- Баранки гну, - автоматически ответил Стасик, но, вспомнив, где
находится, поднял лицо к окну аппаратной и крикнул невидимой из студии
Манане: - Вырежи потом, ладно? - И продолжил: - А письма любимым актерам
писала? На "Мосфильм" писала? На Шаболовку, на тогдашний телецентр,
писала?
- Нет, конечно, - засмеялась Ленка. - Мне некогда было.
- А чем ты, интересно знать, занималась?
- В школе училась. В Щукинское готовилась.
- С первого захода попала?
- С первого.
- А те, кто пишет, на предварительном туре отваливают, как в море
корабли. И ладушки: туда им и дорога! Может, писать перестанут,
гра-фо-ма-ны... О чем мы здесь говорим, Ленка? Ты не хуже меня знаешь, как
эти дураки и дуры - дур, правда, гораздо больше! - портят нам жизнь. Как
они нас караулят, как звонят по ночам, как пишут - опять пишут! -
записочки. Взял бы автомат, выстроил бы всех и...
- Стоп! - прогремел в студии командирский бас Мананы. - Ну-ка,
родненькие, подождите", я сейчас спущусь, разберемся...
Осветители вырубили свет. Стало значительно темнее и прохладнее.
Ленка встала из нагретого кресла, прошлась по жесткому коверону,
расстеленному на подиуме перед молчащими камерами, остановилась перед
Стасиком:
- Ты, брат, спятил?
- Сговорились вы все, да? - возмутился Стасик. - В чем я не прав, в
чем?
- Ты забыл, где находишься?
- Я прекрасно помню, где нахожусь. Но я, прости меня, не понимаю,
почему я должен говорить не то, что думаю, а то, что нужно Манане и ее
начальству.
- Потому что ты в данный конкретный момент работаешь на Манану и ее
начальство. - Тяжелая, с толстыми ногами-тумбами, Манана ходила по студии
в мягких растоптанных тапочках, вот и подкралась неслышно, хотя не ставила
перед собой такой цели. Скорее, она бы сейчас охотно выполнила
недосказанное последнее желание Стасика - про автомат, только прицелилась
бы как раз в Стасика с Ленкой, а вовсе не в тех телеабонентов, что вызвали
к жизни описываемую передачу. - Стае, я тебя не узнаю.
- Сумасшедший, да?
- Нет, дорогой, ты не сумасшедший, ты хуже: ты провокатор. Ты зачем про
автомат сказал? Ты хочешь, чтоб меня уволили? Ты говорил, что все
бездарны, - я молчала. Ты говорил, что они дуры, - я не вмешивалась. Я все
писала! Ты со мной не первый раз работаешь. Нам с тобой хорошо было: ты
меня понимал, я тебя понимала. - Манана, родившаяся и выросшая в Москве,
говорящая безо всякого намека на акцент, когда волновалась, строила фразы
так, что они выглядели этаким подстрочником-переводом на русский. - Я тебя
просила: Стасик, дорогой, поговори о работе актера, расскажи о том, какая
она очень трудная, объясни, что слава - ерунда, тактично поговори, как с
детьми, не обижай их. А ты что?
- А я, Мананочка, не Песталоцци и не Макаренко. У меня иная
специальность. И когда я сижу на приемных в институте, я от бездарей не
скрываю, что они бездари.
Подала голос Ленка:
- Стасик, не заносись, я слыхала, как ты заливаешь. "Девушка, вам надо
подумать о другой профессии, вы молоды, вы красивы, у вас все впереди, а у
нас в вузе слишком высокие требования..." Ну и так далее. Поешь, как
соловушка, только в ушко не целуешь. Хотя, может, и целуешь. Потом... Да с
таким подходом любая поверит, что ее стезя не театральная.
- Я так говорил? - удивился Стасик.
- Точно так.
- Тогда я тоже бездарь. И трус. Но больше трусом не буду. Не нравится,
что я сказал, - стирай, Манана. Я в твоей передаче не участвую. Я врать не
хочу. Пока! - И пошел из студии.
- Догони его, - быстро сказала Манана Ленке. - Мне он не нравится.
Всегда такой нормальный, а сейчас... Догони, успокой. Я позвоню.
Ленка кивнула, чмокнула Манану в усы и помчалась за Стасиком, пока он
не пропал, не растворился в бесконечных и запутанных, как лабиринт,
коридорах телецентра.
Манана, подбоченившись, действительно став похожей на бочку с ручками,
неодобрительно смотрела им вслед. Быть может, прикидывала, кого пригласить
на передачу вместо Стасика.
- Будем стирать, Манана? - через репродуктор спросили ее из аппаратной.
Манана повернулась к микрофону:
- Подождем пока. Подумаем... - Отошла в сторону, сказала вроде бы самой
себе: - А вдруг именно такой передаче быть?.. Кто знает?.. Во всяком
случае, не я...
Ленка догнала Стасика в холле перед лифтами.
- Пойдем вниз, кофе попьем, - предложила она.
Стасик глянул на часы: третий час уже, домой, как и предупредил
Наталью, он не попадет.
- Лучше пообедаем.
- Уговорил.
От салата до компота полчаса пробежало. За эти полчаса у Стасика с
Ленкой, посланной Политову в успокоение, состоялся разговор отнюдь не
успокоительный.
Примерно такой:
- Допустим, Стае, ты прав, - сказала Ленка. - Сопли развешивать глупо и
недостойно. Будем говорить правду, будем жить честно, ломать крылья
мельниц. Красота! А как жить?
- Так и жить. Что, непонятно?
- Историю психа из Ламанчи помнишь?
- Надеюсь, "псих" - это неудачная гипербола, а, птица моя метафоричная?
- Парабола. Отвяжись... Помнишь или нет?
- Я пять сезонов играл этого, как ты изволила выразиться, "психа".
- И ничего не понял?
- В те годы я просто играл. Писали, что неплохо.
- Даже хорошо, кто спорит. Но ты сам говоришь: играл. А жить так
нельзя.
- Я тебе напомнил Дон Кихота? Спасибо, птица, тронут. Но, увы,
комплимента недостоин. Не заработал пока.
- А сегодня у Мананы?
- Что сегодня! Просто попытался честно сказать честную истину. Это не
донкихотство. Это пародия на него.
- Кому нужна твоя истина? Именно эта, эта, я не имею в виду истину
вообще.
- Птица, оказывается, есть истина вообще и истина в частности?
Любопытно, любопытно... А что касается девочек и мальчиков, рвущихся в
актеры ради мирской славы, так их надо крепко бить по рукам. Ради них
самих. Ради истины вообще! Бить, а не уговаривать. Пардон за сравнение, но
все эти телепередачи напоминают мне историю про некоего жалетеля, который
рубил собаке хвост по частям - чтоб не так больно было, чтоб не сразу.
- Стасик, черт с ними, с юными маньяками. Я о тебе. Ты же превосходно
умел идти на компромисс с истиной. Когда жизнь требовала. Заметь: я не
говорю - против истины. Но на компромисс.
- Мне стыдно.
- И давно?
- Какая разница! Главное - стыдно. Я больше не буду.
- Не ломай комедию, ты не ребенок. Я серьезно. Ты что, решил вступить в
ряды борцов за правду?
- Мне надоело непрерывно врать, птица. Театр для себя... Если хочешь, я
устал.
- С каких пор, железный Стасик?
- Я не железный. Я гуттаперчевый. Это меня и губит. А так хочется быть
железным! Как, знаешь, что? Как мой "жигуленок".
- Наташка сказала, что он сильно помят.
- Зато он летал, птица. И еще чуть-чуть плавал.
- Позавидовал "жигуленку"?
- В некоторой степени.
- Стасик, ты псих!
- Психи - люди вольные, бесконтрольные! Вот выправлю себе справку - и
лови меня!.. Да, кстати, ты куда сейчас?
- Домой. Потом в театр. У меня "Ковалева из провинции".
- Оставь ключик.
- Ради бога! Но прости за наглость: как твоя Кошка сочетается с любовью
к правде? Это театр для кого?
- Ах, птица ты моя мыслящая! Спасибо за информацию к размышлению. Я
пораскину тем, что осталось у меня после полета над Москвой.
- Что осталось, то сдвинулось, - сказала Ленка вставая. - Ключ будет в
почтовом ящике, как всегда. Чао!.. Да, тебя подвезти?
- Я теперь пешеход. Или не знала?
- Наталья сказала, но я, честно, не очень поверила. Надолго хватит?
- Посмотрим, - Стасик все сидел за пластиковым столом, снизу вверх
глядел на Ленку хитрым голубым глазом, второй по обыкновению сощурил:
утверждал, что так, в полтора глаза, ему собеседник понятнее.
И Ленка вдруг спросила:
- Стасик, а ты не притворяешься?
- В чем?
- Да во всем. В пешеходстве, в правдолюбии, в рыцарстве своем
малиновом.
- Не понял.
- А ты подумай. - В голосе Ленки, до того озабоченном, вдруг зазвучала
нахальная насмешка, будто что-то поняла Ленка, до чего-то додумалась, до
чего-то, никому неведомого, и легко ей стало, легко и весело. - И я
подумаю. Еще раз чао! - И постучала каблучками по линолеуму, скрылась в
телелабиринте.
- Какао, - ответил Стасик в никуда, помолчал, потом серьезно сказал
себе: - Я подумаю...
Из автомата внизу он позвонил Кошке и договорился встретиться у Ленки в
пять часов. Кошка, правда, спросила:
- Ты за мной не заедешь?
- Не на чем.
- Что случилось?
- Леденящая душу история. Встретимся - доложу. И отправился, как
некогда писали стилисты-новеллисты, утюжить московские улицы.
Кто-то умный сказал: литература не может копировать жизнь. Литература
отражает ее, но и дополняет; так сказать, реставрируя, обогащает.
Придуманное ярче увиденного...
Наверно, это верно, простите за идиотский каламбур. Но что делать
прозаику, если его герой вдруг попадает в абсолютно банальную ситуацию?
Описывать - стыдно, коллеги по жанру упрекнут в отсутствии фантазии. Не
описывать - нельзя, поскольку ситуация здорово "работает" на характер
героя... Альтернатива ясна: описать, но как можно короче, буквально в
несколько абзацев, как недавно, историю с подъемом из воды политовского
"жигуля".
Было так. Шел Стасик в элегантных - сухих! - мокасинах по
Красноармейской улице, засунув руки в тесные карманы вельветовых штанов,
расстегнув до пупа рубашонку - по причине африканской жары чуть ли, как и
Политов, не сошедшего с ума сентября. Шел он себе, насвистывал мелодийку
из репертуара ансамбля "Дюран, Дюран", ни о чем не помышлял - весь в
ожидании встречи с Кошкой - и вдруг в районе аптеки узрел двух юных
граждан, возможно, тех, кто спрашивал у телеманан совета, как стать
актером. Два будущих созидателя общества, похоже, ровесники Ксюхи или чуть
помладше, выясняли отношения с девушкой того же возраста, выясняли громко,
не обращая внимания на публику, и малоцензурные выражения сильно
покоробили поющую в данный момент душу Стасика.
Претензии к подруге звучали примерно так:
- Что ж ты, трам-та-ра-рам-пам-пам, ушла вчера с этим
та-ра-ри-ра-ру-ра-ра, повидла гадкая?
И вроде бы даже собирались врезать изменившей подруге в район глаза.
А народ шел мимо и делал вид, что эти трое из народа вышли, как поется
в старой хорошей песне, и уже не имеют к нему никакого отношения. А посему
любое вмешательство извне алогично.
А Стасик так не считал. Сегодня. Еще вчера он тоже прошел бы мимо, не
задев молодежь отцовским советом, а вернее, даже проехал бы, не заметив
конфликта, по причине высокой скорости отечественных легковых автомобилей.
Но, повторяем, сегодня его что-то подтолкнуло к компании, и он, вынув на
всякий случай руки из тесных карманов вельветовых штанов, сказал именно
по-отечески:
- Поспокойнее нельзя, сынки? Люди кругом, дети... Вроде он не за
девушку беспокоился, вроде он за окружающих детей волновался, за их
несформировавшийся лексикон.
- Вали отсюда, старый! - на миг обернувшись, бросил Стасику один из
ребяточек.
И определение "старый" весьма покоробило обидчивого Стасика.
Он резко взял парнишек за шиворота ковбойских рубашек - на первый
взгляд фирмы "Рэнглер": не слабо одевались мальчики! - рванул на себя и
резко сдвинул их крепкие лбы. Лбы стукнулись, как бильярдные шары, издав
звонкий костяной звук. Парням, этого не ожидающим, стало больно, и один,
извернувшись, ухитрился вмазать Стасику по скуле. Мухи не обидевший
Стасик, не любящий вмешиваться в уличные конфликты, наблюдающий жизнь из
окна личного авто, вдруг оказался в ее гуще и понял, что там, в гуще,
тесно, там иногда даже бьют...
И от всей души, до сих пор поющей нечто из репертуара ансамбля "Дюран,
Дюран", Стасик рубанул парням ребром ладони по мощным шеям, рубанул по
очереди, но практически не задержавшись, а ладошка у Стасика, отметим,
была хорошо набита долгими тренировками.
Шеи не выдержали...
Чтоб не утомлять читателей подробностями уличного боевика, быстренько
закруглимся. Невесть откуда взялась желто-синяя машина ПМГ, из оной
неторопливо вышли трое в серых... чуть было по традиции не написал
"шинелях", но вовремя вспомнил о температуре по Цельсию... рубашках с
погонами, Стасик немедленно "слинял", избегая контакта с органами власти
по одной причине: мог из-за протокольных подробностей опоздать к Кошке...
...Итак, как герой стихотворения С.Я.Маршака ("ищут пожарные, ищет
милиция"), Стасик покинул поле битвы, остался неизвестным и лишь поймал на
прощание томный взгляд, многообещающий, зазывный промельк глаз спасенной
им незнакомки, которая тоже быстро сбежала с места происшествия: в ее
планы явно не входило общение с передвижной милицейской группой, тут они
со Стасиком были едины.
А скула болела, и, возможно, там намечался кое-какой синячок. Стасик
поспешил к Ленке, чтоб посмотреть на себя в зеркало прежде, чем показаться
Кошке. Если вы попросите одним словом описать его состояние после...
э-э-э... легкой разминки, то можно уверенно ответить: удовлетворительное.
Как в смысле физическом, так и в моральном.
А проще - Стасик был доволен собой...
Синяк на скуле виднелся, но не очень. Юный ковбой вмазал Стасику снизу,
и, если не задирать голову, синяка можно и не заметить. Кошка и не
заметила, бросилась Стасику на шею, обцеловала, будто и не было
позавчерашней размолвки, не было непонятной холодности Стасика - для нее,
для Кошки, непонятной, - в ответ на ее вполне объяснимые претензии. Для
нее, для Кошки, объяснимые.
Совершив целовальный обряд, Кошка уселась в Ленкино рабочее кресло у
письменного стола, положила ногу на ногу - зрелище не для слабонервных! -
закурила ментоловую сигаретку и спросила:
- Так почему ты без машины? Что стряслось?
Стасик рассказал. Ни одной подробности не упустил. Особенно напирал на
выпадение сознания и наступившие затем необратимые изменения в психике.
Это Стасик сам для Кошки диагноз поставил - про необратимые, никто ему,
как вы знаете, сие не утверждал. Но раз все кругом, как заведенные,
твердят: сошел с ума, спятил, сбрендил, с катушек слез, то любой на месте
Стасика сделал бы единственный вывод и поделился бы им с близкой
подружкой.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг