Сергей Александрович Абрамов
Рыжий, Красный и человек опасный
Сказка-быль
---------------------------------------------------------------------
Книга: С.Абрамов. "Стена". Повести
Издательство "Детская литература", Москва, 1990
Художник Г.Мазурин
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 3 марта 2002 года
---------------------------------------------------------------------
Глава первая
КЕША И ГЕША
Эта престранная, почти невозможная история началась в субботу, в жаркую
июньскую субботу, в первый выходной первого летнего месяца, в первую субботу
долгих школьных каникул. Дети в этот день не пошли в школу, а родители - на
работу. В этот день не звонили будильники, нахально врываясь в утренние сны.
В этот день не стаскивал никто ни с кого одеяла, не совал в руки портфель с
учебниками, тетрадями, рогатками и трубочками для стрельбы жеваной бумагой,
не гнал на занятия. В этот день ожидались походы в зоопарк, в парк культуры
и отдыха, бешеная гонка на виражах "американской горы" и гора мороженого,
лучшего в мире мороженого за семь копеек в бумажном стаканчике.
Короче говоря, это был день всеобщего отдыха, и провести его следовало
с толком и со вкусом. Иннокентий Сергеевич Лавров знал это совершенно точно,
и план субботнего дня был у него продуман досконально - может быть, не
считая мелочей, но ведь все мелочи-то не учесть, а серьезные этапные
мероприятия утверждены еще вчера с Геннадием Николаевичем Седых, с коим
мероприятия эти и надлежало претворить в жизнь.
Иннокентий Сергеевич давно проснулся, но еще лежал под одеялом, делал
вид, что спит, ловил последние минуты уединения, когда можно подумать о
своем, о наиважнейшем, подумать не торопясь, не урывками - между завтраком
и, к примеру, выносом мусорного ведра, - а спокойно.
Но - ах какая досада! - не долго продолжалось спокойствие. В комнату
вошла мама и сказала уверенно и властно:
- Кешка, вставай и не валяй дурака! Я же вижу, ты притворяешься...
Конечно, если бы Иннокентию было лет эдак двадцать пять, он вполне мог
бы возмутиться насилием над личностью, заявить протест, не послушаться,
наконец. Но моральная и экономическая зависимость от родителей не оставляла
ему права на протесты и возмущения. Нет, конечно же, он вовсе не смирился,
протестовал, бывало, и протестует, даже на бунты решался. Но бунты
подавлялись, а последующие экономические и моральные санкции были достаточно
неприятны.
Помнится, как-то собрались они с Геннадием в поход, а мать возьми да и
скажи:
- Какой еще поход, когда у тебя гланды!
Интересное кино: гланды у всех, а в поход не идти ему!
Ну, бунт, конечно, восстание, лозунги, требования всякие, а родителям
это все как комар укусил. Более того, отец заявляет грустным голосом:
- А я еще хотел тебя с собой на рыбалку завтра взять...
Иннокентий заинтересовался, приостановил бунт, спросил у отца:
- А куда?
- Какая теперь тебе разница? - ответил тот. - Ну, на Истринское
водохранилище. У дяди Вити там моторка стоит.
- Это здорово, - позондировал почву Иннокентий, так осторожненько
позондировал.
- Конечно, здорово, - согласился отец, - только теперь для тебя
рыбалочка плакала: будешь сидеть дома в наказание за скверный характер и
непослушание.
А сам тогда на рыбалку поехал и, заметьте, ничего не привез, даже
окунька дохленького. А насчет логики - полная слабость. Судите сами: в поход
- гланды мешают, а на рыбалку с гландами - милое дело. Иннокентий указал ему
на несоответствие, так мать вступилась.
- Сравнил, - говорит, - тоже! Там бы отец за тобой смотрел...
А самой-то и невдомек, что в тринадцать лет человек может сам за собой
посмотреть. Сейчас дети взрослеют значительно быстрее, чем в старые времена.
Явление известное, но родители, признавая акселерацию в мировом, так
сказать, масштабе, почему-то не замечают ее в стенах собственной квартиры.
Это, к сожалению, всюду так, не только у Иннокентия. Они с Геннадием
обсуждали эту проблему не раз и пришли к выводу, что спорить с родителями
бессмысленно: их не убедить. Надо признавать за ними право сильного,
вырабатывать тактику и теорию для сотрудничества, прощая им неизбежное
желание руководить. Тем более что опыт у родителей немалый. Отец Иннокентия
- журналист, пишет о проблемах науки и, когда не воспитывает сына,
рассказывает ему такое, что дух захватывает: о телекинезе, к примеру, или о
пульсирующих галактиках. А мать - врач. И гланды - ее специальность. Так что
тогда, с рыбалкой, и спорить-то бессмысленно было.
Геннадию легче: у него только бабушка, а родители в Японии. Они у него
дипломаты и приезжают домой раз в году, в отпуск. И тогда им некогда сына
воспитывать: они его долго не видели, соскучились, а желание воспитывать
приходит благодаря каждодневному общению. Вот у бабушки Геннадия это желание
никогда не исчезает. Она прямо-таки живет одним этим желанием...
Мама подняла жалюзи на окне, и в комнату ворвался как раз этот самый
июньский день, жаркий субботний день, и солнце мгновенно высветило паркет,
пустив по нему золотую реку, по которой поплыли две лодки, два курильских
кунгаса, полные синей рыбой горбушей.
Мама взяла лодки и кинула их к кровати:
- Тебе сколько раз говорить, чтобы ты не разбрасывал по комнате вещи?
Быстро умывайся - и завтракать! Отец ждет.
Иннокентий вздохнул тяжело, сунул ноги в тапочки, которые, конечно, уже
не были никакими лодками, пошлепал в ванную. Плохо, что завтрак уже готов:
надо было встать пораньше и проверить собственную меткость. Если пустить
воду из крана, а потом зажать отверстие пальцем, то сквозь маленькую щелку
вырывается восхитительная сильная струя. Ее можно направить в любую сторону,
и однажды Иннокентию удалось наполнить водой мыльницу на стене. А до нее от
крана добрых два метра! Правда, тогда же он устроил в ванной комнате
небольшой потоп - и ему попало, но это уже издержки производства.
Эксперимент повторить было некогда, да и нельзя: мама сзади с
полотенцем стояла, торопила - скорей-скорей! - будто от того, как быстро
Иннокентий умоется и почистит зубы, зависела работа отца. А она совершенно
не зависела ни от чего, она и не предполагалась сегодня. Это Иннокентий знал
абсолютно точно, он имел с отцом накануне вечером встречу на высшем уровне,
и две стороны пришли к единодушному мнению о необходимости присутствия отца
на показательном запуске опытной модели самолета КГ-1, который состоится
именно сегодня, в субботу, часов эдак в двенадцать. А почему не раньше? А
потому что следовало кое-что доделать, докрасить там, довинтить - как раз с
десяти до двенадцати. Конструкторы рассчитывали успеть все сделать за два
часа. "К" - это был Кеша, Иннокентий Сергеевич. "Г" - Геша, Геннадий
Николаевич. А цифра означала, что до сих пор Кеша и Геша авиамоделизмом не
занимались.
Вообще их так все и называли: Кеша и Геша. Иногда даже соединяли их
имена. Кто, допустим, ужа в школу принес? Ответ: КЕШАИГЕША. Такое странное,
почти марсианское имя: КЕШАИГЕША. Когда человеку тринадцать лет - уже
тринадцать! - и он перешел в седьмой класс - уже в седьмой! - он прекрасно
понимает толк в разных там марсианских именах. Но он совсем не против, когда
его величают по имени-отчеству. Это солидно. Это обязывает. Это, наконец,
приятно волнует самолюбие.
Плохо то, что, кроме Кешиного отца, никто их по имени-отчеству не
называет. А тот называет. Вежливо и с достоинством. Вот как сейчас.
- Иннокентий Сергеевич, не разделите ли нашу трапезу?
Тут и отвечать надо соответственно: "Отчего же не разделить? Премного
благодарен".
И даже надоевший творог кажется гениальным творением кулинарии: все
зависит от того, как к нему подойти.
- Состоится ли запуск КГ-1, интересуюсь с почтением? - Это отец из-за
"Советского спорта" выглянул.
- Всенепременно. - Кеша поднатуживается и вспоминает еще одно
"великосветское" выражение: "наипрекраснейшим манером".
Отец хмыкает и закрывается "Спортом", а мать говорит, нарушая заданный
стиль:
- Ешь аккуратно, все на скатерть роняешь... Сил моих нету!
Склонность матери к гиперболизации невероятна: если бы Кеша ронял на
скатерть все, то что бы, интересно, он ел? А десяток творожных крошек не в
счет, мелочи быта. Кеша собирает их в ладошку, высыпает в тарелку.
- Благодарствую. - Он не выходит из стиля. - Позвольте откланяться?
- Позволяем, - говорит мать.
И Кеша бежит к двери, крича на ходу:
- Папка, ты не уходи никуда! В двенадцать, помнишь?
Хлопает дверь - и вниз с шестого этажа.
Бежать по лестнице можно по-разному. Можно через ступеньку - способ
проверенный и довольно тривиальный. Можно через две - тоже часто
встречающийся в практике способ. Но если левой рукой опираться на перила, то
можно прыгать сразу через несколько ступенек. Кешин рекорд - пять. Гешка
однажды прыгнул через семь, но сам своего рекорда больше не повторил. А у
Кеши все стабильно: не один раз через пять ступенек, а все время, до двери
подъезда, махом через порог, и бег с препятствиями окончен. Дальше
начинается бег по пересеченной местности, а с кроссом у Кеши полный порядок,
тут он даже Гешу с его семью ступеньками обставит как миленького.
Геша ждет Кешу на лавочке у подъезда, сидит пригорюнившись, прижимая к
груди КГ-1, завернутый в чистую простыню. У Кеши возникает сильное
подозрение, что простыню Геша стащил у бабки: это хорошая индийская простыня
с цветочками, новая, крахмальная. Геша качает модель, как мать любимого
ребенка, только колыбельную не поет. Кеша садится рядом:
- Ты чего раскис?
Несмотря на общее марсианское имя, Кеша и Геша абсолютно не похожи друг
на друга. В их дружбе проявляется всесильный закон единства
противоположностей. Кеша рыж, коренаст, шумен. Геша - черен, щупловат, тих.
Геша типичный интеллигентный ребенок. Ему бы скрипку в руки, на шею бант и:
"А сейчас, товарищи, юный вундеркинд Геннадий Седых, тринадцати лет,
исполнит полонез Огинского!" Но нет, не исполнит: слуха у Геши нет. У него
нет ни слуха, ни голоса, но он любит петь и поет все без разбору.
Геша всегда несколько томен и грустен: он считает, что это ему идет. Он
поднимает воротник школьной курточки, скрещивает руки на груди, прислоняется
к стенке. Он мыслит, не тревожьте его. Может быть, он пишет стихи?
Опять-таки нет: за свою жизнь Геша сочинил лишь одно двустишие такого
сомнительного содержания: "А у Кешки, а у Кешки не голова, а головешка", в
коем намекал на цвет волос своего друга, за что и был бит другом.
У интеллигентного Гешки была одна, на взгляд бабушки, ужасная страсть:
он любил паять. То есть не просто паять - кастрюли там и чайники. Нет, он
паял схемы.
Это красиво звучит - паять схемы. Геша паял схемы радиоприемников,
припаивал конденсаторы, сопротивления, полупроводники всякие, потом
укладывал все это в пластмассовый корпус, купленный на нетрудовые доходы в
магазине "Пионер", что на улице Горького, и поворачивал колесико, которое
должно было включить этот приемник, дать ему голос или просто звук. Вы
думаете, звука не было? Звук был, и в этом-то и заключалась великая сила
Геши: его приемники всегда работали, и работали не хуже магазинных.
Конечно, у него валялось дома два-три приемничка, еще не доведенных до
совершенства. А остальные давно нашли своих хозяев: Геша был щедр и
раздаривал поделки друзьям. Он дарил их, грустно улыбаясь, просто запихивал
в руки: "Берите, берите, мне не нужно, я еще сделаю".
Например, у Кеши имелось восемь разноцветных коробочек, до отказа
набитых радиодеталями. Коробочки принимали "Маяк" и прочие программы с
музыкой и песнями, которые не умел, но любил исполнять безголосый Геша. А
Кеша, напротив, исполнял их с некоторым умением.
У Кеши, конечно, внешность не тянула на высокую интеллигентность.
Таких, как Кеша, снимают для книг о детском питании, что в раннем детстве с
ним и произошло: какой-то залетный фотограф, знакомый отца, щелкнул его
своим "никоном" и поместил в журнале "Здоровье" с зовущей надписью: "Он ест
манную кашу".
К слову сказать, Кеша действительно ел манную кашу. И что самое
ужасное, он писал стихи. И стихи эти печатались. Правда, пока лишь в стенной
газете, но вы же сами знаете, как трудно начинают великие...
В довершение ко всему перечисленному Кеша не умел паять. Когда дело
доходило до молотка, рубанка или паяльника, таланты Кеши заканчивались. Нет,
он не был мастером и даже не мог быть подмастерьем. Но зато он умел
руководить и вдохновлять.
И Геша высоко ценил это довольно распространенное среди человечества
умение. Геша говорил, что в присутствии Кеши ему гораздо лучше работается.
Модель КГ-1 была сработана Гешей как раз в присутствии Кеши. Кеша
скромно хотел зачеркнуть букву "К" на фюзеляже самолета, но друг
воспротивился.
- Я без тебя бы сто лет возился...
А так сто лет сжались до размеров недели, и вот вам финал: запуск
модели на пустыре возле детских песочниц. Финал - это торжество, а Геша был
грустен...
- Ты чего раскис? - повторил Кеша, потому что видел, что Гешка
действительно чем-то всерьез расстроен.
- Плакали наши испытания.
- Это почему?
- Козлятники победили.
- Когда?
- Почем я знаю? Сегодня утром, наверно...
Кеша посмотрел на пустырь. Рядом с песочницами стоял крепко врытый в
землю двумя ногами-столбами зеленый стол, стол-великан, могучий плацдарм для
домино. И плацдарм этот был занят прочно и, видимо, навсегда. Козлятники
действительно победили.
Глава вторая
КЕША, ГЕША И КОЗЛЯТНИКИ
- Где же теперь в футбол играть? - растерянно спросил Кеша.
Известно, в минуту растерянности на ум приходят самые что ни на есть
нелепейшие мысли. Ну, спрашивается, при чем здесь футбол, когда на руках у
Геши модель нелетанная, неиспытанная, можно сказать, еще не родившаяся?
Поэтому Геша и сказал саркастически:
- На проезжей части улицы - где ж еще!
Гешу футбол в этот момент не волновал, хотя лучшего вратаря не
существовало во всех дворах на правой стороне Кутузовского проспекта. Но
футбол в текущий момент был делом двадцать пятым. А первым делом была,
конечно же, кордовая модель, чудо-аэроплан с красными крыльями и бензиновым
моторчиком. Ее на проезжей части улицы не запустишь: это вам не в футбол
играть.
Конечно же, козлятники заняли лишь малую часть пустыря, но и это уже
было катастрофой. Разве какой-нибудь взрослый человек допустит, чтобы рядом
с местом его раздумий кто-то гонял рычащее и воняющее бензином создание или
грязный мяч, которым можно попасть в голову, в руку, в комбинацию костяшек
домино на столе.
"Бобик сдох", как говаривал слесарь Витя, принимая скромную трешку от
Гешиной бабушки или Кешиной мамы в благодарность за мелкий ремонт
водопроводной аппаратуры.
- Слушай, Гешка, - загорелся Кеша, - а давай пойдем к ним и попросим
разрешения пустить самолет, а?
- Ты идеалист, - сказал Геша. - Такие никогда не разрешат.
- О людях надо думать лучше, - настаивал идеалист Кеша.
- О людях надо думать так, как они того заслуживают, - недовольно
сказал Геша, но все же встал, оправил индийскую простыню на модели, вздохнул
тяжело: - Пошли попробуем?
- Рискнем...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг