Биму вечерние бдения Алика.
Но вопрос решен: едет Радуга на сборы под Москву. Первого июня отходит
автобус от станции метро "Киевская". Осталось только написать сочинение,
собрать чемодан, попрощаться с родными и близкими и - пока!
Но о сочинении забывать не стоило.
13
Завуч объявил: сочинение на вольную тему.
Абсолютно вольная тема: хочешь - пиши о прочитанном, анализируй книги,
которые "проходил" по литературе, хочешь - пиши о себе, о друзьях, о своих
мечтах, замыслах...
- Радуга может написать стихи - если получатся, - сказал завуч.
Он был в превосходнейшем настроении: учебный год позади не только для
школьников. Учителям летние каникулы радостны гигантским - двухмесячным! -
отпуском, отдыхом от тетрадей, контрольных, опросов, отметок, прогульщиков,
отличников, сбора металлолома и макулатуры, родительских собраний и
педсоветов. В эти вольные два месяца педагог может позволить себе никого не
воспитывать, никого не учить, никому не читать нотаций, спать по ночам и
бездельничать днем. Завидная перспектива!
Она маячила перед довольным жизнью завучем, и он захотел напоследок
почитать в тонких ученических тетрадках не стандартные блоки "на тему",
списанные из учебников или - в лучшем случае - почерпнутые из умных
литературоведческих фолиантов, а собственные мысли своих учеников, двадцати
пяти индивидуумов - зубрил, тихонь, заводил, остряков, ябед, задир,
пай-мальчиков и пай-девочек, маленьких мужчин и маленьких женщин.
- Пишите, о чем хотите, - повторил он и, поставив стул у открытого
окна, принялся рассматривать лето, вовсю хозяйничающее в городе.
Сашка Фокин в тоске заскрипел зубами: стоило почти неделю корпеть над
учебниками, если тема - вольная. Но не пропадать же благоприобретенным
знаниям! Он раскрыл тетрадь и недрогнувшей рукой написал заголовок: "Тема
труда в поэме В.В.Маяковского "Хорошо".
Даша Строганова тоже раскрыла тетрадку, подложила под правую руку
розовую промокашку, вытерла шарик своей авторучки чистой суконкой,
попробовала его на отдельном листке бумаги - не мажет ли? - и только тогда
написала ровным круглым почерком: "Что для меня главное в дружбе?" Выбирая
тему, она думала об Алике, но писать о нем Даша не собиралась: даже вольная
тема школьного сочинения не предполагала, на ее взгляд, полной
откровенности.
А Гулевых, ликуя от собственной предусмотрительности, осторожно выложил
на крышку парты вырезку из журнала и, поминутно заглядывая в нее, написал:
"Пеле - футболист века".
Только Алик не спешил заполнять тетрадку. Что-то мешало ему писать,
отвлекало от создания очередного стихотворного шедевра. Как будто витала
рядом какая-то мысль, а ухватить и укротить ее Алик не мог и мучился оттого,
даже злился.
Завуч отвлекся от заоконного вида, спросил:
- Из-за чего задержка, Алик?
- Сей минут, сей секунд, - забормотал Алик, не слыша, впрочем, себя: он
ловил порхающую мысль. Вот, вот она - совсем рядом, накрыть ее сачком, как
яркую бабочку, просунуть под сетку руку, зажать в ладони - здесь!
Схватил ручку и написал, словно кто-то подталкивал его: "Фантастический
рассказ". А вернее, рука сама написала эти два слова, а Алик только смотрел
со стороны, как его собственная правая пишет то, о чем он, Алик, никогда бы
и не подумал: не любил он фантастики, не понимал ее тайных и явных
прелестей, не читал ни Бредбери, ни Ефремова, ни Лема, ни Кир. Булычева.
Но, не вдаваясь в механику странного явления, начертал строчкой выше
еще два слова: "Таинственный эксперимент". Это было название рассказа,
который Алику предстояло создать за сорок пять минут урока плюс десять минут
перемены. Именно так: предстояло создать. Или даже высокопарнее:
предначертано свыше. И Алик не противился предначертанию, даже не пытался
догадаться - откуда свыше поступило дурацкое предначертание, гонял ручку по
строкам, создавал "нетленку".
"Было раннее летнее утро. Солнце вставало с востока, озаряя своими
жаркими лучами все окрест. Конус солнечного света медленно и неуклонно
двигался по стене Института мозговых проблем. Вот он добрался до закрытого
наглухо окна лаборатории инверсионной конвергации, и сумрачное помещение
ожило, заиграли, заискрились приборы, вспыхнули стекла. Профессор Никодим
Брыкин распахнул настежь окно и воскликнул, дыша полной грудью:
- Да будет свет!
Конечно же, профессор имел в виду свет знаний, яркий свет небывалого
научного открытия, озаривший недавно скромное, но достойное помещение
лаборатории.
Добровольный помощник профессора, юный лаборант Петя Пазуха, сидел за
столом и считал в уме. Еще неделю назад он сидел не за столом, а в огромном
сурдокресле, и его ладную голову охватывали датчики импульсной пульсации,
соединенные с аппаратом профессора, названным им инверсионным конвергатором.
Поле, создаваемое аппаратом, проникало посредством датчиков в мозг юного
лаборанта и, генерируясь там, перестраивало функциональную деятельность
мозга по задуманному профессором плану.
Еще неделю назад Петя Пазуха с трудом мог в уме умножить 137 на 891, а
сегодня с легкостью невероятной множил, делил, складывал, извлекал корни,
брал логарифмы; и числа, которые фигурировали в этих действиях, пугали даже
профессора Брыкина, привыкшего и не к таким передрягам.
Уже через сутки после эксперимента они проверили на Пете всю книгу
таблиц Брадиса, и результат превзошел самые радужные ожидания: юный гений
Пазуха не ошибся ни разу.
Однако эксперимент поставил милейшего П.Пазуху в крайне неудобное
положение. То ли контакты на аппарате были плохо зачищены, то ли напряжение
на входе конвергатора несколько отличалось от напряжения на выходе, то ли
конденсатор пробило, то ли искра в землю ушла, но эксперимент получился
нечистым. "Поле Брыкина" задействовало группу клеток, ведающих устным
счетом, - это так. Но то же поле почему-то задействовало группу клеток, что
ведает реверсивной системой "правда - ложь". Говоря человеческим языком,
Петя больше не мог врать. А если врал, то система "правда - ложь" включала
реверсивный механизм, срабатывала заслонка, и группа клеток, ведающих устным
счетом, прекращала свою полезную деятельность.
- Я никогда не буду врать! - вскричал Петя Пазуха, не желавший потерять
свой чудный дар, гарантирующий ему безбедное существование где угодно: то ли
на эстраде в роли математического гения, то ли в науке в должности
арифмометра типа "Феликс".
И все было бы расчудесно, но минувшим воскресным вечером Петя катался в
парке на лодке со своей подругой Варей.
- Сколько будет шестью семь? - спрашивала Варя.
- Сорок два, - безошибочно отвечал Петя.
- А корень квадратный из шестисот двадцати пяти?
- Двадцать пять.
И Петя таял под лучистым взглядом синих глаз Вари.
Но уже прощаясь, Варя спросила:
- Скажи, Петя, а мог бы ты для меня прыгнуть с десятого этажа в бурное
море?
И Петя ответил, не задумываясь:
- Мог бы!
Стоит ли говорить, что его ответ был чистой ложью, ибо кто в здравом
уме станет нырять в море с десятого этажа? Верная смерть ожидает внизу
безрассудного смельчака, и ни одна девушка не стоит такой бессмысленной
жертвы. Да ни одна девушка и не потребует от своего возлюбленного подобной
глупости. Все это лишь "слова, слова", как говаривал принц Гамлет в
бессмертной пьесе В.Шекспира.
Но за словами Пете теперь следовало следить неусыпно: любое изреченное
слово могло оказаться пусть невольной, но ложью. Так и случилось.
И назавтра Петя не мог взять даже пустячного кубического корня из
1.397.654.248...
А мог только квадратный...
Из этого профессор заключил, что дар не исчез вовсе, но сильно ослаб.
Этот вывод подтвердило и испытание на вибро-эмоцио-седуксенном стенде типа
"Гамма-пси".
- Я верну себе свое умение! - вскричал Петя.
- Но как? - вопрошал убитый горем профессор.
- Терпение и труд, профессор. Упорство и усидчивость.
И Петя начал считать сам. Он считал днем и ночью, утром и вечером, и в
снег, и в ветер, и в звезд ночной полет. Тренировки сделали свое дело.
Сегодня утром он явился в лабораторию и сказал гордо:
- Спрашивайте, профессор.
Профессор, конечно, спросил, и ответы Петра Пазухи были безошибочны.
Тогда Никодим Брыкин вновь подверг лаборанта тщательному исследованию
на стенде "Гамма-пси", и оно показало, что дар вернулся к обладателю.
Недаром русская пословица утверждает: терпение и труд все перетрут.
- Но лгать вам, Петя, по-прежнему не стоит, - сказал профессор. -
Эффект Брыкина восстановлен, но опасность не миновала.
- Знаю, профессор, - отвечал Петя. - Я буду говорить только правду,
всегда правду, одну правду.
И слово свое сдержал.
Открытие профессора Брыкина переворачивало науку, то есть делало в ней
переворот. Солнце напрямую било в широкое окно лаборатории".
Алик положил ручку, взглянул на часы. До конца урока оставалось пять
минут.
- Я готов, - сказал Алик, закрывая тетрадь.
- Как следует проверил? - поинтересовался завуч.
- Как следует все равно проверите вы.
- Что верно, то верно, - засмеялся завуч. - Гуляй, Радуга.
Алик вышел в коридор - пустой и гулкий от его шагов. Когда шли уроки,
коридор, казалось, обретал свой микроклимат, отличный от климата в классе
или в том же коридоре, но на переменке. Во время уроков здесь всегда было
прохладно - и зимой, когда к батарее не притронешься, у окна стоять
невозможно; и летом, в жару, когда через открытые окна в школу проникали
циклоны, забежавшие в Москву из Африки. В который раз Алик снова подивился
этому необъяснимому физическому явлению, пошел вдоль стены, размышляя о
сочинении.
Что было? Явная подсказка со стороны. Как будто некто "свыше" вложил в
голову дурацкий сюжет про Брыкина с соответствующим выводом: упорством верни
свой талант. Другое дело, что фантазия Алика чувствовала себя достаточно
свободно и в рамках заданного сюжета неплохо порезвилась. Во всяком случае,
Алик был доволен собой. И ошибок вроде не сделал. Орфографических - точно, а
за синтаксическими мог не уследить. Ну, да ладно, последнее сочинение,
отметка за год уже выставлена...
Но главное, понял Алик, состояло в том, что этот "некто свыше" таким
хитрым и изощренным способом сообщал Алику, что его усилия в тренировках
даром не пропали, замечены благосклонно, и с сего момента он может
по-прежнему пользоваться своим даром. Но не врать.
Кто обещал ему вернуть дар? Джинн, ставший иллюзионистом. Но откуда
джинн знает про Брыкина? Знает, он сам говорил про инверсор-конвергатор,
телетранспортированный для убеждения цирковой дирекции. Да и связаны все три
сна одной веревочкой, нет в том сомнений. А где ж тогда уважаемая баба-яга,
костяная нога? Забыла Алика? Ох, думалось Алику, не забыла, еще заявит о
себе, пригрозит сварить в щах за непослушание. Придется слушаться...
Хотелось тут же мчаться в сад, выставлять планку и проверять: вернулся
ли дар. Но началась перемена, школьный народ повалил в сразу потеплевший
коридор, вышла Дашка, спросила:
- О чем писал, Алик?
- Да так, рассказик. Вроде пародии на фантастику.
- А я не стала рисковать напоследок. Проверенная тема: "Что для меня
главное в дружбе?" А ошибок, ты знаешь, я почти не делаю.
- Раз про дружбу, значит, обо мне?
- Какой ты самоуверенный... Нет, о тебе я не стала писать.
- А могла бы...
- Зачем завучу знать о наших с тобой отношениях?
- Значит, есть отношения?
- А как бы ты хотел?
Типично женское коварство: отвечать вопросом на вопрос. Алик хотел
отношений - вполне определенных, и не знал: есть они или только намечаются.
Да и как вообще Дашка к нему относится? Тогда, в воскресенье, он сморозил
глупость, ляпнул о ее влюбленности, чуть было не поссорился с девочкой...
- Даш, а как ты в самом деле ко мне относишься?
Склонила голову набок, глаза широко-широко раскрыла.
- А как бы ты хотел?
Тот же ответ на примерно тот же вопрос. Вредное однообразие...
- Хотел бы, чтоб положительно.
- Ну, так я очень положительно к тебе отношусь. Пошли в класс,
звонок...
Так и остался в прискорбном неведении. А после уроков явился завуч, уже
успевший прочитать несколько сочинений, похвалил Алика, сказал:
- Неплохую пародию написал, Радуга. Будем печатать ее в стенгазете,
если не возражаешь.
Алик не возражал.
14
Что рассказывать о поездке на базу сборной? Сел у Киевского вокзала в
красный "Икарус", умостился на заднем сиденье у окна, смотрел на дачные
поселки, пробегавшие мимо со скоростью восемьдесят километров в час, на
негустые леса, бесстрашно выходившие прямо к автомобильно-бензиново-угарному
шоссе. Два часа ехали, а никто в автобусе и не заметил присутствия Алика.
Сел человек и сидит себе. Значит, так надо. Да и не все ребята, ехавшие на
сборы, знали друг друга. Кто постарше - семнадцати-восемнадцатилетние, - те
встречались на соревнованиях. Они уселись рядком впереди, негромко говорили
о чем-то. Ровесники Алика виделись впервые, робели, больше помалкивали.
Заметил Алик и Вешалку Пащенко, и тот его сразу узнал. Однако оба почему-то
сделали вид, что незнакомы.
Доехали наконец. Давешний мужик в водолазке встречал их у высоких
тесовых ворот с резными столбами, крашенными под золото. К золотым столбам
чья-то безжалостная рука гвоздями присобачила полинявший от времени
транспарант с традиционной надписью: "Добро пожаловать!" Надпись эта,
по-видимому, встречала не одно поколение спортсменов.
Мужик в водолазке - тренер сборной - был на этот раз в синих
трикотажных шароварах, оттянутых на коленях, и в пестрой ковбойке. Он
дождался, когда все ребята вышли из автобуса, столпились рядом, сложив на
землю свои чемоданы, сумки, рюкзаки, оглядел их скептически, зычно гаркнул:
- Здорово, отцы!
"Отцы" отвечали вразнобой, и это тренеру не понравилось.
- Что за базар? - недовольно спросил он. - А ну, построиться!.. - Встал
у забора, вытянул вбок левую руку.
"Отцы" выстроились слева от него, постарались по росту. Тренер отошел,
наблюдал построение со стороны, раз-другой на часы глянул. Снова сказал:
- Здравствуйте, товарищи спортсмены!
Отсчитали про себя положенные для вдоха три секунды, ответили:
- Здра жла трищ трен!
Вышло здорово - стройненько, громко. Тренер улыбнулся.
- Так и держать, отцы... Сейчас я вам тронную речь скажу. Я - ваш
тренер. Зовут меня Александр Ильич, кое-кто со мной уже познакомился. Вы
прибыли на базу сборной. Но сие вовсе не означает, что вы уже - члены лучшей
юношеской команды. Пока мы к вам приглядываемся, прицениваемся. Оценим -
возьмем, если подойдете. Оценивать будем две недели. За это время лично я
выжму из вас все соки - и морковный, и яблочный, и желудочный. - Кто-то в
строю хихикнул, но тренер грозно посмотрел на весельчака: мол, нишкни, время
для шуток еще не пришло. - Прыгаете вы высоко, но плохо. За две недели
ничему серьезному не выучить, но кое-что показать сможем. Лодырей,
симулянтов, зазнаек не потерплю. Выгоню в шею. Распорядок дня объявлю после
завтрака. А сейчас - марш в корпус!
Речь тренера Алику показалась толковой - краткой, ясной, без
слюнтяйства, без ненужных посулов. Не понял он лишь это - "прицениваемся".
Странная терминология. Рыночная. Но торопиться с выводами не стал: у каждого
есть свои любимые словечки, привычный жаргон. У Алика в речи - тоже немало
слов-паразитов. Отец говорит: "Поэт и жаргон - понятия чужеродные. Жаргон -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг