него до одиннадцати, до назначенного на свалке часа, было - прорва. Да и то
верно - стоило выспаться: кто ведал, что ночью произойдет.
А проснулся неожиданно, будто кто-то толкнул его, вырвал из пустоты.
Сел в кровати, глянул на наручные электронные с подсветкой: без трех
одиннадцать. Пора вставать. Неизвестно, как клиенты со свалки к нему
проберутся, но сам он условие вроде бы выполнил: от слежки оторвался... Хотя
кто знает: не гуляет ли по коридорам "Китежа" бдительный Попков с кистенем,
с радиопередатчиком, с автоматом Калашникова и ключами от "Волги"?..
В полной темноте - шторы задернуты - нашарил рукой выключатель ночника,
щелкнул им и... малость оторопел: у изножья кровати на белом пуфике сидел
давешний знакомец в свитере и грязно-белых штанах, поглаживал бороду и
молча, с интересом наблюдал за не совсем проснувшимся Умновым.
Впрочем, теперь уж Умнов совсем проснулся.
- Откуда вы взялись? - глуповато спросил он.
- С улицы, - серьезно ответил знакомец.
- А ко мне как?
- Через дверь. Вы ее не заперли, коллега.
- Коллега?
- Удивлены? А между тем - так.
- Из "Правды Краснокитежска"?
- В прошлом. Выпер меня Качуринер. С благословения Василь Денисыча.
Нравом не подошел.
- Строптив? - усмехнулся Умнов.
Он обрел способность к иронии, а значит, к здравой оценке ситуации.
Встал, начал одеваться.
- Не способен к гладкописи, - тоже усмехнулся бородач. - И еще слишком
доверчив. С ходу поверил в светлые замыслы Отцов города, оказался ретив в
аргументации и формулировках.
- Ладно, кончайте ерничать, - сказал Умнов, надевая куртку. - И так все
понятно... Я готов. Мы куда-нибудь идем?
- Пошли... - бородач встал. - Свет потушите. И дверь заприте. Хотя у
них, конечно, вторые ключи есть, но все же...
- Могут искать?
- Могут. Но, думаю, не станут. Они чересчур уверены в себе... - опять
усмехнулся, добавил: - И в вас.
- Во мне - не очень.
- Повод?
- С Василь Денисычем по душам потолковали.
- А-а, это... Наслышан.
- От кого?
- Слухами земля полнится... Пустое. Думаете, он вам поверил?
- Почему нет? - Умнова задел пренебрежительный тон бородача.
- А потому нет, что он верит в стереотипы. А стереотип прост: вы сейчас
хорохоритесь, обличаете всех и вся, а стоит только прикрикнуть, и... - не
договорил. Шел по коридору, не таясь, не опасаясь, что кто-то увидит.
Умнову стало обидно. Что ж он, зря в начальственном кабинете
исповедовался, слова искал - поточнее, побольнее?
А борода - как подслушал:
- Все не зря. Вы сами себе верите?
Непростой вопрос задал. Умнов поспешал за бородачом, думал, как
ответить. Хотелось - честно.
Ответил все-таки:
- Верю.
- Это - главное...
Они прошли по привычно пустому вестибюлю. Входные двери были закрыты на
деревянный засов. Бородач снял его, прислонил к стеклу: оно отозвалось
легким звоном, особенно гулким в мертвой краснокитежской тишине.
- Осторожно, - бросил Умнов.
- Они нас не слышат, - ответил бородач.
И верно: дежурная за гостиничной стойкой даже головы не повернула,
смотрела телевизор, где кто-то вполголоса сообщал вечерние новости, а
швейцар - тот просто спал, свесив голову на грудь.
- Почему не слышат?
- Не хотят, - ничего больше бородач не объяснил, вышел на улицу, указал
в темный лаз между темными зданиями. - Нам туда.
Он вел Умнова какими-то проходными дворами, где жизнь, похоже,
прекратилась вместе с наступившими сумерками, где вольготно ощущали себя
только невидные во мраке краснокитежские коты: мяукали, выли, нагло прыскали
из-под ног. Бородач шел, уверенно ориентируясь в полной темноте - Отцы
города явно боролись за экономию электроэнергии, - и вольное воображение
Умнова легко сочинило себе осадное положение, окна, наглухо замаскированные
плотными одеялами, противотанковые надолбы на черных улицах, тревожное
ожидание атак и налетов. Впрочем, он был недалек от истины, не любящий
фантастики Умнов: город и впрямь находился на осадном положении...
Минут через десять гонки по дворам они вышли к каким-то одноэтажным
длинным зданиям, напоминающим железнодорожные склады. Бородач подвел Умнова
к железной двери в торце одного из них, трижды негромко постучал.
- Кто? - глухо спросили из-за двери.
- Открывай, Ухов, - сказал бородач.
- Ты, что ли, Илья? Этот с тобой?
- Я. Со мной.
Может, зря с ним увязался, панически подумал Умнов. Оборвал себя:
перестань трястись! Хуже, чем было, не будет. Разве что пытать станут...
Дверь, гнусно скрипя, распахнулась. Они вошли в темный тамбур, бородач
Илья тронул Умнова за руку.
- Осторожно: здесь ступенька...
Умнов широко шагнул, потерял равновесие. Таинственный конспиратор Ухов
поддержал его сзади, да так рук и не отпустил, вел Умнова, как раненого. А
что? Осадный город, всяко бывает. И ввел его в невероятных размеров зал -
нет, не зал все-таки: склад, явно склад, только пустой и гулкий, слабо
освещенный голыми лампочками, висящими на длинных пластиковых проводах. И
весь этот зал-склад дотесна был заполнен людьми. Люди стояли, плотно
прижавшись друг к другу, будто страшились потерять контакт, стояли, не
шевелясь, молча, напряженно, и Умнов, быстро привыкая к пещерному полумраку,
восторженно ужаснулся: как же много их было! Он различал только тех, кто
стоял впереди, а остальные пропадали, терялись вдали - именно вдали. Здесь
были Ларисины неформашки - панки, культуристы, металлисты. Здесь были
рокеры, держащие мотоциклетные шлемы, как гусарские кивера, - на согнутых
руках. Здесь были юные роллеры, перекинувшие через плечи побитые ездой
ботиночки на роликах. Но здесь были и незнакомые Умнову персонажи: вон
какие-то солидные старики с орденскими планками на широких лацканах широких
пиджаков; вон какие-то парни в джинсах и свитерах, по виду - то ли инженеры,
то ли рабочие; вон какие-то женщины, немолодые уже, тесной группкой - в
неброских платьях, простоволосые, а кое-кто в косынках, завязанных на
затылке в стиле тридцатых годов. Стояли военные, явно - офицеры: чуть
отсвечивали погоны, поблескивали золотом. Стоял пожилой капитан милиции - не
тот, что встречал Умнова, другой, хотя и возрастом схожий. А вот уж точно
рабочие - в замасленных комбинезонах, похоже - только-только со смены...
Это те, кого Умнов разглядел. А можно было попристальнее всмотреться в
толпу, пройти сквозь нее - протечь, ловя напряженные взгляды на него,
Умнова: кто ты, пришелец? Зачем ты здесь? С кем ты?.. Но Умнов подавил в
себе это внезапное желание, потому что нутром ощутил опасность. Нет, не
опасность даже - тревогу скорее. Почему?.. В первом ряду между суровым
культуристом в клетчатых штанах и юным синеволосым панком увидел... Ларису.
Иную, чем днем: в джинсиках, в маечке какой-то несерьезной, волосы хвостом
забраны. "Но комсомольская богиня? Ах, это, братцы, о другом..." Она тоже
молчала, как все, смотрела на Умнова без улыбки, словно ждала от него
чего-то...
Он резко, вырываясь из рук Ухова, шагнул к ней.
- Ты зачем здесь?..
Она ответила суховато - без обычной своей улыбки:
- А где же мне быть, Андрюша? - вопросом на вопрос.
- Но ты же... - не договорил.
А она поняла.
- Не я одна.
- Все где-то работают или учатся, - непрошено вмешался Илья. - Один я
на вольных хлебах...
Умнов понял, что бессвязные вопросы смутной картинки не прояснят. Если
искать ее смысл, то с самого начала. А тогда и комсомольской богине в той
картинке место найдется.
- Кто вы? - спросил он Илью.
- Мы?.. Хотите официально?.. Неформальное объединение людей, которых...
как бы это помягче?.. не устраивает положение дел в Краснокитежске.
Хотел пообщаться с диссидентами, вспомнил свое мимолетное желание
Умнов. Вот они. Общайся. Только верен ли термин? Уж если и называть кого
диссидентами, то скорее Василь Денисыча иже с ним. А эти? Очередные
неформашки? Официальные протестанты? Подполье в осадном городе?..
- Значит, не устраивает, - сказал Умнов, сам мимоходом подивившись
невольному сарказму, прозвучавшему в голосе. - И как же вы хотите поправить
сие положение? Листовки? Устная агитация? Теракты? Вооруженное восстание?
- Так разговор не получится, - мягко улыбнулся Илья. - Или вы нас
принимаете всерьез, или - до свидания.
Красиво было бы заявить: до свидания. Или еще лучше: прощайте.
Повернуться и столь же красиво удалиться в ночь. Но куда удалиться? В
славный постоялый двор "Китеж"? В душные объятия добрейшего новатора Василь
Денисыча?.. Нет уж, дудки!
- Ну, допустим, всерьез. Тогда всерьез и отвечайте. Без "как бы
помягче".
- Как мы хотим поправить положение?.. Очень просто. Делом.
- А поподробней - никак? - все ж не сдержался, ернически спросил.
Илья не заметил - или не захотел заметить? - умновского ерничества.
- Подробней некуда: обыкновенным делом. Каждый - своим... Я сейчас
вроде бы прописные истины скажу, но вы не обижайтесь, ладно? Они хоть и
прописные, но все ж - истины... Так вот: рабочий - у станка, инженер - у
кульмана, шофер - за рулем, школьник - за партой... Ну, и так далее, сами
продолжайте.
- Это что, новая форма борьбы с неформашками?
- Неформашки... Хороший термин. Слышал его от Ларисы... Нет, в принципе
не новая. О ней и классики писали... Только прочно забытая. И для
неформашек, как вы говорите, смертельная.
- Интересно: почему? - Умнов и впрямь заинтересовался.
Смех смехом, а он действительно думал о том, что ему поведают о тайных
организациях боевиков, о тайных складах бомб и гранат, о тайных типографиях.
Но тайная организация хорошо работающих - это, знаете ли, странновато
слышать.
- Потому что дело никогда их не занимало. На кой оно им? Куда важнее
слово! Слово о деле. Победные рапорты. Громкие отчетные доклады. Дутые
цифры. Пышные лозунги. Да мало ли... А просто работать - это, видите ли,
неинтересно. Это, видите ли, сложно и хлопотно. За это, видите ли, и по
шапке схлопотать можно. По ондатровой... А за веселый отчет, за мажорный
доклад - тут тебе и должность, тут тебе и орденок к юбилею, тут тебе и
лампас на портки. Сами, что ли, не знаете?..
Знаю, горько подумал Умнов. Еще как знаю! Куда проще приписать к плану,
чем выполнить его. Куда легче сбацать тяп-ляп и звонко отчитаться, чем
сделать на совесть и, может быть, не успеть к сроку, опущенному "с горы".
Куда приятнее выкричать орден, чем его заслужить... Слово надежнее дела. За
слово не бьют, кресло из-под задницы не вышибают - в крайнем случае на,
другое пересаживают. Бьют за дело. Даже - бывало! - за отлично исполненное.
Да чаще всего за отлично исполненное и бьют: не высовывайся, гад, не портя
общую красивую картину незапланированным качеством! Или количеством... Но с
другой стороны...
- Но с другой стороны, - сказал Умнов, - как может хорошая работа всех
стать смертельной для одного?
- Василь Денисыча в виду имеете? Если бы он один был!.. Их легион! И не
только в начальственных креслах, но и у станков, у кульманов, за рулем, за
партой. Что я перечислял? Везде... Отвыкли у нас по-настоящему работать.
Отучили. Охоту отбили.
- Ну, хорошо, ладно. Сколько вас здесь - понимающих? Сто? Пятьсот?
Тысяча?.. Ну, будете вы работать на совесть, а у остальных, у неформашек от
станка с кульманом, от этого своя совесть проснется? Слабо верится, товарищ
Илья.
- Сначала нас было сто. Потом пятьсот. Потом тысяча. Потом... - он
глянул в толпу, край которой пропадал в полумгле, и, казалось, не было конца
у этого зала-склада. Как там у фантастов: переход в четвертое измерение... -
Не станет остальных, Андрей Николаевич. Вымрут. Как мамонты.
А ведь он мои слова повторил, подумал Умнов. Те, что я Василь Денисычу
бросил. Выходит, и я так считаю?..
- Ладно, - почти сдался Умнов, - пусть. Все работают на совесть,
Неформашки от стыда перековались, а те, кто не захотел, ушел, отощал с
голодухи, вымер, как мамонты. А Отцы города опять - на коне. Их парадные
отчеты стали - ах! - реальными. Их доклады - ой! - деловыми. Их ордена -
заслуженными. Так?
- Кто ж о деле кричит? - усмехнулся Илья. - Дело - оно молчаливо. Оно
слов боится. А Отцы города только и умеют, что слова рожать. Кому они нужны
будут - мертворожденные? - вдруг застеснялся, добавил: - Вы извините за
пафос, но уж тема больно... - Умолк.
Странная штука: Илья метил в Василь Денисыча, а ненароком попал в
Умнова.
- Моя работа - одни слова, - с горечью сказал Умнов. - Выходит, и мне
на свалку?.. Зачем я вам понадобился? Экономики не знаю, в политике -
профан. И на кой хрен мои нравственные статейки, если все кругом станут
высоконравственными, порядочными, морально чистоплотными?.. Куда мне
деваться? На завод двойных колясок? Разнорабочим?..
- Видимо, вы не понимаете. Или притворяетесь, Андрей Николаевич. Идет
война. Если хотите, не на жизнь, а на смерть. Мы и они. Пусть нас больше, но
они позиций сдавать не собираются. Вы наш город видели. Красиво? Все кругом
перестроились - загляденье!.. Нет, милый Андрей Николаевич, война будет
долгой. Очень долгой. Нынешнее поколение советских людей коммунизма, пардон,
не дождалось. Не обломилось обещанное. И следующие не скоро дождутся, пока
война. А на войне без комиссара плохо, если она - за идею. У нас отличная
идея, Андрей Николаевич, и нам нужны отличные комиссары. Вы. Может быть, я.
Если сумею, если талантишка хватит... Нравственность - штука абстрактная, ее
не пощупать, не взвесить. А без нее любая идея - мертва... - Илья замолчал.
И Умнов молчал, переваривал услышанное.
И молчали люди, пришедшие посмотреть на Умнова. Только посмотреть?
Тысяча, две тысячи, три - сколько их здесь? - ради одного Умнова?.. Выходит,
что так, понял Умнов. Потому что в войне дорог каждый союзник. Тем более -
комиссар.
Кстати, и Василь Денисыч от него союзничества требовал...
- Что же мне делать? - тоскливо спросил Умнов. - Сдаться властям?
Перебраться в Краснокитежск? Подсидеть Качуринера?
- Помилуйте, Андрей Николаевич, вы же сами себе противоречите. Кто
утверждал: нет никакого Краснокитежска? На карте не обозначен... Не
обозначен, верно, карта не врет. Но ведь вы и другую карту видели - в
кабинете Василь Денисыча. Не стало страшно, а?.. Вот что. Ноги в руки,
садитесь в свой "Жигуленок", газуйте отсюда. У вас свое место есть. Надеюсь,
поняли: нужное. Вот и работайте, как совесть подскажет. Только помните: нас
много. И будет больше. И когда вы через год, через пять лет, через десять
проедете по нашей трассе и никакого неозначенного Краснокитежска не увидите,
тогда знайте: мы победили. А значит, и вы... - Илья взял Умнова под руку. -
Все, Андрей Николаевич. Пора.
- Как пора? Куда? - разволновался Умнов. - Лариса, а ты как же?
За нее опять ответил Илья:
- У Ларисы тоже - свое дело...
Он потянул Умнова к выходу, молчаливый Ухов опять в стороне не остался:
топал сзади, поддерживал столичного нежного гостя. И Лариса рядом была...
Прошли темный тамбур, выбрались на свежий воздух.
Прямо перед дверью стоял умновский родной "Жигуль", ровно и тихо
фурычил, прогревался перед дорогой. На заднем сиденьи - заметил Умнов -
аккуратно покоилась адидасовская сумка.
- А гостиница? А счет? - все еще сопротивлялся Умнов.
Сам не понимал: чему...
- Все в порядке, - уже нетерпеливо сказал Илья. - Торопитесь. Время
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг