Они медленно - так идут на казнь или к доске, когда не выучен урок, что
почти одно и то же, - пошли сначала по асфальтовой дорожке, потом по траве
мимо школьного забора - словом, привычным маршрутом "бега по пересеченной
местности". Они подошли к свежеврытому столу и остановились. За столом шла
баталия.
- Дубль-три! - орал пенсионер Петр Кузьмич, общественник, член общества
непротивления озеленению, активный домкор стенной газеты при домоуправлении,
личность несгибаемая, поднаторевшая в яростной борьбе с пережитками
капитализма в квартирном быту. - Дубль-три! - орал он и шлепал сухонькой
ладошкой о зеленое поле стола, сухонькой ладошкой, к которой намертво
приклеилась черная костяшка "дубль-три". А может, вовсе и не приклеилась, а
просто ускорение, с которым Петр Кузьмич бросал сверху вниз свою ладошку,
превышало земное, равное девяти и восьми десятым метра в секунду за секунду
и присущее свободно падающей костяшке.
- Это хорошо, - спокойно ответствовал Петру Кузьмичу другой пенсионер -
Павел Филиппович, полковник в отставке, тоже общественник, но менее усердный
в общественных делах. - Это хорошо, - ответствовал он и аккуратно, тихонько
прикладывал свою костяшку к еще вибрирующему "дублю" Петра Кузьмича.
- Смотри, Витька! - угрожающе говорил Петр Кузьмич своему напарнику -
как раз тому самому слесарю Витьке, имеющему неприглядную кличку Трешница.
- Я смотрю, Кузьмич, - хохотал Витька, - я их щас нагрею, голубчиков! -
И удар его ладони о стол, несомненно, зарегистрировала сейсмическая станция
"Москва".
А у Павла Филипповича напарником был некто Сомов - тихий человек из
второго подъезда. Он был настолько тих и незаметен, что кое-кто всерьез
считал Сомова фантомом, призраком, человеком-невидимкой. Был, дескать,
Сомов, а потом - ф-фу! - и нет его, испарился в эфире. Но Кеша и Геша знали
совершенно точно, что Сомов существует, и даже были у него дома: ходили с
депутацией за отобранным футбольным мячом. Помнится, они мяч гоняли, и
кто-то пульнул его мимо ворот и попал в этого самого Сомова. А тот - тихий
человек, не ругался, не дрался, просто взял мяч и пошел домой во второй
подъезд. Тихо пошел - не шумел, как некоторые. А мяч отдал только с третьего
раза. С ним дело ясное: для него этот стол - кровная месть за тот случайный
удар. Он этот стол под угрозой расстрела не отдаст. Вот он посмотрел на Кешу
с Гешей, на их модель под простыней тоже посмотрел, заметил, что на мяч она
не похожа, успокоился и приложил свою костяшку к пятнистой пластмассовой
змее на ядовитой зелени стола. Тихо приложил, под стать своему напарнику.
- Товарищи, - сказал Кеша, прежде чем Петр Кузьмич снова замахнулся для
богатырского удара, - мы к вам с просьбой.
Петр Кузьмич досадливо обернулся, проговорил нетерпеливо:
- Ну, пионеры, давай быстрее.
И Витька тоже стал смотреть на них, и тихий Сомов, и Павел Филиппович
из-под очков глянул: что, мол, за просьба у пионеров, которые, как известно,
молодая смена и просьбы их следует уважать? Иногда, конечно.
- Мы вот тут модель сделали, покажи, Гешка, так нам ее испытать надо, а
мы не знали, что стол врыли, и думали на пустыре, так можно рядом, мы не
помешаем.
- Погоди, пионер, - сказал Петр Кузьмич, - ты не части, ты по порядку -
чему тебя только в школе учат? Какая модель - вопрос первый. Как испытать -
второй. При чем здесь стол - третий. Ответить сможешь?
- Смогу, - обидчиво сказал Кеша. Он почему-то волновался и злился на
себя, на это несвоевременное, глупое волнение, когда надо быть твердым и
убедительным. - Это модель самолета КГ-1, кордовый вариант, который мы хотим
испытать на нашем пустыре. Мы не знали, что именно здесь общественность дома
построит стол для тихих игр, и рассчитывали, что пустырь будет по-прежнему
свободен. Однако теперь, понимая, что своими испытаниями мы можем как-то
помешать вашему заслуженному отдыху, все же просим благосклонного разрешения
запустить в воздух этот первый в истории нашего дома самолет.
Он кончил. Геша, снявший с модели простыню, с восхищением смотрел на
друга: такую речь, несомненно, одобрил бы и сам товарищ нарком Чичерин, не
говоря уже о директоре школы Петре Сергеевиче.
Теперь общественность разглядывала модель, и разглядывала по-разному.
Петр Кузьмич с неодобрением смотрел: он не доверял авиации, предпочитая
железную дорогу, и если бы ребята смастерили модель паровоза или тепловоза,
то Петр Кузьмич разрешил бы испытать ее и сам бы дал свисток к отправлению.
Но самолет... Нет!
А Павел Филиппович смотрел на модель с ревностью. Павел Филиппович тоже
не любил авиацию, потому что в прошлом был артиллеристом и не уважал
заносчивых авиаторов, которым год службы идет за два, и звания быстрее
набегают, и зарплата, и вообще... Вот если бы ребята пушку сварганили, то он
бы сам "Огонь!" скомандовал. Но самолет... Нет!
А Витька смотрел на модель как раз с интересом. Он думал, что если бы
сделать такую самому, а еще лучше - отнять ее у этих сопляков, то вполне
можно оторвать за нее рублей пятнадцать, а то и двадцать. Испытывать не
надо, потому что случайно разбить ее можно, какие-нибудь детали повредить -
и тогда хрен возьмешь пятнадцать рублей. А то и двадцать... Нет, Витька тоже
был против испытаний.
А Сомов на модель не смотрел. Тихий Сомов смотрел на оставленные на
столе костяшки партнеров, вернее, подсматривал и прикидывал свои шансы.
Сомов вполне приветствовал модель как средство отвлечения партнеров, но -
только на минутку. Достаточно, чтобы подготовить возможный выигрыш. А для
этого надо продолжать игру и не отвлекаться на какие-то испытания.
- Нет, - сказал Петр Кузьмич, выражая общее мнение. - Вы, пионеры,
молодцы. Авиамоделизм надо всемерно развивать, но не в ущерб обществу. А
общество сейчас культурно отдыхает. Так? - Это он спросил у общества в
порядке полемического приема, и общество согласно подыграло ему: так-так,
правильно говоришь. - А значит, отложите испытания на после обеда. Думаю, мы
к тому времени закончим игру?
- Может, и закончим, - хихикнул Витька, - а может, и не закончим. У нас
самая игра только после обеда и пойдет.
- Это верно, - раздумчиво сказал Павел Филиппович. - Кто знает, что
будет после обеда... Идите, ребяточки, идите и не останавливайтесь на
достигнутом. Модель самолета доступна многим, а вот смастерите-ка вы
зенитку... - Он мечтательно зажмурился, может быть, вспомнив, как палил он
из своей зенитки по фашистским "мессерам", как палил он по ним без промаха и
был молодым и сильным, и сладко было ему вспоминать это...
А тихий Сомов ничего не сказал, потому что все уже было сказано до
него.
- Пошли, Кешка, - тихо проговорил Гешка, - я же тебя предупреждал:
такие своего не отдадут.
- Но-но, паренек, - строго заметил Петр Кузьмич, - не распускай язык. -
Но заметил он это, впрочем, лишь для порядка, потому что уже отвлекся и от
пионеров, и от их модели, а думал о партии, которая складывалась
благоприятно для него и для Витьки.
- Ладно, - сказал Кеша, - мы пойдем. На вашей стороне право сильного.
Но не злоупотребляйте этим правом: последствия будут ужасны.
Это он просто так сказал, про последствия, для красоты фразы. И вряд ли
он думал в тот момент, что слова его окажутся пророческими. Ни он так не
думал, ни Геша, ни тем более Петр Кузьмич, который только усмехнулся вслед
пионерам - мол, нахальная молодежь нынче пошла, спасу нет от нее, -
усмехнулся и брякнул костяшкой о стол:
- Пять - три. Получите вприкусочку.
- Окстись, Кузьмич, - сказал Витька. - Как со здоровьем?
Петр Кузьмич строго посмотрел на наглого Витьку, а только потом на
уложенную на стол костяшку. Посмотрел и удивился: не "пять - три" он сгоряча
выхватил, а вовсе "шесть - один".
- Ошибку дал, - извинился он, забрал костяшку, вынул из жмени нужную,
шлепнул о стол. - Вот она.
- Ты, Кузьмич, или играй, или иди домой и шути со своей старухой, -
обозлился Витька, - а нам с тобой шутить некогда.
Петр Кузьмич снова взглянул на стол и ужаснулся: пятнистую доминошную
змею замыкала все та же костяшка "шесть - один", хотя он голову на отсечение
мог дать, что брал не ее, а "пять - три".
- Надо ж, наваждение какое, - заискивающе улыбнулся он, забрал
проклятую костяшку, сунул ее для верности в кармашек тенниски, внимательно
выбрал "пять - три", еще раз посмотрел: то ли выбрал? Убедился, тихонечко на
стол положил. - Нате.
- Ну, дед, - заорал Витька, - я так не играю! - Он швырнул свои
костяшки на стол и поднялся. - Клоун несчастный!
В другой раз Петр Кузьмич непременно обиделся бы за "клоуна" и не
спустил бы нахалу оскорбительных слов, но сейчас у него прямо сердце
останавливаться начало и пот холодный прошиб: на столе, поблескивая семью
белыми точками, лежала костяшка "шесть - один".
- Братцы! - закричал Петр Кузьмич. - Я не нарочно. Я ее, проклятую, в
карман спрятал.
Он выхватил из нагрудного кармана спрятанную костяшку и показал
партнерам.
- Ты бы ее лучше на стол положил, - сурово сказал Павел Филиппович, а
тихий Сомов только головой покачал.
Петр Кузьмич посмотрел и тихо застонал: это была та самая, нужная -
"пять - три".
- Братцы, - сказал Петр Кузьмич, - тут какая-то чертовщина. Я же точно
выбираю "пять - три", а получается "шесть - один".
- Может, у тебя жар? - предположил Витька.
- Нету у меня жара и не было никогда... Братцы, да не шучу же я, -
простонал Петр Кузьмич. - Сами проверьте...
- И проверим, - сказал Павел Филлипович. - Сядь, Виктор.
Витька сел со скептической улыбкой, подобрал брошенные кости. Петр
Кузьмич раскрыл ладошку, протянул ее партнерам.
- Вот смотрите: беру "пять - три". Так?
- Так, - согласились партнеры.
- И кладу ее на стол. Так?
- Так. - Партнеры опять не возражали.
- И что получается?
- Хорошо получается, - сказал Павел Филиппович.
И он был прав: змейку замыкала неуловимая прежде костяшка "пять - три".
- Ну, Кузьмич, - протянул Витька, - ну, клоун...
И опять-таки Петр Кузьмич не ответил дерзкому, потому что был
посрамлен, полностью посрамлен.
- Ладно, - сказал Павел Филиппович, - замнем для ясности. Я на твои
"пять - три" положу свои "три - два". - Замахнулся и замер, не донеся руку
до стола...
На столе вместо всеми замеченной костяшки "пять - три" лежала
пресловутая "шеть - один".
- Опять твои штучки, Кузьмич? - ехидно спросил Витька, но его оборвал
Павел Филиппович:
- Помолчи, сопляк. Я же смотрел: Кузьмич не шевельнулся. И костяшка
нужная была. Тут что-то не так.
И даже молчаливый Сомов раскрыл рот.
- Ага, - сказал он, - я тоже видел.
- Вот что, - решил Павел Филиппович, - ставим опыт. Кузьмич, бери
костяшку.
Кузьмич забрал злосчастную костяшку.
- А теперь давай сюда "пять - три".
Кузьмич безропотно послушался.
- Все видите? - спросил Павел Филиппович и показал публике "пять -
три". - Вот я ее кладу, и мы все с нее глаз не спускаем...
Четыре пары глаз гипнотизировали костяшку, и Павел Филиппович аккуратно
приложил к ней нужную "три - два". Все было в порядке.
- Теперь я слежу за Кузьмичом, - продолжал Павел Филиппович, - а ты,
Витька, клади свою, не медли. Ну?
Витька замахнулся было, чтобы грохнуть об стол рукой, но тихий Сомов
вдруг вякнул:
- Стой!
Витька изучал только что свои кости. Павел Филиппович гипнотизировал
перепуганного Кузьмича, а Сомову заданий не поступало, и он все время
смотрел на стол. И первым заметил неладное. На столе вместо "пять - три"
лежала все та же "шесть - один", которая должна была - а это уж точно! -
находиться в руке Петра Кузьмича.
- Где? - выдохнул Павел Филиппович, и Петр Кузьмич раскрыл ладонь:
костяшка "пять - три" была у него.
- Все, - подвел итог Витька. - Конец игре.
- Что ж это такое? - спросил Петр Кузьмич дрожащим голосом.
- Темнота, - сказал Витька, для которого все вдруг стало ясно, как
"дубль - пусто". - У нас сколько профессоров в доме живет?
- Сорок семь, - быстро сказал Петр Кузьмич, которому по его
общественной должности полагалось знать многое о доме и еще больше о его
жильцах.
- То-то и оно. Про телекинез слыхали?
- А что это?
- Управление предметами одной силой мысли. Скажем, хочу я закурить,
пускаю направленную мысль необычайной силы, и сигарета из кармана Сомова
прямо ко мне в рот попадает.
Сомов машинально схватился за карман, а Витька засмеялся:
- Дай закурить. - Получив сигарету, прикурил, продолжал: - Я-то так не
могу. Это пока гипотеза. А сдается мне, что кто-то из наших ученых хануриков
гипотезу эту в дело пристроил. И силой мысли экспериментирует на наших
костяшках. Вот так-то... - Он затянулся и пустил в воздух три кольца дыма.
Четвертое у него не получилось.
- Ну, я найду его, я... - Петр Кузьмич даже задохнулся, предвкушая
победу силы мести над силой мысли.
- Ну и что? - спросил Витька. - А он тебе охранную грамотку из Академии
наук: так, мол, и так, имею право.
- На людях опыты ставить? Нет у него такого права! Пусть на собаках
там, на обезьянах, прав я или нет? - Он опять превратился в привычного Петра
Кузьмича, грозу непорядков, славного борца за здоровый быт.
И Павел Филиппович, и тихий Сомов, и даже нигилист Витька, для которого
зеленая трешница была сильнее любой мысли любого ученого, поняли, что Петр
Кузьмич всегда прав. Или, точнее, правда всегда на его стороне. И он найдет
этого профессора, тем более что их всего-то сорок семь, число плевое для
Петра Кузьмича, два дня на расследование - нате вам голубчика.
Но невдомек им всем было, что не профессор неизвестный стал причиной их
бед, а рыжий пионер с пустячной моделью самолета, бросивший на прощание
наивные слова об ужасных последствиях права сильного.
Глава третья
КЕША, ГЕША И СТАРИК КИНЕСКОП
- Ну, что я тебе говорил? - Геша злился, он не любил, когда его
унижали. А тут его унизили, еще как унизили, и Кешку унизили, а тот не
понимает или не хочет понимать (вот что значит здоровая психика!).
Геша привык к мысли, что у него самого психика малость подорванная. Он
привык к этой мысли, но ни секунды ей не верил. Сам-то Геша точно знал, что
его нервы - канаты. Он знал это точно, потому что тренинг нервной системы
давно стал его привычным занятием. Он мог перейти реку не по мосту, а по
перилам моста. Он мог спокойно положить за пазуху лягушку, хотя она холодная
и мерзко шевелится. Он вполне мог спать на гвоздях и даже спал однажды, но
вбить их было некуда - матрас легкий, и гвозди в нем не держались, поэтому
Геша рассыпал их на простыне и проспал всю ночь без сновидений. Хотя было
жестковато.
Но крепкая нервная система Геши была тем не менее очень тонко
организована. Геша злился, и лишь крепкие нервы не позволили ему выместить
злость на Кеше, который втравил его в эту позорную и унизительную историю.
- Что я тебе говорил! - повторил Геша. - Стену лбом не прошибешь. А
здесь - стена.
- Бетонная, - согласился Кеша. - Особенно Кузьмич.
- Все хороши. Ты подумай, Кешка, с кого нам пример надо брать! У кого
мы учиться должны! Страшно представить...
- Ты не прав. Не все же взрослые таковы, не обольщайся. Эти - досадное
исключение.
- Могучее исключение, - мрачно сказал Геша. - На их стороне сила.
- Сила всегда на стороне взрослых. С этой силой приходится мириться,
пока не вырастешь. Но ею можно управлять, сам знаешь.
- Теория заданного наказания?
- Точно, - подтвердил Кеша. - И теория обхода запрета. И наконец,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг