Сергей Абрамов
Двое под одним зонтом
Апрельская сказка
1
Ночь и дождь, ночь и ветер - мокрый и колкий, забытый зимой в этом
насквозь продрогшем апреле, в этом фальшивом апреле, который даже и не
притворяется серединой весны. Впрочем, днем еще туда-сюда: солнце
проглянет иной раз, чуть согреет ветер "умеренный до сильного", а уж
ночью...
"Ночь нежна", - сказал некий классик. Счастливчик - он не шлепал по
черным лужам в заполуночном мороке, когда фонари на столбах - из разумной
экономии, вестимо! - уже погашены, утлый зонт мощно рвется из рук, но его
подъемной силы - увы! - недостаточно, чтобы перенести тебя по воздуху
прямо к остановке троллейбуса, зато твоих сил едва хватает, дабы не
упустить его в свободный полет. А дождь между тем нещаден.
Плюс еще одно существенное неудобство: холодно.
Были бы денежки, плевать тогда на все неудобства: теплое такси - лучшее
средство от стихийных неурядиц. Но зарплата ожидалась лишь в среду, а
полчаса назад настал понедельник, и даже если попоститься пару деньков,
все одно на рупь с мелочью, имеющиеся в кармане, до дому на такси не
добраться. Вот так-то: безденежье - род подвижничества...
Вслед за зонтом Дан выскочил из крутого переулка на Садовое кольцо и не
без усилий направил зонт к троллейбусной остановке. Она была безлюдна -
под стать улице, несмотря на непоздний час, и Дан с тоской подумал: а
вдруг троллейбусы уже забились в свои теплые стойла и ожидать их весьма
напрасно, перспектив никаких?
Требовалось терпение, и Дан верил, что обладает им; он прислонился
спиной к дереву, смотрел на редкие автомобили, глиссерами несущиеся по
мелкой реке Садового кольца. Она текла мимо Дана, мимо его крохотной
пристани, обозначенной жестяной табличкой с буквой "Т" на фонарном столбе,
асфальтовой Волгой вливалась она в ночной шлюз тоннеля - там, вдалеке, у
Таганки, в яркий квадрат, чуть приглушенный карандашной штриховкой дождя.
- Давно ждете?
Это было слово, вернее - слова, даже законченная фраза с вопросительной
интонацией, но она помстилась Дану явным наваждением, таинственным
порождением ветра или дождя, говоря по-научному, - аберрацией слуха. И все
же он обернулся, выглянул из-под своего раскладного укрытия, укрощенного
зонтика, поискал причину ослышки. Причина эта - вполне реальная, однако, -
предстала неким марсианским существом малого роста в длиннополом темном,
цвета ночи, балахоне, почти без лица, но Дан все же отметил глаза - то ли
сами горели они кошачьим огнем, то ли блеснули чем-то отраженным: может
быть, фары промчавшегося авто вспыхнули в них.
Но было нечто, зачеркнувшее придуманную Даном гофманиаду, нечто
современно-рациональное, утилитарно-целесообразное, более того - роднившее
Дана с этим ночным фантомом: зонт. Слишком пестрый, несерьезный, с
какими-то розочками, разводиками, я, углядев его, Дан не без грусти умерил
разгулявшееся воображение, и балахон цвета ночи стал обыкновенным модным
плащом - с пелеринкой, с пояском, со всем, что положено, а глаза ожидающе
смотрели из-под платка, повязанного по-бабьи - по брови, чтоб дождь не
мочил волосы.
Короче, перед Даном стояла женщина, терпеливо ждала ответа на свой
вопрос.
- Минут пять, - сказал Дан и усомнился: на самом деле, сколько он
стоит, подпирая спиной голую липу? Время текло, пожалуй, столь же
медленно, как и асфальтовая река у низкого берега тротуара, оно безмерно
растянулось этой пустынной ночью, а то и вовсе исчезло - ночь вне времени.
Иначе куда подевались троллейбусы? Расписание-то у них существует...
- Минут пять, - сказал Дан. - А может, и больше. Может, целый час.
- Вы, наверно, выпили? - спросила женщина, но не было в ее вопросе
привычного презрения к пьяному мужику, а слышалось некое сочувственное
понимание: мол, я приму вашу шутку, но объясните мне ее подоплеку, если
это и вправду шутка.
- Выпил, - сознался Дан, - но самую капельку, - ему почему-то нравилось
отвечать женщине, и шутить ему тоже хотелось, несмотря на мрачную погоду,
скорее вопреки ей. - Совсем малую капельку красного вина, но она сместила
мое понятие о времени, и минута для меня сейчас равна часу и наоборот.
Произнес так, послушал себя со стороны: каково? А оказалось - никак.
- Вы очень трезвый, очень мокрый и очень замерзший человек, - сказала
женщина, и в голосе ее не было ни улыбки, ни сочувствия, лишь констатация
факта. - Когда доберетесь до дому, то непременно примите ванну, выпейте
горячего чая и можете позволить себе несколько капелек воспетого вами
напитка.
Вот вам удобный повод для флирта: "ночь, улица, фонарь" и двое -
мужчина и женщина, Он и Она, и Она не прочь поддержать беседу, поначалу
легкую и безрассудную, а что потом - не к чему загадывать... Но подобная
мысль показалась Дану обманной, слишком поверхностной, пустоватой; он
чувствовал, что женщина просто поддерживает разговор - не больше! - и будь
на его месте иной или иная, все вышло бы точно так же: встретились на
мгновение, перебросились десятком малозначащих фраз и разошлись, тут же
забыв друг о друге. Добрая приветливость случайных прохожих - исконно
русская, черта, к сожалению, забытая ныне, даже вызывающая порой удивление
в суетливой городской беготне...
- Я бы с радостью последовал вашему совету, - улыбнулся Дан,
размягченный собственными мыслями, - но для этого надо сначала доехать до
дому. А троллейбуса нет и не предвидится.
- Почему не предвидится? - удивилась женщина, и удивление ее показалось
Дану не наигранным - вполне искренним. - Сейчас подойдет.
- Прямо сейчас? - Дан все же пытался шутить. Но женщина не приняла
шутливого тона.
- Прямо сейчас, - серьезно сказала она. - Закройте глаза и сосчитайте
до десяти. Ну, закройте, закройте, что вам стоит...
Дан послушался. Зажмурился, крепко-накрепко стиснул веки, принялся
считать:
- Один... два... три...
На счете "девять" женщина - некому больше! - резко потянула его за
локоть в сторону от дерева, он не ожидал этого, чуть не потерял
равновесие, но устоял, удержался на своих двоих, открыл глаза и машинально
закончил:
- Десять!
К остановке бесшумно подплыл пустой троллейбус, похожий одновременно и
на пароход и на аквариум, обдал водой из-под колес ствол липы, где только
что стоял Дан и откуда женщина предусмотрительно увела его - все посуше
будет.
- Пожалуйста, - сказала женщина, - заходите.
Как домой пригласила - гостеприимно и буднично, без всякой
торжественности, и Дан - дурак дураком - вымолвил растерянно:
- Спасибо, - подсадил женщину и сам влез.
- Единый, - сказала женщина громко, чтобы водитель услышал ее.
- Единый, - эхом подтвердил Дан.
- Предъявлять надо, граждане, - прохрипел над ними Динамит.
Предъявили. Сели рядышком - благо все места свободные. Помолчали.
- Вам далеко ехать? - спросил Дан.
- Не очень, - ответила женщина. - А вам?
- Мне до Самотеки.
Опять помолчали. Водитель исправно объявлял остановки, кто-то входил и
выходил, кто-то шумно смеялся на задней сиденье, потом смех утих... Дан не
следил за троллейбусной ночной жизнью, она текла как бы мимо него, не
задевая, даже не очень-то обнаруживая себя.
- А что вы так поздно и одна? - спросил Дан, изумляясь собственной
бестактности.
- Дела, - спокойно сказала женщина. - А вы что?
- Я в гостях был. У друзей. У них сыну три года стукнуло. Его зовут
Антон.
- Друга?
- Нет, сына. А друга зовут Валерий Васильевич. А его жену зовут Инна. А
его тещу, которая целыми днями сидит с Антоном, зовут Марфа Петровна.
- Редкое имя...
- Да уж... У меня тоже редкое имя. Знаете, какое?
- Какое?
- Даниил. А короче - Данила. А общеупотребительно - Дан.
Женщина внимательно оглядела Дана, изучающе оглядела.
- Что-нибудь не так? - спросил Дан.
- Вам, вероятно, лет тридцать?
- Попали в "десятку".
- Тогда все Сергеи да Андреи рождались, это сейчас мода на старые имена
пошла.
- Папаня мой чурался моды, но не бежал от традиций. Сам он был Фрол, а
дед - Гаврила, а прадед - опять Даниил.
- Значит, вы - в прадеда...
- Вроде...
Тут бы спросить: а ее-то как зовут? Но Дан почему-то не решался задать
этот невиннейший из вопросов, что-то удерживало его, а что - сам не ведал.
Разговорился он как-то глупо, не к месту, да и не к желанию собеседницы. А
какая она собеседница? Что ни спросишь - темнит, сама ни о чем не
заговаривает, не интересуется, а он, между прочим, чуть ли не всю свою
биографию выложил. А болтун, как известно, находка для шпиона.
Теперь уж он оглядел "шпиона" - как она давеча его взглядом прощупала.
Ничего особенного: одна из тысячи. Сняла мокрый платок, повесила его на
никелированную трубку над передним сиденьем, расстегнула воротник синего -
все-таки модного! - плаща. Волосы коротко стрижены - не черные и не
светлые, так - серединка на половинку, самый распространенный сейчас
колер. Глаза, правда, большие - карие, ресницы подкрашены, а веки не
подведены: незачем глаза увеличивать, природа и без того расстаралась. Ну,
рот, нос, щеки. Все в норме, ничего сверхъестественного, косметики -
минимум. Итог: обычное миловидное личико, которое потерялось бы в сонме
подобных ему, если бы не глаза...
Да-а, глаза... А ведь было в них что-то "этакое" - там, на остановке, в
дождливой темноте, что-то пугающе странное - не померещилось Дану, нечего
душой кривить.
- Слушайте, - сказал он решительно, - можете ответить честно на честный
вопрос?
- Ну, если на честный... - улыбнулась она, и Дан "дописал" к ее
портрету улыбку - хорошую улыбку, мягкую, яркую.
- Откуда взялся троллейбус? Да еще на счет "десять"? Я ведь, прежде чем
зажмуриться, поглядел: он и не маячил.
- Честно? - вроде бы раздумывала она. - Да не поверите вы, Даниил
Фролович...
- Чтоб мне лопнуть со страшным треском, - поклялся Дан.
- Просто я - волшебница. Обыкновенная добрая волшебница.
- И все объяснение?
- И все объяснение.
Что ж, ясно: дурацкому интересу и удовлетворение дурацкое. Откуда
взялся троллейбус? От верблюда! Дан его не заметил, а она углядела. Вот и
все волшебство... А чувство юмора у нее - на уровне, вполне пристойное.
Стоит подыграть девушке, расстараться.
- Давно практикуете?
- В волшбе? Да с детства, наверно.
- И больших высот достигли?
- Вряд ли. А потом, я ведь не всегда волшебство творить могу, а лишь
для хорошего человека.
- Выходит, я хороший?
- По правде говоря, троллейбус и мне был нужен... Но вы, похоже,
неплохой человек, Даниил Фролович.
- Откуда вы знаете? Может, я тать ночной? Может, я убил бабушку,
обокрал банк и укрываюсь от десятерых жен с малыми детишками?
Не улыбнулась. Шутка не по ней.
- Вряд ли, Даниил Фролович.
- Ой, не величайте меня так торжественно. Я же назвался - Дан. Дан - и
все тут. - Теперь, пожалуй, его ничего не останавливало: - А ваше имя
скажете или скроете?
- Чего ж скрывать? Олей меня зовут.
А вот здесь была ирония - чуть-чуть, самая малость - в этом простецком
"чего ж скрывать". Дан чувствовал, что он никак не может поймать верный
тон разговора. То она абсолютно искренна в своей ангельской наивности, то
излишне серьезна, то иронична. Или милая девушка Оля все-таки дура, или
она ловко морочит ему голову, что доказывает как раз обратное - искушенный
ум. Дан не понимал ее, злился оттого, а отступать не хотел: задела она его
чем-то. Может, троллейбусом на счет "десять", а может, глазами,
сверкнувшими из-под платка тогда, на остановке.
Казалось бы, чего проще: раскланяться и уйти в ночь, забыть о
происшествии, не морочить себе голову. Что, у него до этой Оли проколов не
было? Были проколы, не всем женщинам он нравился, особенно попервоначалу.
Чувствовал он их скрытое сопротивление - сопротивление разговору, даже
вопросу какому-нибудь наипростейшему - и отступал, не лез напролом, да,
впрочем, и не принадлежал он к счастливой категории
мужиков-профессионалов, для кого любая женщина в первую очередь повод
проверить свою "неотразимость". Дан трудно знакомился, даже если его
знакомили специально, а такое случалось неоднократно: жены друзей не любят
холостяков, ищут им незамужних подруг, конечно же, "безумно интересных".
Было, было, хаживал он на смотрины, и не всегда, к слову, они оканчивались
безрезультатно: монахом-схимником Дан себя не считал, а, напротив,
поглядывая иной раз в зеркало, видел там орла-гренадера - в отца, в деда,
в прадеда, - и ростом бог не обидел, и прочими статями, и кое-какая голова
на плечах имеется. Но в голове этой как раз тормозное устройство хорошо
свинчено. Оно и подсказывает сейчас; притормози, Дан, не лезь вон из кожи.
Что ты нашел в этой Оле?..
- Следующая остановка - Самотечная площадь, - захрипел динамик.
- Вам сходить, - быстро сказала Оля.
- Я вас провожу, - из вежливости, из вежливости: ты же - джентльмен.
Дан.
- Ни в коем случае. Меня не надо провожать, я этого не люблю.
- Но, Оля...
- Мне от остановки два шага. Ну я вас прошу...
Дан встал. Он уже принял решение: попрощаться и уйти. Завтра
понедельник, тяжкий день, опять работа, репетиция с утра, нервотрепка в
главке, надо выспаться и встать со свежей головой по возможности. Итак,
попрощаться и уйти...
- Жаль, Оля. Неужели так и не увидимся больше?
- Почему не увидимся? Я же волшебница, а волшебницы не бросают хороших
людей.
Опять смеется? Кто ее разберет...
- Я могу вам позвонить?
- Лучше я вам. Скажите номер.
- Я запишу, - Дан мгновенно забыл о твердом решении "попрощаться и
уйти", лихорадочно выхватил из кармана плаща записную книжку, вырвал
листок, торопливо нацарапал - троллейбус качало - номер. - Возьмите. Я
буду ждать.
Не оборачиваясь, он пробежал по пустому салону, выскочил на улицу - в
ночь, в дождь, в ветер, остановился: мимо проплыл троллейбус-аквариум, за
стеклом легко улыбалась Оля. И Дан заулыбался, так и стоял, улыбаясь,
смотрел вслед аквариуму, даже дождя не замечал. А когда заметил, вытер
лицо ладонью, сообразил: батюшки-святы, он же зонтик в троллейбусе
оставил, хороший японский складной зонтик, повесил его на спинку сиденья,
обормот, заговорился - и забыл...
Ну и черт с ним в конце концов...
2
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг