполоборота к собеседнику, как ее мама учила. -
Почему не пошла?
- Мне надо с вами поговорить.
- Ты давно здесь сидишь?
- Не очень. Какая разница?
- А почему не поднялась?
Наташа не ответила, только плечами пожала: мол, не поднялась - и все
тут, интересоваться бестактно.
У Александра Павловича опять противно заныло в животе: то ли
предчувствовал он, о чем разговор пойдет, то ли просто разволновался,
увидев Наташу.
- А школа, значит, побоку? Нехорошо... - это он по инерции: слышал, что
в подобных случаях полагается говорить детям. А вообще-то ему до школьных
занятий Наташи дела не было. Он, равнодушный, даже не спросил ни разу, как
она учится. - Кстати, как ты учишься?
- В смысле? - не поняла Наташа. Она явно собиралась беседовать о чем-то
ином, обсуждение школьных проблем не входило в ее планы.
- В смысле успеваемости.
- На "хорошо" и "отлично", - сухо сказала она. - Мы что, мои оценки
будем обсуждать?
Ноющая боль отпустила, и Александр Павлович неожиданно ощутил даже
некую приязнь: вот же милая девочка, отыскала его адрес, приехала, ждала
невесть сколько, в школу не пошла. И наверняка Валерии - ни слова.
- Что же мы будем обсуждать? - спросил он, обнимая Натащу за плечи, но
девочка вдруг напряглась, даже отодвинулась, и Александр Павлович
немедленно убрал руку.
- А вы не догадываетесь?
- А я не догадываюсь.
- Я пришла поговорить о маме.
- А что с мамой? - Александр Павлович прекрасно знал, что с мамой, но
ведь должен же он был что-то спрашивать...
- Вы прекрасно знаете - что с мамой, - Наташа будто подслушала его
мысли.
- Понятия не имею!
- Она - другая, я вам уже говорила. И виноваты в этом вы!
Прямое обвинение Александру Павловичу не понравилось.
- Знаешь, подруга, я за собой вины не чувствую. Никакой.
- Извините, я оговорилась. Не виноваты, а... - Помялась, слово
подбирая: - Ну после того, как вы к нам в дом пришли, она другой стала.
Все верно. Именно после того: слепой бы не заметил.
- Какой - другой? Ты можешь говорить внятно? - Александр Павлович
решил: с Наташей необходимо быть честным.
Это он, помнится, еще позавчера ночью решил, когда уснуть не мог. А
пока тянул время, занудствовал по своему обычаю: стать честным с женщиной
- на такой шаг мужество требуется, а его у Александра Павловича не в
избытке, подкопить надо. И то ли "подкопил" он, то ли надумал сразу - в
омут головой, но вдруг сказал: - Ладно, не отвечай. Я знаю, что ты имеешь
в виду, прекрасно знаю... Но вот интересно: чем тебе не нравится такая
мама?
Наташа отвернулась. Смотрела, как малыши толкались в песочнице, кто-то
у кого-то ведерко отнимал, выл в голос: еще сопли не высохли, а уже делят
имущество, сами себе проблемы создают. С детства и далее - со всеми
остановками...
Наташа сказала не оборачиваясь:
- Мне нравится. Мне очень нравится. Я только боюсь.
- Чего ты боишься?
- Что вы уйдете - и она станет прежней.
Ах, умная девочка Наташа, взрослая мудрая девочка!.. И все же не могла
она понять то, что мог понять Александр Павлович. Или иначе: хотел
поверить, что понял.
- А с чего ты взяла, что я уйду? - спросил и сам себя одернул: ты же
хотел быть честным. Так будь! - Нет, подожди. Наташа! Ты умная девочка...
- Он встал и заходил туда-сюда вдоль скамейки. Наташа по-прежнему на него
не смотрела: вроде бы разглядывала малышей. Она не хныкала, ничего не
просила, и от ее каменного молчания Александру Павловичу было еще труднее.
- Поверь, мама уже не станет прежней, не сможет, она нашла в себе себя, -
он говорил с Наташей как со взрослой, уверенный, что ей все ясно. - Это
главное: найти в себе себя, а мама очень долго не хотела ничего искать, ее
вполне устраивало все, что происходит. А теперь, ты права, она изменилась.
Может быть, чуть-чуть, всего самую малость, но ведь надо сделать только
первый шаг... - Странно, но он говорил не о Валерии. Вернее, не только о
Валерии - вообще о женщинах. И плевать ему было на то, что слушательнице
десять лет от роду. Главное: она слушала. И, похоже, верила, как он и
просил. - Самое трудное - сделать первый шаг, но после уже невозможно
остановиться: это как снежный ком. Но страшно другое: никто не хочет
делать первого шага. Никто! Все кругом говорят: надо, надо, иначе беда, а
от разговоров - ни на шаг, прости за каламбур. А Валерия сделала... И это
не кто-нибудь, а твоя мама! Ты же знаешь, как она ценит свою разлюбезную
независимость, как она трясется над ней. И тебя тому же учит... Ты
другая... К счастью...
- Вы уйдете... - упрямо повторила Наташа.
- Ну при чем здесь я? - почти кричал Александр Павлович. - Я - ничто,
никто, я для нее - трамплин, рогатка, катапульта: называй как хочешь. С
меня только началось. Понимаешь: на-ча-лось! А дальше я не нужен! Ну, был
бы другой, не я - все равно началось бы...
- Другой не мог. Никто не мог. А вы смогли...
И тогда Александр Павлович - кто, кто его за руку дернул?! - решился.
Выхватил из кармана "портсигар", нажал кнопку: тускло зажглось круглое
выпуклое окошко на серебряном, с чернью, антикварном боку приборчика.
- Смотри, Наташа...
- Что это?
- Помнишь то чудо в цирке?
- Когда зал ожил?
- Да-да! Там был прибор "короля магов". А этот - мой. И я его сделал
для того, чтобы мама стала другой. Сам сделал!
Наташа протянула руку к "портсигару", осторожно взяла его. Нелепо, не к
месту, но Александр Павлович вспомнил цитатку: "берет как бомбу, берет как
ежа, как бритву обоюдоострую..." К случаю цитатка подходила...
- Фонарик?
- Он только похож на фонарик. Но когда я включал его, мама становилась
такой, как я хотел... - он добавил: - Как ты хотела.
- И это - все?! - В Наташином голосе был ужас.
- Все! Все! - Александр Павлович испытывал странное, болезненное
облегчение: выговорился, ничего не скрыл. Нет больше проблемы!..
- Включить... - Наташа как завороженная смотрела на желтый глазок
"портсигара".
- Да! Забери его. Насовсем. Держи у себя. Никому не показывай. Он твой.
Только твой. Захочешь - включишь.
- А по какому принципу он работает?
Как ни был взволнован, а все ж отметил: мамина дочка, четких объяснений
требует. А в цирке-то не требовала, на веру приняла...
- Какая тебе разница? Работает и работает. Ты как мама... Не открывай,
не надо: другого я сделать не смогу. Знаешь: это было у меня как наитие.
Чудо, если хочешь... Вдруг осознал: требуется чудо, - он невольно повторил
слова Гранта, - и я его сотворил.
- А если сломается?
- Он никогда не сломается, не беспокойся...
Александр Павлович наклонился и легко-легко, чуть прикоснувшись губами,
поцеловал Наташу в щеку. Щека была теплой и все же мокрой: и не хотела, а,
видно, поплакала девочка, только незаметно, Александр Павлович ничего не
углядел.
- Прощай! - И он, не оглядываясь, боясь, что Наташа окликнет его,
побежал через двор, выскочил из ворот на улицу, увидел зеленый огонек: -
Такси! - хлопнул дверцей: - На Войковскую, к плотине...
Закрыл глаза. Сердце стучало как бешеное: вот-вот выскочит. И никогда,
никогда еще не было ему так больно и скверно. Никогда в жизни он не
мучился так оттого, что всего-навсего - ну пустяк же, привычное дело! -
обманул женщину.
7
Но боль прошла, потому что никогда ничего у Александра Павловича долго
не болело. Разве что поясница: но это профессиональный недуг, результат
цирковых сквозняков; да, кстати, он, этот недуг, о себе тоже давно не
напоминал.
А если что и осталось, так ощущение брезгливого недовольства самим
собой: разнюнился, как юнец. Решено, эмоции побоку. Стоит вспомнить к
случаю недавние слова Валерии о том, что у нее эмоций и неприятностей на
службе - во как хватает! У Александра Павловича - тоже, и лишние,
"сердечные", - совсем ни к чему.
А девочку он успокоил, дал ей могучую техническую игрушку - пусть сама
пользуется. Александр Павлович в этих играх больше не участвует: слишком
далеко, кажется, дело зашло...
И все было бы распрекрасно - не в первый раз Александр Павлович с
дамами сердца, как говорится, "завязывал", оставаясь с ними между тем в
наидобрейших дружеских отношениях: гордился он этим своим дипломатическим
свойством, но ближе к вечеру, когда Александр Павлович отдыхал, морально
готовясь к нудному ночному прогону, явилась Валерия. Явилась без звонка,
как ни в чем не бывало, ничему не удивляясь. Только спросила:
- Куда ты исчез?
Александр Павлович неожиданных визитов не любил, вообще сюрпризов не
терпел, считал, что лишь тот сюрприз хорош, о котором заранее известно. Но
виду не подал, усадил Валерию в кресло, кофе принес: как раз перед ее
приходом заварил.
- Дела, Лер... До премьеры времени - с гулькин нос. И ничего не готово,
хоть плачь.
- Плачешь?
- Рыдаю.
- Могу платочек ссудить.
- Давно запасся...
Александр Павлович прекрасно понимал, что бессмысленный этот разговор
всего лишь прелюдия к чему-то более серьезному, ради чего и пришла
Валерия, пришла, не позвонив, не сговорившись заранее, как всегда у них
делалось, потому что, вестимо дело, уяснила: позвони она - и Александр
Павлович тысячу причин найдет, чтобы встреча не состоялась. Умная женщина,
дочь - в нее...
Валерия и вправду была умной: долго кота за хвост не тянула, если
поговоркой воспользоваться.
- Слушай, Сашенька, ты меня совсем дурой считаешь?
- С чего ты взяла?
- Ты ведь не случайно исчез, так?.. Только не ври мне, пожалуйста, я же
не школьница с косичками.
- Насчет косичек - эт-то точно... - Александр Павлович неторопливо
поставил чашку на стол с колесиками, на котором из кухни кофе прикатил,
быстро прикинул про себя: врать или не врать? Как и утром, решил не врать.
- Ты права, Лер, не случайно.
- Значит, все?
Вот чего Александр Павлович от нее не ожидал, так это внезапной страсти
к выяснению отношений. Хотя если иметь в виду влияние "портсигара"...
- Лера, я ведь не считаю тебя дурой, ты знаешь... Хочешь, я напомню
тебе твои слова - тогда, в машине?
- Значит, все-таки обиделся...
- Не обиделся, а принял к сведению. И понял, что ты нрава. Воздушные
замки - сооружения непрочные и громоздкие. Жить в них нельзя. Еще раз
повторю: ты очень права. Я готов подписаться под каждым твоим словом,
сказанным в тот вечер. И тем более не понимаю: с чего ты решила выяснять
отношения? Это же не в твоем стиле...
- Выяснять отношения?.. - Валерия встала. - Да нет, милый Саша, я не за
тем пришла. - Она взяла свою сумку, элегантную черную кожаную сумку со
множеством карманов и отделений, с широким и длинным ремнем -
вместительную сумку деловой женщины, порылась в ней и выбросила на стол
"портсигар" Александра Павловича, подаренный им Наташе. - Что это такое?
Александр Павлович усмехнулся:
- А ведь отбирать у детей подарки нехорошо, негуманно, а, Лерочка? Или
ты так не считаешь?
- Ты мне не ответил на вопрос.
Александр Павлович медленно закипал. Внешне у него это никак не
проявлялось: он лишь становился спокойнее, просто совсем каменным - изо
всех сил сдерживался, следил за собой; а еще голос чуть не до шепота
понижал.
Вот и сейчас сказал тихо-тихо:
- Я подарил коробочку не тебе, а Наташе. Какое ты имела право забрать у
нее мой подарок?
- Это не подарок. Это - подлость!
- Вот как? Почему?
- Наташа объяснила мне, зачем ты сделал эту ко-робоч-ку... -
издевательским тоном произнесла, как выругалась.
- И что же она тебе объяснила? - Александр Павлович даже улыбнулся,
будто бы веселила его ситуация, будто бы шутили они с Валерией. Ну не
сказать, как остроумно!..
- Чушь! Чушь объяснила! Зачем ты обманул Наташу? Ребенка пожалел?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг