вовсе не с хвостовой, где их оставил Ким.
Как сие могло произойти?
Два варианта. Первый: это не они, а их родичи, сестра-двойняшка Данаи -
Алисы и братья-близнецы тамбурмажоров. Второй: это они, но в поезде нарушены
законы пространства-времени, пассажиры (кроме Кима!) существуют не в трех
привычных измерениях, а по меньшей мере в пяти-шести. Ким склонялся ко
второму варианту: он был интереснее и давал куда больше возможностей.
- Посторонись! Посторонись! - взволнованно кричал бывший тамбурмажор в
майке с надписью "Вся власть Советам!" (назовем его теперь молодым
медбратом), а бывший топтун в ковбойке (назовем его пожилым медбратом)
довольно похоже изображал сирену "скорой помощи".
Хор строителей расступился, и лиса Алиса (заметили: у нее полно кличек,
придуманных Кимом, и нет собственного имени!) впорхнула в командирский отсек
вагона.
- Кто вызывал врача? - красиво пропела она, распахивая тем временем
медицинский чемоданчик, доставая тем временем шприц, стерильную иглу, ампулу
с прозрачной жидкостью. - Кому требуется помощь? Не вам ли, молодой человек?
- и подмигнула Киму, как старому приятелю. А сама уж и ампуле голову
скрутила, и шприц непонятной жидкостью наполнила, а крепкие медбратья
схватили болезного Кима за белы руки, завели их ему за спину, и мадам
обратилась к малость остолбеневшим добровольцам: - Выйдите, товарищи.
Человеку плохо, человеку надо сделать животворный укол.
Приключениями Буратино уже не пахло. Наклевывалась ситуация из довольно
известного романа "Кто-то пролетел над гнездом кукушки", по которому
поставлен всемирно известный фильм - за океаном, и ряд мало кому известных
спектаклей в родной стране.
- Эй, стой! - заорал Ким, пытаясь вырваться из цепких на сей раз
захватов медбратьев. - Какой укол?.. Я не хочу!.. Ребята, помогите мне!
- У больного бред, - строго сказала лиса. - Это опасно. Просьба всем
покинуть помещение...
Добровольцы нехотя, но неизбежно отходили в коридор. Начальственный
голос тети-доктора действовал на них гипнотически. Еще бы: она же была в
белом халате, а значит, при исполнении!..
Только внучка статуи робко промолвила:
- Может, не надо? Может, так пройдет?
- Не пройдет! - утвердила лиса, вздела горе шприц и чуть прижала
поршень. Жидкость брызнула коротким фонтанчиком, вытеснив лишний воздух. -
Обнажите место укола, господа...
Господа, слушая и повинуясь, одновременно потянулись к джинсам Кима,
чтоб, значит, расстегнуть их и содрать с задницы, то есть с места укола.
Потянулись они и, естественно, ослабили хватку. А Киму-то всего малость и
требовалась. Он рванулся, освобождая руки, и, не оборачиваясь, резко и
сильно ударил ими назад. Даже не глядя. Знал, что попадет, и попал. Удары
пришлись точно по шеям медбратьев. Медбратья охнули и присели. А Ким
перехватил лапку тети доктора, сжал ее побольнее (а чего жалеть-то, чего
политесы разводить?..) и аккуратно вынул из пальчиков шприц.
- Торопитесь, тетенька, - мило улыбаясь, сказал он. - Я еще не со всеми
вашими доказательствами ознакомлен. Я еще в сомнениях. У меня еще полпоезда
впереди...
Разжал пальцы: шприц упал и разбился.
Мадам молчала, приняла мелкое поражение как должное. У Кима на секунду
возникло подозрение: а не проверка ли это с его стороны "на слабо"? Сейчас
бы не справился с медбратьями, получил бы в задницу порцию... чего?..
снотворного, наверно, заснул бы, как суслик, а проснулся где-нибудь на
полустаночке, в сельской больничке, куда сдали бы заболевшего неформала
гуманные медики из серьезного поезда. За ненадобностью сдали бы. Со слабым -
зачем дело иметь?.. А может, просто надоел Ким Большим Начальникам, мешать
начал?..
Некогда было раздумывать. Выскочил из купе-отсека, схватил за руку
Петра Ивановича:
- Рванули отсюда!
И рванули. Добровольцы поспешно расступались, давая дорогу: еще бы -
сам Командир спешит. И уже на бегу посетила Кима мыслишка: если все это -
обычный спектакль, запланированный Большими Начальниками, то Ким -
равноправное действующее лицо. Одновременно - персонаж и актер. И появление
мадам с тамбурмажорами могло означать, например, такое: кому-то нужно
ускорить действие. Кому? За других Ким не ручался, но о себе знал точно: ему
нужно. Слишком заговорился он с добровольцами, слишком распустил язык, на
монологи нажал. А кому они нужны - монологи? Кого они когда убеждали?
Привыкли мы к монологам, произносимым откуда ни попадя: "Дорогие
товарищи!.." - и понеслось без остановки. А все в ответ: мели, Емеля...
Нет, вовремя мадам появилась, спасибо ей: убеждать тоже надо делом.
Они быстренько проскочили два таких же вагона с такими же
добровольцами. Добровольцы узнавали Командира и кричали:
- Что случилось?.. Что за пожар?.. Петр Иванович, ты куда?.. Может,
помощь нужна?..
А Петр Иванович не отвечал на выкрики подопечных, послушно трусил за
целенаправленно рулящим Кимом. Петр Иванович вообще пока особо не выступал,
поскольку роль сбою не определил. То есть до сих пор она была ему ясна
предельно: Командир, отец солдатам, даешь Светлое Будущее,
административно-командным методам - нет, демократии - да! А теперь, когда в
сюжет влился осужденный плюс он же ненормальный, плюс социальноопасный, плюс
дьявольски любопытный Ким, стандартная роль Командира (и это он селезенкой
чувствовал) должна была резко измениться. Молодой, но уже хорошо поигравший
в жизни Петр Иванович к роли Командира готовил себя с ранней юности,
оттачивал амплуа, и хотя последние годы ввели в старую роль немалые
коррективы, Петр Иванович все равно был готов к ней, ибо молодость легко
восприимчива к коррективам. А что касается селезенки - так плох тот актер, у
которого этот орган не екает в нужный момент, и, екая, подсказывает: где
гордо выждать, где скромно промолчать, где "ура!" крикнуть. Сейчас настала
пора паузы. На авансцене импровизировал пришелец. Петр Иванович не чужд был
импровизации, да и пришелец ему нравился. Петр Иванович терпеливо ждал
своего выхода и знал: надо будет - не промахнется.
Мыслишка, которая посетила Кима на бегу, лишь притаилась, но не
исчезла, теперь он продолжал ее на бегу же раскручивать.
Итак, как он предположил ранее, все это - обычный спектакль, задуманный
Большими Начальниками. Допустим. Давно известно из курса истории: во все
времена Большие Начальники любили масштабные постановки. Для таких
постановок собираются лучшие силы, денег туда вбухивается - тьма-тьмущая,
строятся гигантские декорации, верная пресса гудит от предвкушаемого
народного счастья, реклама работает круглые сутки, статистов никто не
жалеет, народ безмолвствует. Правда, всегда почему-то имеет место жанровая
ограниченность: Большие Начальники предпочитают только героический эпос.
Другое дело, что действие может неожиданно вырваться из-под контроля
режиссеров и постепенно или разом перейти совсем в другой жанр. Например, в
трагедию. Или в драму. Бывает, что в комедию или даже в фарс, истории такие
случаи известны. Но в том-то и сила Больших Начальников и верных им
режиссеров (а бывало, что Большие Начальники сами воплощали на сцене свои
гигантские замыслы!), что они никогда не признавали провалов, и так,
представьте себе, талантливо не признавали, что входили в историю массовых
зрелищ как славные победители.
Потом, конечно, к рулю прорывались другие Начальники, которые находили
в себе смелость верно оценить уровень той или иной постановки
предшественников, находили, оценивали и снова готовили очередной эпос, чтобы
непременно оставить нестираемый след в щедрой памяти поколений.
К слову, о поколениях. Ким (и он не оригинален) очень любил повторять к
месту ту самую пушкинскую ремарку о безмолвствующем народе. Думая на бегу о
спектакле, в котором он волею дуры-судьбы принимал участие, Ким складно
сообразил, что весь прошлый эпос был возможен только потому, что народ
постоянно безмолвствовал. Точнее: его никто ни о чем не спрашивал. И если
эпос все-таки получался героическим, то лишь благодаря народу, который, и
безмолвствуя, ковал чего-то железное... Но сейчас-то народ не молчит. Сейчас
он ого-го как разговорился, иной раз в ущерб делу. Сейчас без его мнения
ничего не начинается, ничего не делается. К примеру, ни одного режиссера не
выбрать, ни одному актеру ставку не подтвердить, а уж о репертуаре и
говорить нечего. Репертуар сейчас сам народ выбирает... Тогда, позвольте,
откуда бы взяться новому героическому эпосу про Светлое Будущее (хотя
идейка-то не нова, не нова...), если никто никого о ней не спрашивал? А
народ, который едет в трех плацкартных вагонах, по-прежнему и стойко
безмолвствует...
Ой, Ким, не крути сам с собой! Как будто ты не ведаешь, что старые,
много раз игранные-переигранные спектакли еще вовсю играются, еще делают
хорошие сборы, еще сладко живут... Ты с ходу, без репетиций, вошел в очень
сложный спектакль, и сейчас от тебя зависит, куда его понесет...
Поняли, как цепко держит Кима его будущая - наилюбимейшая! - профессия?
Все он точно оценил, в пространстве сцены расставил, софитами где надо
подсветил - играем Жизнь, господа!.. Тяжко ему будет жить в этой Жизни, раз
он ничего всерьез, взаправду не принимает, все на условный язык театра
перекладывает. Но с другой стороны: воспринять происходящее как сухую
реальность, как банальное железнодорожное приключение - значит признать себя
потенциальным клиентом дурдома.
Лихо проскочив три вагона, набитых поющими добровольцами, Ким и Петр
Иванович тормознули в очередном тамбуре.
- Прошу об одном, - сказал Ким, - ничему не удивляйся. Не ори, не беги,
не падай в обморок. Держи меня за штаны и будь рядом. Ты мне нужен.
- А что будет? - малость испуганно спросил Петр Иванович.
Его, конечно, любопытство точило, не без того, но и мелкий страх не
отпускал. Он-то, солидный Командир, в отличие от напарника происходящее
театром не числил, он, может, в театре только в детстве и был: скажем, на
спектакле про Буратино... А тут оптом - осужденный псих с поражением в
правах, тетка со шприцем, могучие санитары, бегство по вагонам и
таинственная просьба ничему не удивляться. Каков набор, а?..
- Может, ничего и не будет, - толково объяснил Ким. - Может, просто
вагон. И Верка-проводница с гитарой. А может, и... - не договорил, так как
назрел вопрос: - Кстати, у тебя какой номер вагона?
- Двенадцатый.
- Одиннадцатый и десятый - тоже ваши. Значит, следующий - девятый, как
раз с Веркой... Нет, похоже, ничего там не будет. Пошли, - открыл дверь,
потом вторую, потом третью - из тамбура в девятый вагон. Петр Иванович
послушно шел за ним.
Самое частое действие, выпавшее на сложную долю героя этой повести, -
занудное открывание дверей. Ким открыл дверь. Ким закрыл дверь. Ким взялся
за ручку двери. Ким повернул ручку двери... Скучно писать, а как быть?
Железнодорожный состав - не какое-нибудь бескрайнее поле, здесь особая
специфика, изначальная заданность сценографии, если использовать любимую
терминологию Кима.
Ким осторожно заглянул в купе проводников.
На диванчике сидел средних лет мужчина в сером железнодорожном кителе,
при галстуке и даже в фуражке. Мужчина внимательно читал толстую книгу,
обернутую газетой.
Что-то не приглянулось в нем излишне бдительному Киму, что-то
насторожило. Может, неснятая фуражка?..
Но тем не менее Ким задал вопрос, потому что молчать не имело смысла -
мужчина оторвался от книги и строго глянул на пришельцев: мол, в чем дело,
граждане?
- Простите, где Вера? - вот какой вопрос задал Ким.
- Вера? - задумчиво повторил мужчина в фуражке. - Вера, знаете ли,
вышла...
- Куда?
- Туда, - мужчина пальцем указал и словами объяснил: - По вагону она
пошла, кажется...
- Извините, - сказал Ким. - Мы тоже пойдем.
- Идите-идите, - согласился мужчина и опять в книгу уставился.
Ким шагнул из купе и... замер. Прямо у титана-кипятильника имела место
очередная дверь - на сей раз в коридор! - которой ни по каким
вагоностроительным правилам существовать не могло. Лишних дверей у нас не
строят!
- Мне это не нравится, - сказал Ким.
- Что? - почему-то шепотом спросил Петр Иванович.
- Откуда здесь дверь?
- Может, спецвагон? - предположил Петр Иванович. - Нас же не
остановили. Значит, можно... Ты какую-то Веру ищешь, так?
- Веру, Веру...
Ким осторожно взялся за ручку двери. Ким повернул ручку двери. Ким
открыл дверь. (Смотри вышеперечисленный набор действий Кима.) И тут же его
подхватили под белы руки, прямо-таки внесли куда-то и нежно опустили на пол.
И с Петром Ивановичем тот же фортель легко проделали.
"Куда-то" оказалось отлично знакомым Киму, постановщики повторялись. В
синем медицинском свете, мертво гасящем истинные размеры декорации, стоял
стол, крытый длинной скатертью, а за столом покоились те же Большие
Начальники, что час назад (неделю назад? Год назад?.. Пространство и время
вели себя здесь прихотливо, озорничали напропалую...) осудили Кима на
двадцать лет с поражением в правах. Начальники, не улыбаясь, никак не
выдавая знакомства, смотрели на Кима и на ошалевшего Петра Ивановича (не
послушался он Кима, не просто удивился - ошалел вон...), и взгляды их ничего
хорошего не сулили. Ни первому - отпетому, как известно, преступнику, ни
второму - примерному, как известно, комсомольцу и Командиру.
- Где мы? - затравленно прошептал Петр Иванович, прихватив Кима, как
тот и велел, за штаны и целенаправленно припухая от страха. (Поставьте себя
на его, командирское, место. Спецпоезд, ветер в груди, возвышенная цель в
финале, все светло и прекрасно, а тут - зловещая темнота, явно - стол
президиума, а в президиуме - уж он-то их с первого взгляда узнал! -
Ба-альшие Начальники!..)
- Не бойся, - намеренно громко сказал Ким. - Сейчас нам будут промывать
мозги. У тебя есть чего промывать, а, Иваныч?
- Погоди, погоди, - бормотал вконец растерянный Командир. Он, похоже,
не ориентировался ни в пространстве, ни во времени. - Какие мозги? Что ты
несешь? У меня нет никаких мозгов...
Последняя реплика весьма понравилась среднему лицу.
Мы их станем называть так, как и ранее: среднее лицо, правое и левое.
Ибо, как и ранее, они были одним Лицом - Единым в Трех Лицах. Уже
упоминавшийся здесь библейский "эффект Троицы".
- Искреннее и важное признание, - задушевно сказало среднее лицо. -
Другого я и не ждал. А вы? - обратился он к партнерам.
- Никогда! - сказало левое лицо.
- Всегда! - сказало правое лицо.
- Согласен, - отечески кивнуло среднее лицо. - Так, может, он еще не
потерян для нас, а?..
Правое лицо с сомнением молчало. Левое тоже не спешило высказаться.
- К чему он у нас присужден? - поинтересовалось среднее лицо.
Правое лицо подняло руку, требовательно пошевелило пальцами, и в них
немедля оказалась толстая папка с надписью "ДЪЛО" (через "ять"). Такая же,
мы помним, и на Кима была составлена. Правое лицо нежно уложило перед
средним. Среднее подуло на нее, странички мягко зашелестели, сами собой
переворачивались, послушно останавливаясь, где надо.
- Особая мера пресечения, - сказало среднее лицо. - Пожизненное
заключение с постепенным изменением режимов.
- Это как? - спросил Петр Иванович. То ли Кима спросил, то ли членов
президиума. Поскольку члены молчали, ответил Ким:
- Это просто, Иваныч. Пожизненное - значит, до гроба. Всю жизнь будешь
Светлое Будущее ваять. Ну и расти постепенно. Как они говорят, режим менять.
- Что значит "режим"?
- Ранг. Звание. Должность. Сейчас ты просто Командир, а станешь Самым
Большим Командиром.
- Пра-авда? - протянул Командир. - А как же теперь?..
- Теперь надо думать, - веско сказало среднее лицо. - Вы совершили
преступление. Вы связались с осужденным по другой статье и вступили с ним в
сговор.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг