но он устоял, оловянный солдатик, снова ушел в глухую защиту, а судьи
вокруг ринга наверняка все заметили, наверняка записали в своих карточках
полновесное очко Алексею.
- Стоп! - сказал черт. - Конец перебивки.
И внезапно материализовалась знакомая институтская аудитория, небольшая
комната со сдвинутыми к стене столами, за одиноким длинным столом посреди
- комсомольское бюро в полном составе. Алексей, Оля, Нина Парфенова, Давид
Любицкий, ну и, конечно, строгий секретарь Владик Семенов, драматург и
очеркист, гордость института, его статьи печатались в "Комсомолке", его
пьесу в трех мощных актах поставил МХАТ, и ее много хвалили в центральной
прессе.
Впрочем, Алексей тоже был гордостью института, поскольку опубликовал
уже пять или шесть рассказов, а первая повесть его яростно обсуждалась на
семинаре, без критики, ясное дело, не обошлось, но начхать ему было на
критику, поскольку повесть взял "Новый мир" и собирался вот-вот
напечатать.
А Сашка Тарасов, который сидел на стуле перед этим грозным синклитом,
никакой гордостью не был, писал стихи километрами, а печатался мало, все
его, безыдейного, на интимную лирику тянуло, на вредную "есенинщину". А
сейчас и вообще такое открылось!..
- Все члены бюро знают суть дела? - спросил строгий Семенов.
- Все, - сказала Нина Парфенова, - давай обсуждать, чего резину тянуть.
Но строгий Семенов не терпел анархии, все в этой жизни делал
последовательно, по плану.
- Скажи, Тарасов, членам бюро, откуда ты родом?
- Как будто ты не знаешь, - ощетинился Сашка.
- Я вопрос задал, - стальным тоном сказал Семенов.
- Ну, из-под Твери.
- Не "ну", а "из-под Твери". А кем был твой отец?
- Да знаешь ты!
- Слушай, Тарасов, не занимайся волокитой, отвечай, когда спрашивают, -
вмешался Давка Любицкий, который тоже гордостью не был, но был зато
большим общественником, что само по себе звучит гордо.
- Регентом он служил, в церкви, - отчаянно, с надрывом, закричал Сашка.
- Но ведь не попом же, а регентом. Голос у него, как у Шаляпина, пел он,
пел, понимаете?
- Шаляпин, между прочим, эмигрант, - заметила Нина.
- Я к примеру, - успокаиваясь, объяснил Сашка.
- Научись выбирать примеры, - сказал Давка. - Но, замечу, Шаляпин в
церковь не пошел.
- Шаляпин учился петь, а моему отцу не на что было учиться. Он шестой
сын в семье. В бедняцкой, между прочим.
- Мы что, Шаляпина обсуждаем? - вроде бы в никуда, незаинтересованно
спросил Алексей.
- Нет, конечно, - Семенов был абсолютно серьезен. - Шаляпин тут ни при
чем. Более того, твоего отца, Тарасов, мы тоже обсуждать не собираемся.
Нас интересует странное поведение комсомольца Тарасова.
- Дети не отвечают за грехи родителей, - тихо сказала молчавшая до сих
пор Оля.
- Верно, - согласился секретарь. - Но комсомолец не имеет права на
ложь. Что ты написал в анкете, Тарасов? Что ты написал про отца? Что он
был крестьянином?
- Я имел в виду вообще сословие.
- Во-первых, революция отменила сословия, во-вторых, он был
церковнослужителем. Да, дети не отвечают за грехи отцов, и если б ты,
Тарасов, написал правду, мы бы сейчас не сидели здесь...
- И я бы тоже, - не без горечи перебил Сашка. - Черта с два меня
приняли б в институт...
- Значит, ты сознательно пошел на обман?.. Грустно, Тарасов. Грустно,
что комсомол узнает правду о своем товарище из третьих рук.
- Из чьих? - спросила Оля.
- Письмо было без подписи, но мы все проверили. Да и сам Тарасов, как
видите, не отрицает... Я думаю, Нина права: нечего резину тянуть.
Предлагаю исключить Тарасова из комсомола. Какие будут мнения?
- Я за, - сказал Любицкий.
- Я тоже, - подтвердила Нина.
- Может, лучше выговор? - робко вставила Оля. - С занесением...
- Мягкотело мыслишь, Панова, - сказал Любицкий.
- А ты безграмотен, - вспыхнула Оля. - Мягкотело мыслить нельзя.
- Мы на бюро, а не на семинаре по языку, - одернул их строгий Семенов.
- Панова воздерживается, так и запишем. А ты, Алексей, почему молчишь? Ты,
кажется, жил вместе с Тарасовым. Он говорил тебе об отце?
- Нет, - чуть помедлив, сказал Алексей, - он мне ничего не говорил об
отце.
- Твое мнение?
- Мое? - Алексей взглянул на Олю: в ее глазах явственно читалась
какая-то просьба, но Алексей не понял, какая: он не умел читать по глазам.
- Как большинство: исключить.
- Ну, здесь ты, конечно, не останешься, - сказал черт.
И погас свет, и снова вспыхнул.
Алексей, сдвинув локти и прикрыв перчатками лицо, передвигался вдоль
канатов. Пашка не пускал его, Пашка бил непрерывно, с отчаянной яростью, и
хотя удары приходились в перчатки, они были достаточно, тяжелы. Дыхалка у
него лучше, твердо помнил Алексей. Но ведь не двужильный же он, выдохнется
когда-нибудь - работает, как паровой молот, лупит и лупит. Да только зря,
впустую. Алексей прочно держал защиту, а сам пас противника, все улучал
момент для прицельного апперкота.
- Леха, работай! - заорал кто-то из зала. Алексей, услыхав крики,
невольно расслабился и тут же пропустил крепкий удар по корпусу. Пашка
прижимал его в угол, рассчитывая войти в ближний бой, но Алексей,
обозлившись на себя, сильно ударил правой раз, другой - пусть тоже в
перчатки, но все-таки заставил Пашку на мгновенье уйти в глухую защиту, а
сам ужом скользнул мимо, вырвался в центр ринга, на оперативный простор.
Здесь он себя куда свободнее чувствовал, здесь он - со своими-то рычагами
- имел чистое преимущество в маневре. И тут же использовал его, словив
Пашку на развороте двумя прямыми в голову. Так держать, Леха!
И в это время раздался гонг. Первый раунд закончился.
Минута передышки не повредит, с облегчением подумала невесомая душа
Алексея Ивановича, лавируя, не исключено, в поясе астероидов, ныряя, быть
может, в кольцо Сатурна, вырываясь, наконец, в открытый космос.
Но никакой передышки черт не позволил, а сразу воссоздал начальственный
большой кабинет и некое Лицо за массивным письменным столом. Безбрежный
стол этот был покрыт зеленым биллиардным сукном, и Алексей, скромно
сидевший около, невольно подумал, что, если приделать лузы, на столе
вполне можно гонять шары, играть в "американку" или в "пирамидку". Но так
он, Алексей, мог только подумать, а сказать вслух ничего не мог, поскольку
на сукне лежала толстая рукопись его предполагаемой книги, а Лицо, уложив
пухлую длань на рукопись, стучало по ней пальцами и отечески
приговаривало:
- Неплохо, молодой человек, совсем неплохо, и у товарищей такое же
мнение. Будем издавать вне всяких планов.
- Спасибо, - вежливо сказал Алексей и скромно отпил крепкого чайку из
стакана в подстаканнике, стоявшего не на главном столе, а на
второстепенном, маленьком, уткнувшемся в необъятное и темное пузо
большого, как теленок в корову.
- Вам спасибо, - усмехнулось Лицо. - Мы должны работать с теми, кто
идет нам на смену... Да, кстати, а кто идет нам на смену?
- Кто? - спросил Алексей, потому что не знал, как ответить на довольно
странный вопрос.
И в самом деле: кто идет? Он, Алексей, и идет...
- Я вас спрашиваю, Алеша, вас. Вы же лучше знаете своих ровесников...
Кто еще, по-вашему, сочетает в себе... э-э... дар, как говорится, Божий с
идеологической, отметим, и нравственной зрелостью?
Кто еще - это значит: кто, кроме Алексея. А кто _кроме_?
- Не знаю, - пожал плечами Алексей. - Разве что Семенов.
- Семенов - это ясно, - с легким нетерпением согласилось Лицо. - О
Семенове речи нет, его новая пьеса выдвинута на премию. Да он не так уж и
молод: за тридцать, кажется?.. А из молодых, из молодых?
Алексей напряженно думал: кого назвать?
- Оля Панова хорошие рассказы пишет.
Невесть почему черт оборвал эпизод на полуфразе, не дал договорить,
додумать, попасть в "яблочко".
Алексей сидел на табуретке в углу ринга, тренер протирал ему лицо
мокрой губкой, выжимал воду в стоящее рядом ведро.
- Раскрываешься, парень, - сердито говорил тренер, - даешь бить. Не
уходи с центра, не позволяй прижимать себя к канатам. Раунд ничейный, но
симпатии судей на стороне Талызина: он хоть и впустую, но все-таки
работает. А ты выжидаешь, бережешься. Надо наступать. Щупай его левой,
заставь самого раскрыться, навяжи свою тактику.
- Я же поймал его пару раз, - обиженно сказал Алексей.
- Мало, - рявкнул тренер. - Иди в атаку, бей первым. Он не выдержит,
сорвется, начнет молотить, тут ты его и уложишь. У него дыхалка лучше, а у
тебя удар правой...
Гонг!
- В атаку! - тренер нырнул за канаты.
И Алексей вновь очутился возле стола-коровы.
- Панова... - Лицо чуть заметно поморщилось. - Хорошие рассказы -
этого, Алеша, мало. Хорошие рассказы нынче пишут многие. Спросите у моих
работников: у них от рукописей шкафы ломятся. Если так и дальше пойдет,
через полвека у нас каждый третий в литературу подастся. А Союз писателей,
как известно, не резиновый... Нет, я интересуюсь по большому счету.
Что ж, Лицо само подсказывало ответ.
- Если по большому - никого, - твердо заявил Алексей.
- Жаль, - сказало Лицо, но никакой жалости в его голосе почему-то не
ощущалось. - А что вы думаете насчет Любицкого?
- Не писатель. Администратор, организатор - это да. Это он может.
- Толковые администраторы - народ полезный. Я вот тоже администратор, -
легко засмеялось Лицо. - В литературу не рвусь, но литература без меня...
- он развел руками, не договорив. - Похоже, вы разбираетесь в людях,
Алеша, это отрадно. Вашу книгу мы издадим быстро, но почивать на лаврах не
советую. Какие у вас замыслы?
- Все пока в чернильнице, - на всякий случай расплывчато ответил
Алексей.
- Нам нужна крепкая повесть о металлургах. А лучше бы - роман.
Махните-ка на Урал, Алеша, на передний край. Поваритесь там, поживите
настоящей жизнью, а потом уж - к чернильнице. Идет?
- А как вы думаете, я справлюсь? - вопрос был снайперски точен, потому
что Лицо немедленно расплылось в доброй улыбке.
- Справитесь, справитесь. Кому, как не вам, подымать большие пласты? А
за нами, администраторами; дело не станет, мы вам зеленую улицу откроем. В
добрый путь, Алеша, командировку я вам уже подписал. Заранее, на месяц.
Верил, что согласитесь, и вы меня не подвели.
- Не подвел? - спросил черт откуда-то из-за Юпитера.
Алексей Иванович не ответил. Душе его было зябко в дальних космических
просторах, пустовато и одиноко. Мимо пронеслась ракета, похожая на церковь
Вознесения в Коломенском. Душа рванулась было следом, но где там - ракета
удалялась в пустоту с субсветовой скоростью.
А на ринге дела шли вполне прилично.
Алексей внял советам тренера, не давал Пашке продохнуть. Держал его на
дистанции, гонял левой, а Пашка злился и терял бдительность: Алексей уже
провел отличную серию по корпусу, два точных прямых в голову и в общем-то
совсем не устал. А Пашка, напротив, сопел, как паровоз, - вот вам и
хваленая дыхалка!
Перемещаясь по рингу, Алексей уловил летучую реплику, которую бросил
Пашке его тренер:
- Береги бровь!
Выходит, у Пашки _слабые_ брови?.. Алексей не знал об этом.
- Махнем на Урал? - поинтересовался неугомонный черт, который, в
отличие от души Алексея Ивановича, превосходно чувствовал себя в
безвоздушном пространстве, хотя и оставался невидимым. - Или пропустим
месяц? Чего там интересного: железки всякие, холодрыга, сортир на дворе.
- А люди? - попробовала сопротивляться бессмертная душа.
- Люди везде одинаковы. И потом: ты же о них написал, чего зря
повторяться. А я тебе других людей покажу, верных товарищей по оружию, по
перу то есть...
Верные товарищи по оружию сидели в прохладном зале ресторана "Савой",
пили белое сухое вино "Цинандали" и вкушали толстых карпов, поджаренных в
свежей сметанке, мясистых рыбонек, хрустящих и костистых. Иные карпы, еще
не ведавшие савойских сковородок, лениво плавали в бассейне посреди зала,
тыкались носами в стенки, а спорые официанты ловили их сачками и волокли в
кухню.
Алексей рыбу есть не умел, мучился с костями, боялся их, осторожно
ковырял карпа вилкой, _портил_ еду.
- Как на Урале? - спросил его лауреат Семенов.
- Жизнь, - Алексей был солидно лаконичен. - Мы здесь плаваем в садке,
как эти карпы, - он кивнул на бассейн, - а там люди дело делают.
- Позавидовал? - Любицкий отпил из бокала вина, промокнул пухлые губы
крахмальной салфеткой. - Что ж не остался? Возглавил бы тамошнюю
писательскую организацию.
- Он здесь нужнее, - веско сказал Семенов.
- Мы нужнее там, где лучше кормят, - засмеялся Давка.
- Циник ты, Любицкий, - сказал Алексей, беззлобно, впрочем.
- На том стоим. А тебе, я смотрю, карпушка не по вкусу? Извини, омаров
не завезли, устриц тоже.
- Мне по вкусу жареная картошка с салом. Едал?
- Были времена. Отвык, знаешь... А ты что, гонорар за роман решил на
картошку бухнуть? Не много ль корнеплодов получится?
- Я его еще не написал, роман.
- Напишешь, куда денешься. Общественность ждет не дождется.
- Это ты общественность?
- Он ее полномочный представитель, - строгий Семенов позволил себе
улыбнуться. - В большие люди спешит не сворачивая. Издатель!
- Не преувеличивай, Владик. Вы - творцы, а мы - всего лишь
администраторы, следим, чтоб творческий процесс не заглох.
- Что-то подобное я уже слышал, - сказал Алексей.
- Может быть, может быть, на оригинальность не претендую. Да, о
процессе. Оля Панова рукопись в издательство принесла: рассказы,
повестушка какая-то... Возьми, глянь. Шеф с твоим мнением считается...
- Нет времени, - быстро ответил Алексей. - С романом надо кончать,
сроки поджимают.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг