Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
   - Стой...
   И то ли она услыхала (что невозможно, невозможно, невозможно!),  то  ли
сама того  пожелала,  но  встала  как  раз  у  поваленной  сосны,  замерла
струночкой, смотрела куда-то поверх Вадима. И он, оглушенный и уж никак не
способный рассуждать логически, начал лихорадочно набрасывать  ее  портрет
тонко заточенным угольком - пока она стоит,  тюка  не  ушла!  -  торопясь,
торопясь. А она и не уходила, словно ведала, что он рисует ее сейчас,  что
она не просто вовремя  возникла,  но  и  так,  профессионально  выражаясь,
вписалась в пейзаж, что Вадим уже не мыслил  его  без  этой  солнцеволосой
русалки или, вернее, ведьмы, ибо, если  верить  классике,  в  России  даже
ведьмы были ослепительно хороши.
   Она терпеливо, замершей свечечкой стояла у сосны  минут  уже,  наверно,
пятнадцать и ни слова не сказала, а Вадим и  не  мыслил  о  разговоре,  он
работал, забыв даже, что она - живая, что  она  -  из  Них,  врагиня,  так
сказать. Но уж так он был устроен, художник Вадим,  что  во  время  работы
напрочь забывал обо всем постороннем, отвлекающем - мирском. Если она  шла
у него - работа. А тут, кажется, пошла...
   И  в  это  время,  будто  режиссерским  чутьем  угадав  момент  (именно
режиссерским, ибо, как потом рассуждал Вадим, режиссер  в  сей  мизансцене
отменным оказался), на сцену вышли два "адидаса". Они  вышли  из-за  спины
Вадима, прекрасно видя, что он успел набросать на картоне, а скорее  всего
давно наблюдая за ним, и, остановившись между ним и сосной, пропели хором:
   - Ба-а, знакомые все лица!
   Они, ясное дело, девицу в виду имели. Не Вадима же: того  намеренно  не
замечали.  И  девица  мгновенно  ожила  от  своего  столбнячно-портретного
коллапса, заулыбалась, легко перешагнула через сосну и  произнесла  что-то
вроде:
   - Привет, мальчики! Давно жду...
   Вадим даже не  сразу  сообразил,  что  произошло:  он  не  умел  быстро
перестраиваться, переходить от одной  реальности  (своей,  выстроенной)  к
другой.  К  истинной  реальности.  Именно  ей,  истинной,  и  принадлежали
"адидасовские" мальчики, в который раз посягавшие  на  творческие  замыслы
художника. Только вчера Они изменили реальность сразу, срезав цветы еще до
того, как те попали  на  картон.  А  сегодня  дали  побаловаться  нежданно
выстроенным,  полностью  вжиться  в  него,  и  только  тогда   безжалостно
разрушили - увели Девицу, прямо из-под кисти увели. А  результат  тот  же:
испорченный этюд.
   - Эй! - крикнул Вадим, еще не ведая, что предпринять дальше.
   Один из "адидасов" обернулся, преувеличенно вежливо спросил:
   - Вы нам?
   - Вам, вам...
   - Я весь - внимание.
   И второй "адидас" обернулся, тоже - "весь внимание", а девица улыбалась
беспечно и радостно. Ей-то  что?  Она  кукла,  элемент  в  клоне.  Сказали
постоять - постояла...
   А собственно, в чем Их обвинять? В том,  что  девицу  забрали?  Так  не
сосну же. Даже не цветы. Вадим не  спрашивал  позволения  писать  ее,  сам
начал, без всяких предисловий. А чего она тогда стояла, не  уходила?..  Ну
уж ты, брат, чересчур, остужал себя Вадим. Захотела -  остановилась.  Коли
мешала, сказал бы - она б и ушла. Пеняй на себя. Другое дело, что все это,
конечно, подстроено, и ведь как хитро подстроено, психологически  точно  -
не придерешься.
   - Вы мне мешаете, - только и сказал Вадим, - не видите, что ли?..
   - Все? - осведомился "адидас"-один, и  в  этом  "все"  слышалось  нечто
иезуитски жестокое, ибо он отлично понимал, что уж девица Их распрекрасная
ничуть Вадиму не мешала, напротив: зарез ему без нее.
   Но что он мог ответить?
   - Все! - отрезал решительно.
   - Простите, -  "адидас"-один  театрально  приложил  руку  к  сердцу,  и
брат-близнец точнехонько повторил его жест и сказанное повторил:
   - Простите!
   А девица  по-прежнему  улыбалась  в  сто  своих  белейших  зубов,  явно
наслаждаясь ситуацией. И молчала. А вдруг она - немая?..
   - Мы немедленно уходим, - сказал "адидас"-два, -  немедленно.  Еще  раз
простите  нас.  Не  подумайте,  что  мы  варвары  какие-нибудь,  не  ценим
искусства. Еще как ценим! Поверьте, вы об этом еще узнаете...
   И, подхватив девицу под руки, они легко пробежали по поляне, скрылись в
лесу. И надо отдать им должное: сыграли все точно, нигде не сорвались,  не
прыснули исподтишка в кулачок. Хотя, как  понимал  Вадим,  очень  им  того
хотелось: ситуация и впрямь смешной вышла.
   Ему тоже стоило уйти. Сейчас, без  девицы,  пейзаж  с  сосной  выглядел
пресно и пусто. Потом, через несколько дней Вадим вернется  сюда  -  когда
перегорит, переболеет случайно увиденным, остановленным... Он взял  картон
с почти готовым рисунком -  хоть  сейчас  под  краски!  -  поднатужился  и
разорвал его пополам, а половинки бросил в траву. И пусть  его  обвинят  в
загрязнении окружающей среды - это он переживет.


   Но день только начался, и поддаваться хандре не следовало. Вадим  верил
в собственный профессионализм, в руку свою  верил  и  не  хотел,  не  умел
сознаться, что какое-то мелкое - пусть досадное, обидное,  но  не  стоящее
боли! - происшествие может выбить его из ровной колеи ремесла,  расклеить,
расслабить. Не получилось с сосной -  сам,  глупец,  виноват!  Купился  на
_красивое_... Получится с мостом. Времени до обеда навалом, работай  -  не
хочу.
   Не хотелось. Но выдавил из себя раба - не по капле, а  разом  -  собрал
барахлишко и потопал к мостику. Надеялся, что там Они его не ждут, помнил,
что пока - пока! - к тотальным действиям не прибегали, вредили редко, но -
права поговорка - метко...
   Странным было: белесое, выцветшее от жары небо не отражалось в воде,  и
речка чудилась черной и непрозрачной, текла  не  торопясь,  еле-еле,  даже
будто бы стояла, легко уцепившись длинными размытыми краями  за  ивняк  на
берегу, за черные сваи моста, а может статься, за невидные глазу коряги на
дне, якорями ушедшие в мягкий ил. И - ни ветерка в полдень,  чтобы  погнал
речку  вперед,  сорвал  с  якорей,  только  плавунцы-водомеры,  мгновенно,
невесомо даже,  перемещаясь  по  стеклянной  этой  поверхности,  создавали
иллюзию движения, позволяли волну.
   Но на картоне все это выглядело неживым, придуманным, а не  писанным  с
натуры, хотя Вадим-то писал точно, стараясь быть верным и  в  мелочах,  но
голубое, зеленое, черное, коричневое не оживало  под  кистью,  чего-то  не
хватало этюдику - ну,  допустим,  тех  самых  плавунцов  или  какой-нибудь
другой крохотной чепухи, но не хватало, и все тут,  не  оживала  картинка,
застряла в крышке этюдника  раскрашенной  фотокарточкой,  и  Вадим  бросил
кисти в ящик, лег на траву, ладони, краской вымазанные, под голову уложил,
стал смотреть в небо. Он уже понял, что ничего путного здесь  не  напишет,
не сумеет, пора паковать манатки и бежать отсюда, не оглядываясь.  Черт  с
ней, с удобной дачей. Они победили.
   Быть  может,  впервые  за  свои  тридцать  лет   (или,   если   считать
"сознательный" возраст, за пятнадцать-шестнадцать...) он думал о том,  что
есть в его жизни что-то неверное, искусственное - _неживое_. Выстроил себе
дорогу, расставил километровые столбики и идет по ней, по любезной  сердцу
дорожке, никуда не сворачивая, скорости не превышая. В семнадцать -  школа
позади, студия во Дворце пионеров. В двадцать три - Строгановку  проехали,
нигде затора не вышло, экспрессом неслись по  "зеленой"  улице,  диплом  с
отличием имеем. И дальше - так же. В двадцать  шесть  -  член  МОСХа,  так
сказать, узаконенный профессиональным союзом художник, к  тридцати  -  две
персональные выставки, хвалебные - пусть и без громких эпитетов - статьи в
газетах, альбом в издательстве на подходе...
   А ведь есть что вспомнить, точит какой-то вредный червячок с тех пор...
   Давным-давно, еще в студии, как раз перед вступительными  экзаменами  в
Строгановку его первый учитель - старик сейчас, под восемьдесят, навестить
бы, а все недосуг!.. - сказал Вадиму:
   - Знаешь, что плохо, Вадик? Слишком быстро ты себя нашел... Да что  там
быстро  -  с  ходу...  Одного  тебе  в  напутствие  пожелаю:  пусть   тебя
влево-вправо пошвыряет.
   - Это как? - не понял Вадим.
   - А как с женщинами... - учитель не выбирал сравнений, не щадил юности,
а может, намеренно вгонял в краску любимого ученика: - Одной всю жизнь сыт
не будешь.
   Помнится, покоробила тогда скоромная аналогия семнадцатилетнего  юношу,
чистого, аки горный хрусталь, но виду не подал, спросил только:
   - А если будешь?
   - Тогда не мни себя знатоком, молчи в  тряпочку!  -  Ярости  у  учителя
всегда хоть отбавляй было, он и письму учил так  же  -  только  кнутом  не
порол. - Какой ты художник, если не бросало тебя от любви  к  любви,  пока
настоящую не обрел, единственную... А к ней продраться нужно.
   - Могло и сразу повезти...
   - Не верю в "сразу"! Откуда ты знаешь, что повезло, если сравнивать  не
с чем? Я же говорю: это как с женщинами... - И  добавил,  успокаиваясь:  -
Придет время - сам поймешь. Только  бы  не  поздно...  А  почему  разговор
завел? Талант в тебе вижу...
   Тогда  запомнил  накрепко   одно:   про   талант.   Всегда   неприятное
отбрасываешь, отбираешь то, что сердцу любо. Так и жил, про талант  помня,
гладко жил. И в Строгановке ни вправо, ни влево его не  бросало,  шел  как
шел, и никто его за то не осуждал,  наоборот  -  в  пример  ставили:  мол,
какова цельность натуры! Не то что у тех, кто  сначала  в  одну  крайность
бросится, потом в другую, а  в  результате  -  ноль  без  палочки.  И  еще
оправдываются: ищем, мол, себя. Поиск, товарищи, должен быть плановым.  Не
слепые котята - по разным углам тыкаться. Берите пример с Вадима  Таврова!
Равнение - на маяк!
   Признайся, маячок, горд был этим?
   Горд, горд, чего скрывать...
   А что ж с некоторых пор сомнения стали одолевать? Что ж  разговор  этот
давний с учителем из головы не идет, в подробностях крутится? Или  свет  у
маяка ослаб, напряжение упало? Да нет, с  напряжением  -  порядок,  двести
двадцать, как отдай. Только что-то светить некому...
   Кстати, почему не женился, если уж поминать  учительскую  аналогию?  Не
нашел - на ком? Удобная отговорка... Возможностей - опять-таки "кстати"  -
хватало, нечего скромничать, ни внешностью, ни умом Бог не  обидел.  И  уж
собирался пару раз - помнишь? Как не помнить...  Но  объективные  причины.
Одна из кандидаток, например, не туда, куда положено, посуду  ставила  или
вот  еще  мебель  любила  переставлять:  однообразие  ей,  видите  ли,  не
нравилось, надоедало. Другая... Ну,  ладно,  о  другой  не  будем,  тут  -
больно. Тут сам виноват. Хотя, впрочем, причины схожи...
   Ты привык быть один, Вадимчик, привык спать один, утром  в  одиночестве
просыпаться, завтракать,  все  ставить,  куда  положено  раз  и  навсегда,
работать привык один и допускал кого-то до себя и себя до кого-то лишь  на
время, на срок "от" и "до", самим тобой отмеренный. Хорошо это, а, Вадим?
   А собственно, что плохого? Привычка - вторая натура,  а  натурой  он  и
похвастаться может, цельностью и крепостью. Не натура - глыба гранитная...
   Так что же эта  глыбища,  этот  памятник  себе  трещинки  стал  давать?
Нехорошо. Непорядок. Без малого три дня твое могучее  терпение  испытывают
какие-то мамины детки, а ты уж - лапки  кверху:  бежать  надо,  работа  не
идет! А ведь не идет...
   Резко встал, вгляделся в картон.  Да,  неудача.  Не  вышло,  настроение
подвело. Сегодня. Бывает. Завтра этого не будет... А этюд дрянь.
   Подцепил на кисть черной краски, крест-накрест перечеркнул  написанное.
На сегодня все. Пошел обедать, отдыхать, валяться  на  траве.  Как  там  у
поэта: "Счастлив  тем,  что  обнимал  я  женщин,  мял  цветы,  валялся  на
траве..." Исключая женщин, счастье - впереди.
   После пакетно-вермишельного  обеда  разделся  до  плавок,  подобно  тем
клопам-лазутчикам, и улегся загорать посреди  участка,  благо  солнце  еще
высоко было и пекло по-страшному. Улегся прямо на траву, на пузо,  макушку
белой кепочкой, предусмотрительно из Москвы привезенной, прикрыл - чтоб не
дай бог тепловому удару не случиться! Приступил к чтению обнаруженного  на
террасе древнего номера "Науки и жизни", в коем задержался на  статье  про
телепатию и телекинез - явления необъяснимые,  а  стало  быть,  вредные  и
ненаучные, по мнению автора статьи. Своего мнения на  сей  счет  Вадим  не
имел, не думал о том ранее, а теперь верил автору на слово. И читал бы  он
так и далее, не отрывался бы, принимая горячую  послеполуденную  солнечную
ванну, как вдруг из-за забора его окликнули:
   - Дяденька, а дяденька...
   Он даже не сразу понял, что зовут именно его, только  заслышав  детский
голос, затравленно встрепенулся: кто? где? зачем?
   - Да вам я, вам, дяденька...
   За  забором  стояла  голенастая  девчонка,  похоже,  малость   взрослее
старшего из давешних лазутчиков,  специалистов  по  отвлекающим  маневрам,
лет, значит,  десяти,  тощая  (таких  в  школе  "шкелетами"  кличут),  под
мальчишку остриженная, в коротком, до колен, сарафанчике, до такой степени
выгоревшем, что первоначальный его цвет великий  спец  по  колориту  Вадим
Тавров определить не брался. Может, желтый был,  а  может,  коричневый.  А
может, и вовсе красный. Рядом с ней топтался некто Бессловесный, абсолютно
голый, загорелый, с соплей под  носом,  с  указательным  пальцем  во  рту,
росточку  полуметрового  или  того  менее,  судя  по  некоторым  небольшим
признакам - мужеского полу. Год ему от роду - с ходу определил  Вадим.  Не
было у него теперь  занятия  душевнее,  чем  на  глаз  определять  возраст
врагов.
   - Ну, дяденька же... - с раздражением повторила девчонка,  не  понимая:
почему этот  пожилой  чудак  в  белой  кепке  сидит  на  траве,  испуганно
разглядывает ее и на призывы не  реагирует.  Совсем,  что  ли,  со  страху
сдурел?..
   - Слышу, не глухой, - сварливо сказал Вадим. Возможно, попади  ему  под
руку книга Макаренко или Сухомлинского, он прочел бы в ней, что  с  детьми
следует разговаривать ласково и вежливо. Но в растрепанном номере  журнала
"Наука и жизнь" о воспитании детей не было ни слова.
   - Чего надо?
   - Это мой братик, - девчонка потрясла  голого  субъекта  за  коричневую
ручонку, и он, молчаливо соглашаясь, качнулся туда-сюда, не вынимая пальца
изо рта.
   - А мне-то что? - спросил Вадим, заранее готовый к любой пакости  и  со
стороны девчонки, и со стороны братика.
   - Вам-то  ничего,  а  мне  каково?  -  Девчонка  опять  потрясла  брата
свободной ладошкой - совсем по-бабьи, по-взрослому, подперев щеку. - Забот
с ним знаете сколько?
   - Не знаю, - сказал Вадим и на  всякий  случай  поглядел  по  сторонам:
вроде никого кругом, спокойно.
   - И слава богу, что не знаете, - закивала девчонка. - Так я  к  вам  по
делу. Он вертолет на  ваш  участок  запустил,  а  мамка  за  вертолет  мне
всыплет, ему-то что...
   - Какой еще вертолет? - взъярился сбитый с толку Вадим, даже  встал.  -
Какой вертолет, спрашиваю?
   - Зеленый, - спокойно объяснила девчонка. - С винтом.
   - Знаю, что с винтом!.. А танка он сюда не запускал? Бомбы не бросал?
   Орал  и  сам  понимал,  что  смешон:  на  кого  орет?  Однако  не   мог
остановиться и орал не столько на  кого,  сколько  для  кого  -  для  себя
надрывался, себя успокаивал, а точнее, подобно самураю, приводил в  боевую
готовность.
   А девчонка, привыкшая, видно, ко  всяким  разным  "закидонам"  меньшого
братца и умеющая его успокаивать не хуже тех же Макаренко с  Сухомлинским,
и тут терпения не утеряла.
   - Танка не запускал, - ответила она на  прямо  поставленный  вопрос.  -
Танк дома остался, в ящике. А бомбы он делать  не  умеет.  Пока.  И  я  не
умею... Вы уж позвольте зайти,  забрать  вертолет.  Попадет  ведь...  А  я
заметила, куда он упал.
   Вадим наконец сообразил, что девчонка имеет в  виду  какую-то  летающую
игрушку, а вовсе не  военный  вертолет,  до  винта  набитый  десантниками.
Сообразил он это, и ему  стало  весело:  докатился,  брат,  скоро  грудных
младенцев бояться станешь,  мимо  яслей  пройти  не  сможешь  -  только  с
охраной.
   - Ищи, - разрешил он.
   - Я через калитку, - обрадованно  сказала  девчонка  и  побежала  вдоль
забора.
   Бежала она в хорошем спортивном темпе, и братец  не  поспевал  за  ней,
ноги у него еще медленно шевелились, и поэтому часть пути она  тащила  его
волоком - за руку, что не мешало ему сосредоточенно сосать палец, никак не
реагируя на неудобства передвижения.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг