3
А потом, как в священном писании, был вечер и было утро. Утро
пасмурное, серое, брезентовое, как штаны пожарника (откуда шутка?),
штрихованное дождем висело за немытым стеклом окна, тоскливое длинное
утро, вызывающее головные боли, приступы гипертонии и черной меланхолии, а
по-научному - нервной депрессии.
Но все это у иных, здоровьем обиженных. Давление у Дана держалось
младенческое, головными болями не страдал, а черная меланхолия выражалась
всегда однозначно: не хотел идти на репетицию.
Лежал под одеялом, тянул время, оглядывал небогатое свое однокомнатное
хозяйство.
Оля спросила вчера вечером:
- Вы часто уезжаете из Москвы? Ответил привычно, не задумываясь:
- Частенько... - Но полюбопытствовал все же: - Как вы догадались?
- Заметила. Жилье выдает. Когда в нем мало живут, оно как
вымораживается, застывает. Вроде все чисто, все на месте, а холодно.
Точное наблюдение. Дан замечал это и в своей квартире, когда
возвращался с гастролей, и в квартирах друзей - элегантных, обустроенных с
пола до потолка, с дорогой мебелью и блестящими люстрами, с натертым
паркетом и звенящим хрусталем за толстыми стеклами горок. Почему-то
артисты цирка из всей "выставочной" посуды предпочитают именно хрусталь.
Может быть, потому, что он так же холоден, как и их пустующие квартиры?..
Впрочем, он-то сам кантуется дома уже четвертый месяц...
Оля сказала:
- Кантуетесь? - усмехнулась. - Пожалуй, точно так. Не живете -
ночуете...
Все верно. С утра пораньше - студия, Тиль, булавы, моноцикл. Потом -
мастерские, где шьют новый костюм для нового (будет ли он?) номера. Потом
обязательно! - главк, где вроде и нет для тебя никаких срочных дел, но
быть там необходимо, вариться в кислом соку цирковых сплетен, разговоров,
предположений, замыслов и домыслов: кто где гастролирует? кто куда едет? у
кого номер пошел, а кто аттракцион "залудил"? кто женился? кто развелся?
кто сошелся? где? когда? как? с кем? почем? у кого? - тысяча пустых
сведений. Клуб, а не учреждение... И ведь тянет, ежедневно тянет, как
будто не пойдешь - что-то потеряешь, чего-то не выяснишь, не вернешь,
наиважнейшего, наиглавнейшего.
А вечером гости. Или ты у них, или они у тебя - "дежурство" за полночь,
в столице, как на гастролях, в цирковых гардеробных или в гостиничных
номерах после вечернего представления, и те же разговоры, те же
вопросы-ответы, сотни раз жеваные-пережеванные, переваренные, за день
обрыдлые. Дану в Москве полегче: у него есть друзья вне цирка, а стало
быть, вне профессиональных интересов. Можно хоть душу отвести, на вечер
забыть о гипнозе манежа. И только перед сном выкраиваешь время - почитать.
Сколько его остается? Кот наплакал, а зверь этот скуп на слезы. Стопка
журналов, регулярно покупаемых в киоске Союзпечати (знакомая киоскерша
оставляет всю "толстую" периодику), лежит непрочитанная, потому что на сон
грядущий вытягиваешь с полки знакомое, читаное-перечитанное, привычное,
успокаивающее и - вот парадокс! - всегда волнующее. А периодику Дан на
гастролях "добирает": свою библиотеку в артистический кофр не сунешь: и
места мало, и книги жаль - что-то с ними дорога содеет!
Согласился тогда с девушкой Олей, троллейбусной провидицей, не без
грусти согласился, даже с обидой на провидицу: все-то она ведает, все
подмечает, компьютер - не человек.
- Вы правы, Оля, все у меня в квартире полудохлое. А она возьми да
скажи - обиженным в утешение, скорбящим на радость:
- Не все. Книги живые. Видно, что их читают и ценят. Вы кто по
профессии?
Выигрышный для Дана вопрос.
- Цирковой артист. Жонглер.
Тут обычно девицы-красавицы, душеньки-подруженьки должны ахнуть,
ручками всплеснуть: как интересно! сколько романтики! цирк - это вечный
праздник! И посыплются вопросы - один другого глупее: в каких странах
побывали? сколько циркачам платят? правда ли, что они ежедневно рискуют
смертельно? Это Дан-то рискует, с его булавами и кольцами... Хотя риск,
конечно, имеется: брякнешься с моноцикла, не успеешь собраться, придешь на
ковер неудачно - можно, например, и руку сломать...
А обычного не случилось. Оля не ахнула, не всплеснула руками, глупых
вопросов не задавала. Она лишь кивнула согласно, приняла к сведению
информацию, но увидел Дан - или почудилось ему? - в мимолетном косом
взгляде ее, даже не взгляде - промельке, секундное-удивление. Увидел Дан и
растолковал его по-своему: как так - жонглер и книги читает! Быть того не
может! Серый, лапотный, со свиным-то рылом...
Что, в сущности, происходило? Дан чувствовал глухое раздражение против
Оли, даже не раздражение, а какое-то внутреннее сопротивление тому явному
чувству симпатии, которое она вызвала к жизни и которое все еще жило в
нем, - непонятное чувство, ничем не объяснимое, не подкрепленное. Но сам
же анализировал - работала где-то в мозгу счетная машинка: а зачем
сопротивляться? что она плохого сказала? Ничего... А взгляд? Почудилось
Дану, настороженному, как зверь перед дрессировщиком. Странное дело: когда
Дан попадал в чужую компанию, где собирались люди, от цирка далекие, он
всегда так настораживался, словно ощущал некую неполноценность перед
всякими там физиками-лириками. Потом она, конечно, проходила,
неполноценность его распрекрасная, а поначалу... Ах, как он завидовал в
такие минуты другу Коле, который не страдал разными "интеллигентскими
комплексами", уверенному и сильному Коле, чей внутренний мир не поколебать
никакими косыми взглядами - крепость, а не мир. Коля угнездится за столом,
пойдет анекдотами сыпать, а то ухватит пяток тарелок со стола, почнет
жонглировать, к ужасу хозяйки, - знай наших! - сорвет аплодисменты,
привычные для него, как щи в буфете, и вот уже физики-лирики ему в рот
смотрят, слушают, развесив уши, как он в Америке с миллионершами сухой
мартини на спор хлебал - кто кого перепьет, а где-нибудь в Австралии метал
бумеранг "по-классному", на зависть аборигенам. А физики-лирики целыми
днями сидят за столами да синхрофазотронами и дальше своих развесистых
ушей ни черта не видят.
- Я для них кто? - спрашивал он. - Человек из другого мира. Чей мир
лучше? Ясное дело - мой. Вот я им про то и толкую по силе возможности...
Что и говорить, силы у Коли - навалом. Дану бы хоть малую толику ее...
А Оля будто подслушала мысли Дана. Спросила, как объяснила давешний
взгляд:
- Может, вы тоже волшебник?
- Это как?
- Когда вы ухитрились библиотеку собрать? Да еще такую богатую...
Сказала - и бальзам на душу. Нет, милый Дан, псих ты ненормальный,
закомплексованный, пора тебе путевочку в институт имени доктора Ганнушкина
выколачивать - в отделение пограничных состояний, где такие же нервные
полудурки в байковых пижамах фланируют, седуксен лопают и боржомом
запивают. Вопрос-то Олин законный и удивление вполне объяснимое.
- По городам и весям подбираю. Книжные магазины везде есть, а в них
работают тети, у которых детишки цирком болеют.
Посмеялись. Прошлась мимо стеллажей, провела кончиками пальцев по
корешкам книг, как поласкала. Обернулась:
- Хочется мне вам приятное сделать.
Это уже интересно.
- Что именно?
- Существует книга, о которой вы мечтаете?
Нелепый вопрос: таких книг десятки. Хотя, впрочем...
- Есть такая...
- Зайдите завтра в Дом книги.
- И что будет?
- Что-нибудь да будет.
Теперь Дан посмеялся - из вежливости: честно говоря, шутки не понял,
сложно шутит девушка Оля, не осилить умишком бедному жонглеру...
...А между тем пора вставать, пора делать зарядку, пора открывать
настежь окно, впускать в полутемную комнату холодное и сырое утро.
Ох-ох-ох, грехи наши тяжкие, будь проклят тот, кто придумал скрежещущее
железом слово "режим".
Однако встал, сделал, открыл, впустил. Умылся, яичницу пожарил. Что за
жизнь: вечером яичница, утром яичница. Друг Коля советовал:
- Женись, Дан, непременно женись, но возьми кого из кулинарного
техникума с обеденным уклоном. И лучше всего - сироту детдомовскую. Она на
тебя молиться будет, пылинки сдувать, а уж отъешься...
Люська, Колина жена, готовит распрекрасно, но есть у нее стальная
старушка мама, с которой Коля находится "в состоянии войны Алой и Белой
розы". Так он сам говорит, пользуясь полузабытыми школьными знаниями. Хотя
ни он, ни стальная мама ничем не напоминают сей цветик. Разве что шипами.
А яичница - вершина кулинарной мысли Дана. Вчера посреди разговора он
вдруг спохватился:
- Вы же с работы. Голодны небось? Она засмеялась:
- Как зверь!
- Я сейчас приготовлю. Только, кроме яиц, у меня ничего нет... - Как
будто объявись у него мясо, так он немедля жаркое или бифштекс сотворит!
Но Оля не ломалась.
- Обожаю яичницу. Жарьте. Когда-нибудь потом я приду пораньше и
наготовлю всякой вкуснятины.
Прекрасная перспектива! Дан, грешный, любил "всякую вкуснятину", да и
намек Оли на "потом" - чего-нибудь он да стоит?
Ели прямо из сковороды - горячую, потрескивающую, плюющуюся желтым
маслом, звонко хрустели редиской - еще пустотелой, весенней, привезенной
на московские рынки веселыми усачами южанами, запивали малость подкисшим
"Мукузани", обнаруженным в холодильнике, хотя по всем известным Дану
светским правилам красное вино никак не подходило к их нехитрой еде. Да и
какая разница - подходило или нет? - если лопать хотелось невероятно
вопреки здравому смыслу. Ну с Олей все понятно, она только-только с
работы, обедала давно, но Дан-то всего за час до свидания покинул уютную
харчевню неподалеку от циркового главка, где, кажется, отъелся за весь
день маеты и беготни. А может, чувство голода - штука заразная? Или
волшебница Оля способна испускать неизвестные науке флюиды, которые
заставляют Дана чувствовать то же, что и она, хотеть того же, что и она?
Волшебница... Редкая по нынешним временам профессия. Далекие средние
века, время расцвета волшбы и колдовства, тем не менее привели к захирению
эту могущественную профессиональную касту. Одна святейшая инквизиция
отменно постаралась и преуспела в том. Но вот явилась все же одна - из
ныне вымерших, пробует свое забытое могущество на обыкновенном советском
жонглере. Получается? Чегой-то не шибко...
Вспомнил еще: выходили из дому, провожал он ее до троллейбусной
остановки, спросил - скорее из вежливости, чем по осознанному желанию - о
следующей встрече. Получил лаконичный ответ:
- Созвонимся.
- Я - вам?
- Нет, я - вам.
- Я бываю в студии с десяти до двух ежедневно.
- Позвоню.
- Когда? - привычка требовала настойчивости.
- Завтра или послезавтра.
- Жаль, что дома нет телефона: сидел бы и ждал звонка, никуда б не
ходил, шею не мыл бы...
- Шею - это ужасно... А что, не ставят телефон?
- Обещают.
- Обещанного три года ждут, помните? Прикинул в уме, засмеялся:
- Как раз три года и минуло.
- Значит, поставят.
- Когда?
- Завтра или послезавтра.
Однообразна девушка Оля, второй раз по шаблону отвечает.
- Хотел бы поверить.
- А вы верьте мне. Я же волшебница.
Да какая, к черту, волшебница! Брился в ванной, жужжал "Харьковом",
анализировал от нечего делать. Кто она - Оля? Ответ - никто. Не знает он о
ней ничегошеньки: ни профессии (если не считать волшебства), ни адреса, ни
отчества, ни фамилии. Если по анкете: ни возраста, ни семейного положения,
ни национальности, ни отношения к воинской службе. Хотя последнее и знать
ни к чему. А характер? Ответ - никакой. Не обнаружил он в ней характера,
не проявилась она ни в чем. Интересы? Неизвестно. Привычки? Тайна.
Привязанности? Мгла. Вот яичницу ела, да еще намекнула, будто готовить
может. Волшебница-кулинар, по совместительству на полставки. Ну, к книгам
с пиететом относится - уже приятно. А еще что? Ответ - ничего боле. Этакое
среднестатистическое неизвестное в юбке. Среднехорошенькая,
среднеговорливая, средневеселая, среднебойкая. А может, и впрямь она из
средних веков?.. Идиотский каламбур, надо будет Коле его подарить, он
собирает - для всяких застолий: вдруг да удастся к месту ввернуть.
Итак - средняя.
Выключил бритву, побрызгал физиономию лосьоном, поглядел на себя в
зеркало: мужик как мужик, казак степной, орел лихой. Или наоборот, не
припомнить. Коля скажет:
- Таких, как мы, - два на мульен. Цени себя, старый, по мелочам не
разменивайся.
Коля, конечно, умрет не от скромности, но в среднем - опять "в
среднем"! - он прав: чего ты зацепился за эту среднюю девушку? Ну,
положим, не он зацепился, а она за него: кто кому звонит? Эй, Дан, хоть
сам с собой не финти: был бы у тебя номер ее телефона, ты бы с утра диск
накручивал. Да и сам-то вчера: когда вахтер позвал, рванул с манежа - чуть
Тиля не раздавил.
Что-то здесь есть непонятное - и в ее пресловутой "усредненности", и в
твоем раже. Тайна какая-то. Волшебство - радость невежд.
Однако поживем - увидим.
4
Жил Дан на Октябрьской улице неподалеку от архитектурно знаменитого
театра, являющего в плане - с высоты, для любознательных птиц -
пятиконечную звезду. Четырнадцатиэтажное обиталище Дана, наоборот,
выглядело архитектурно-тоскливым: блочная спичечная коробка с
грязно-белыми карманами лоджий. Тусклая - пятнадцатисвечовая, наиболее
экономичная! - лампочка-лампадка у лифтов, узковатые короткие пролеты
лестницы с лирическими признаниями на стенах, писанными школьными цветными
мелками, третий этаж, обитая серым дерматином дверь с числом 21 - "очко",
как говаривал Дан своим знакомым, твердо считая, что карточные понятия
надежнее всего, если надо вбить в память номер квартиры.
Поспешая в студию. Дан по привычке сунул на бегу палец в круглую
дырочку почтового ящика - нет ли чего? - и нащупал какую-то бумажку.
Притормозил, пошуровал ключиком, достал открытку. Районный телефонный узел
уведомлял тов. Шереметьева Д.Ф. - то есть Дана, Даниила Фроловича, - что
ему разрешена установка телефона и что ему, то есть тов. Шереметьеву Д.Ф.,
надлежит зайти на вышеупомянутый узел и уплатить кровные за вышеупомянутую
установку. И внизу - шариковой ручкой - номер его будущего телефона. Слов
нет, какой замечательный, удобнейший, легко запоминающийся номер!
Впрочем, Дану сейчас любой номер показался бы наизамечательнейшим: уж
очень он обрадовался. Прямо-таки возликовал. Сколько ходил "по инстанциям"
- все без толку: нет возможности, отвечали "инстанции", каналы
перегружены, вот построим новую АТС, тогда... А когда "тогда"? Дан и
надеяться перестал, а тут на тебе: апрельский сюрприз. Нет, братцы, есть
справедливость на белом свете, и торжествует она вопреки неверию
отчаявшихся.
Естественно, Дан немедля припомнил вчерашний разговор с Олей. Она-то
откуда узнала про открытку? Видела почтальона? В пятнадцатисвечовой мгле
углядела в ящике "что-то белеющееся"? Да вздор, вздор, она даже номера его
квартиры не ведала, пока Дан не подвел ее к серой двери с карточной цифрой
на косяке.
Шальная мысль: а вдруг она, прежде чем на свидание заявиться, все про
него разузнала, всю подноготную?
Мысль сколь шальная, столь идиотская. Где разузнала? В отделе кадров
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг