У поворота на Абрамцево ему проголосовали. Высокая шатенка взмахнула
рукой, внезапный порыв слабого до умеренного швырнул ей на лицо длинные
прямые волосы, и Истомину показалось...
Да ни черта ему не показалось, не могло показаться! Он включил правую
мигалку, легонько прижал тормоз и скатился на обочину. Перегнулся через
сиденье, открыл пассажирскую дверцу, сказал:
- Я прямо.
- Я тоже, - сказала длинноволоска и по-хозяйски уселась рядом, умостила
в ногах синюю спортивную сумку с ковбойской надписью "Родео" на боку,
отбросила назад легкие волосы. - Привет.
- Привет, Анюта, - сказал Истомин, ничуть не удивляясь тому
странноватому факту, что его первая - бывшая - жена ловит попутные машины
у поворота на Абрамцево. - Ты, собственно, куда?
- Я, собственно, туда, - сказала Анюта. - А ты куда?
- И я туда, - сказал Истомин.
- Значит, нам опять по пути, - сказала Анюта.
Но Истомин счел необходимым уточнить:
- Временно.
Свою первую жену Анюту он не видел годков эдак шестнадцать, а то и
больше, - словом, с тех пор, как их спонтанный молодежный брак захирел и
угас, не просуществовав и пары лет. Анюта где-то безвестно инженерила, и
никаких сведений о ней Истомин не искал.
А ведь было: дворец на Грибоедова, марш Мендельсона, вспышки блицев,
ликующие родственники, ананасы в шампанском и мороженое из сирени...
Любопытно все же: как она сейчас выглядит, Анюта его полузабытая?..
А вот как она и выглядит: фирмовые джинсики, синие кроссовки "Адидас",
тонкий свитерок, скрывающий всякое присутствие груди, а вот лицо уже
тронуто временем, вот уже морщинки от глаз побежали, вот уже шея над
свитерком неважно выглядит - измято, хотя глаза, макияж, руки, фигурка -
все тип-топ, все на среднестатистическом уровне, все оптимально.
Опять-таки любопытно: а сколько ей сейчас лет? Тридцать семь, кажется,
она на три года моложе его самого...
- Как ты живешь, Истомин? - спросила Анюта.
- Я живу разнообразно, но в целом хорошо, - ответил Истомин. - А ты
как?
- Поговорим сначала о тебе.
- С чего бы мне такое преимущество? - раскокетничался Истомин,
покачивая рулем, поигрывая брелоком для ключей, поглаживая рукоятку
переключателя скоростей, вставляя в магнитофон кассету.
И тотчас же от заднего стекла, из стереоколонок сладким, почти детским
голосом тихонько запел о любви заокеанский шоколадный кумир молодежи, чья
слава, говорят, понемногу затмевает некогда вселенскую славу знаменитых
английских "жуков".
- Когда это ты отказывался от преимуществ? - удивилась Анюта. - Что-то
не припомню...
- Ты меня не видела сто лет. Я изменился, повзрослел сначала и постарел
потом. Я непрерывно отказываюсь от лишних преимуществ, я не ищу их, я
скромен в быту.
- Ты, может, и постарел, - грустно сказала Анюта, - но совсем не
изменился. Как был ерником, так и остался им. Что это, Истомин? Защитная
реакция?.. Но от кого тебе защищаться, Истомин? От меня? От меня" не надо
защищаться. Меня же нет. Я миф, фантом, облако в джинсах. Будь самим
собой, Истомин, пока нам по пути.
- Временно, - опять уточнил Истомин.
- А я и не посягаю на вечность. Я сойду, когда буду не нужна тебе.
- Разве ты нужна мне? - раздражаясь и поэтому грубо спросил Истомин.
- Иначе ты бы меня не посадил в машину.
- Я тебя посадил потому, что ты голосовала.
- А я голосовала, потому что ты _хотел_ меня посадить... Пустой
разговор, Истомин, сказка про попа и собаку. Не будем терять времени,
скоро Загорск, а у меня еще расчетов куча.
И вправду, краем глаза заметил Истомин, мимо мелькнул указатель
поворота к населенному пункту Радонеж.
- Каких расчетов? - поинтересовался Истомин.
- По проекту. Моей группе через месяц сдавать проект, заказчик торопит,
Болдырев больной, Чижова опять в декрет ушла, работать не с кем, кручусь,
как заведенная...
- Куда же ты едешь?.. Сидела бы, считала.
- Я никуда не еду, Истомин, пойми ты наконец и говори быстрее, что тебя
мучает?
- Ничего меня не мучает. С чего ты взяла?
- Хорошо, я буду задавать конкретные вопросы. Ты вежливый человек,
Истомин, ты ответишь женщине.
- Спрашивай, женщина, - усмехнулся Истомин, почему-то поддаваясь ее
напору, вступая в какую-то придуманную ею игру, в эту, конечно же,
абсолютно не нужную Истомину игру, но...
Ах, это осторожное "но"! Все сверхразумные аргументы легко подвергнуть
сомнению, если в конце любого утверждающего предложения (или
утвердительного? - автор забыл, как правильно...) поставить не точку, а
запятую и следом - "но". Вот так: курить, естественно, вредно, но... Или:
бег трусцой укрепляет здоровье, но... И так далее, продолжайте сами.
- Ты женат?
- Разумеется. Четырнадцать лет уже. Сыну - тринадцать.
- Ты спокоен дома? Заметь, я не спрашиваю - счастлив, я спрашиваю -
спокоен...
- Странный термин...
Истомин подумал, впрочем, что не такой уж и странный. Скорее, точный.
Счастье - понятие расплывчатое, строгого определения ему не существует.
Как в философии: абстрактная категория... Кстати, вот и определение:
счастье - это покой... Покой нам только снится... Банальная фраза эта,
давным-давно украденная у Блока, почему-то на секунду расстроила Истомина,
и что-то уже кольнуло в левой стороне груди - не сердце, нет, а будто
электрической иголочкой кто-то притронулся... Спокоен?.. Нет, конечно!
Скорее наоборот: он непонятно почему напряжен, словно ждет откуда-то
подвоха, удара, каверзы какой-нибудь... Примеры? Да мильон! Иной раз
намеренно не хочет заглянуть в дневник к сыну. А вдруг там двойка?..
Придется что-то говорить, раздражаться, закипать от молчаливого упрямства
сына, от непонимания им простых истин... Для кого простых? Для него,
Истомина? А если для тринадцатилетнего сына они - _не истины_? То-то и
оно... Или опять-таки с раздражением порой ловит себя на мысли, что вот он
дома, а жены нет, и она не где-нибудь - у подруги там или у любовника, а
всего лишь на своей распрекрасной работе, но горит и ликует, как у
любовника, ставит общественное выше личного. И, между прочим, не проверяет
у сына дневник... Спокоен он... Как же...
- Тогда второй вопрос, - быстро сказала Анюта.
- Постой, я ж не ответил.
Истомин пришел в себя, как вынырнул из-под воды: даже в ушах звенело.
- Почему же?.. Все очень-очень понятно... Скажи, а твоя жена спокойна?
Заладила: спокоен, спокойна...
- Абсолютно! - сказал так поскорее, чтобы не думать, не анализировать
суть, зря не мучиться. А Анюта заметила.
- Вот и врешь, - спокойно сказала она. - Жить с тобой - сплошная
нервотрепка.
- Ну уж!.. - Истомин отлично знал, что он не сахар, но сей факт его не
тяготил, он даже в меру гордился им: вот мы какие непростые, какие мы
сложносочиненные. - И потом: ты-то что волнуешься? Ты свое со мной отжила.
Или отмучилась, а, подруга?..
- Отжила... - эхом повторила Анюта.
- Слушай, - окончательно обозлился Истомин, - если ты помнишь, не я от
тебя ушел, а ты от меня. Собралась, сказала "прощай!" и пошла к мамочке. А
я остался. Один, между прочим. И ведь звонил тебе, говорил: не дури,
вернись. А ты?
- А я не вернулась.
- Почему?
- Ты не хотел.
- Ты что, дура? Я же звонил...
- Истомин, перед кем ты ломаешь комедию? Передо мной? Не надо, я театр
не люблю. Разве что перед собой... Ты ведь не жил со мной, ты
_существовал_, ты тяготился и домом, и мной, и мамой - она умерла в
прошлом году, - ты придумывал любой предлог, чтобы уйти. И все бы ладно:
ну не нагулялся мужик, молодость в нем играет, но зачем ты на меня давил?
- Я тебя давил?! Окстись, подруга!
- Давил, Истомин. Ты разогнал всех моих друзей: они тебя не устраивали,
они были для тебя примитивными, они ходили в походы и пели у костра песни,
которые ты не понимал. Ты не дал мне пойти в аспирантуру: женщина не
должна быть слишком занятой, любая эмансипация, по-твоему, имеет границы.
Ты отнимал у меня дело, но ничего не давал взамен. Ни себя не давал, ни
дома... В самом деле, Истомин, зачем ты заставлял меня сидеть в четырех
стенах? Для порядка? Зачем мне был дом без тебя? Без тебя я прекрасно жила
с мамой... Кстати, и с ней ты меня постоянно ссорил, ты настраивал меня
против нее, и я верила, верила - тебе, потому что любила тебя, и мама
уходила от меня, уходила, а когда я вернулась к ней, она была для меня
другой, не прежней, я уже смотрела на нее твоими глазами, меня раздражало
то, что раздражало тебя...
- Ты же работала.
- Я потеряла темп, Истомин, потеряла кураж. Я работаю по инерции,
потому что так надо, потому что все работают и есть хочется... Я согласна,
согласна, я не Эйнштейн и даже не Софья Ковалевская, пороху бы я не
изобрела, но я _хотела_ работать. Истомин, я _хотела_ изобретать порох, а
ты мне очень разумно объяснил, почему это глупо, почему этого делать не
следует...
- И ты поверила?
- Я не поверила, я подчинилась. Мы всегда подчиняемся тем, кого любим.
- Ишь ты, "любимо... Я слыхал, ты потом замуж вышла?
- Да. За одного из тех, кого ты разогнал.
- Хороший парень?
- Наверно.
- Что ж разошлись?
- Он по-прежнему ходил в походы, Истомин, и пел у костра песни, которые
уже мне не нравились.
- А при чем здесь я?
- Ты начал меня подгонять под свой размер, начал ломать, а потом тебе
надоело и ты махал топором по инерции, по обязанности, скорее даже
отмахивался. И вот когда я поняла, что тебе _надоело_, я ушла. Но ты
прилично надо мной потрудился, полработы - твои, честно... Это страшно -
жить полуфабрикатом, Истомин: я еще не стала тобой, но уже не была
собой...
- Я тебя не понимаю, - нервно сказал Истомин.
- Все ты понимаешь, не ври. Ты же у нас инженер человеческих душ, как
ты сам о себе думаешь. Ты же не смог быть просто инженером, не захотел, и,
наверно, правильно сделал. Ты нашел призвание, Истомин?
- Я его не искал. Я знал о нем всегда: и когда был студентом, и когда
стал инженером... Кстати, подруга, не ты ли мне долдонила: пиши, пиши,
пиши? Не ты ли убеждала: бросай к черту свои самолеты, кропай нетленки?
- Я долдонила, я.
- Значит, понимала меня? Прониклась, так сказать, ситуацией...
- Я всегда тебя понимала. Поэтому и ушла...
- Опять двадцать пять, отдай за рыбу деньги! - В сердцах Истомин пустил
непонятное крылатое выражение, ненавязчиво полученное им в наследство от
далеких рязанских предков.
У него постепенно крепло желание открыть на ходу правую дверь и
легонько подтолкнуть в мелькающее пространство непрошеную спутницу. Но
кого, спрашивается, подтолкнешь, если спутница сама утверждает, что ее
нет, что она - облако в джинсах популярной фирмы "Ли"? Да и если б была -
как можно! Истомин свято чтил Уголовный кодекс, любил к месту его
цитировать, да и гуманен он был, "инженер человеческих душ", миролюбив и
кроток, тараканов - и тех жене доверял давить, сам не марал подошвы
домашних тапок.
Поэтому, сменив гнев на милость, хотел сказать что-то нейтральное,
теплое, душевное, но не успел. Сзади, как гром небесный, раздался трубный
глас дорожного бога, усиленный казенным репродуктором:
- Водитель автомашины ноль три - двадцать, прекратите движение и
поставьте транспортное средство на обочину.
Истомин матюкнулся про себя, лихорадочно соображая, что же он такое
сотворил, какой пункт священных правил дорожного движения ненароком
нарушил. Семнадцать лет непрерывного водительского стажа - в любое время
года, в любую погоду, и в снег, и в ветер, и в звезд ночной полет -
научили его не нарушать по неведению: водители с таким опытом если и
нарушают, то сознательно, они смело идут на вполне обдуманный риск, не
опасаясь вредных для себя последствий.
Похоже, скорость превысил, решил Истомин и погнал, тормозя, "жигуль" на
обочину.
Канареечных цветов машина ГАИ объехала истоминское транспортное
средство и встала чуть впереди. Из нее неторопливо вылез невысокий, но
крепкого телосложения капитан и, лучезарно улыбаясь, направился к машине
ноль три - двадцать. Истомин тоже вышел на волю и ждал капитана, улыбаясь
ничуть не менее лучезарно.
- Инспектор ГАИ капитан Спичкин, - представился капитан Спичкин. -
Почему нарушаете, товарищ водитель? Почему вы двигались по трассе со
скоростью сто километров в час?
- Не иначе случайно. Не иначе задумался, - срочно повинился Истомин,
лихорадочно между тем вспоминая, где он слышал фамилию Спичкин как раз в
приложении к работнику доблестной Госавтоинспекции. - Я, товарищ капитан,
сто лет ничего не нарушал, мне это по должности не положено. - И он
протянул Спичкину ворох красивых удостоверений, где говорилось, что без
него, без Истомина, советская милиция пропадет, захиреет.
Капитан Спичкин все удостоверения внимательнейшим образом рассмотрел,
вернул Истомину и сказал не без должного уважения в голосе:
- Это все, конечно, хорошо, Владимир Петрович, но можно мне одним
глазком глянуть на ваше _водительское_ удостоверение?
- Что за вопрос, товарищ капитан! - засуетился Истомин, полез в карман
за правами, и вдруг его - не карман, вестимо, а Истомина - осенило: -
Слушайте, а вас случайно не Валерианом Валериановичем зовут?
- Так точно, - ответил Спичкин, немало удивившись и удивление свое от
нарушителя не скрыв. - А откуда вы знаете?
- Мне о вас рассказывал мой друг, известный артист театра и кино
Станислав Политов, которого вы спасли от пучин полноводной реки Яузы.
- Было дело, - зарделся и потупился мужественный капитан. - А что он
вам говорил?
- Только хорошее! Только слова благодарности! - уверил капитана
Истомин. - Но, помнится, он называл вас старшим лейтенантом... И вообще:
вы же были в Москве...
- Меня повысили в звании, - сообщил Спичкин, - и бросили на прорыв. Я
теперь в области батальоном командую. - В голосе капитана звучала законная
гордость, а вовсе не сожаление о потерянном теплом московском местечке. Он
козырнул: - Можете следовать дальше, Владимир Петрович, только следите
внимательней за показаниями спидометра.
- Непременно, - горячо уверил его Истомин, - глаз с него не спущу.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг