вмешался в идиотскую эйфорию Ильина и сказал:
- Атас, бурш, к тебе крадутся типы. И здесь покоя нет. Мотаем, быстро!
Ильин мгновенно пришел в свое нормальное сегодняшнее состояние -
низкого старта, снялся с него, со старта то есть, и боком-боком порулил
сквозь толпу к фонтану, чтобы обогнуть его незамеченным, и нырнуть в
известную еще с Той жизни тихую аллейку, которая вела не то к розарию, не
то к колумбарию, не то к виварию - Ильин давно запутался, что было и что
есть. Помнил лишь, что за розарием-виварием имеет место выход из парка.
Ильин даже не смотрел, откуда крадутся. Он спиной чувствовал опасность, а
может, это Ангел его в спину подталкивал, может статься, но продвигался
Ильин к цели быстро и уверенно, вот уж и фонтан рядом, вот уже можно
протянуть на ходу ладошку и побулькать чуток в цветной водичке, но в сей
же секунд взяли Ильина под локотки, резко притормозили, а знакомый голос
Мальвины произнес:
- Куда это вы так поспешаете, либер фюрер? Да, да, вы правы, это именно
Мальвина произнесла, поскольку именно она и стояла у фонтана - немолодая,
но красивая, гордая, уверенная в своей неотразимости фрау! - и укоризненно
смотрела на беглеца. Дубленочка ее обливная серебряная так и сверкала в
карнавальной ночи, так и пускала по сторонам лучики-зайчики.
Ильин дернулся, не отвечая. Не тут-то было: держали крепко. Он глянул,
кто держал: ну конечно, Арлекинша, ну конечно, Панталошка, бабы-сволочи,
бодибилдингом туго накачанные. Баллоны! Куда против них хилому-то Ильину.
- Ты сейчас уже не Ильин, - странно-странно сказал Ангел.
Странно-то странно, а Ильин понял. И, поняв, заорал чужим, грассирующим
фальцетом:
- Прочь руки!
Он резко тряхнул локотками, сбросил с себя постыдные захваты гебистов
дель арте, прыгнул на парапет фонтана, выпрямился, выпятил грудь, вздернул
горе бороденку, выкинул вперед правую руку с зажатой в кулаке кепкой и
огласил окрест:
- Товарищи!
Отвычное это страшное слово шугануло по карнавальной толпе смерчем, все
аж присели и застыли - то ли от удивления, то ли от ужаса. И ближайшие
маски сделали шаг назад, изобразили предельное внимание и предельное же
почтение - так, как это положено в хрупком искусстве итальянских
странствующих комедиантов. И даже Мальвина задумчиво подперла ладошкой
красивую голову: мол, слушаю вас, либер фюрер, то есть вождь любимый. А
кобель Карл сел на толстый зад и ожидающе свесил из пасти красный, горящий
язык, освещая им милую мизансценочку.
- Товарищи! - скисая, повторил Ильин. Ангел его в ситуацию вкатил и
затаился, гаденыш, как, впрочем, и прежде водилось, а Ильину -
выкручиваться. Но как выкручиваться?.. Позвал Ангела: - Что дальше,
маэстро?
- А что дальше? - удивился тот. Будто для него выступления с броневика,
то есть с фонтана, - дело каждодневное. - Ничего дальше. Неси канонический
текст. По пятому изданию.
- Что я помню?
- Что-то да помнишь. Зря тебя пятнадцать лет учили, деньги народные
просаживали? Поднатужься, поднатужься, а там само пойдет...
Ильин поднатужился, и впрямь само пошло.
- Смерть шпионам! - бросил он в притихшую толпу слова, невесть откуда
возникшие в его больной голове. А за ними помчались другие, тоже невесть
откуда взявшиеся, но помчались споро и складно, не обгоняя друг друга, не
толкаясь и ножки не подставляя. - В каждом крупном городе есть широкая
организация шпионажа, предательства, взрыва мостов, устройства восстаний в
тылу... Все должны быть на посту! Везде удвоить бдительность, обдумать и
провести самым строгим образом ряд мер по выслеживанию шпионов и по поимке
их. Каждый пусть будет на сторожевом посту...
Замолчал, проглотил слюну. И толпа у фонтана молчала. И фейерверк
иссяк.
Ангел ржал.
- И ничего смешного, - обиженно сказал Ильин.
- Я и не смеюсь, - нагло соврал Ангел. - Ты откуда эту ахинею выкопал?
- Это не ахинея. Ты же велел канонический текст - это и есть
канонический. Единственный, который наизусть помню. Том тридцать восьмой,
страница триста девяносто девятая.
- Откуда помнишь? - изумился Ангел.
Теперь Ильин заржал.
- Был случай, - сказал. - Я еще в старлеях гулял, летал на
"двадцатипятках", а у нас в полку замполит был, дубина дубиной, как
водится, где ты видел умных замполитов?..
- Я вообще никаких не видел, - быстро встрял Ангел. - Я при замполитах
с тобой не знался, они тогда вместо меня хранителями числились...
- У него шпиономания была. Военная тайна, блин, рот на замке, письма
перлюстрировал, сука, только что в ширинки не заглядывал. Выход в город -
по его разрешению. А у меня любовь случилась как раз в городе, мне к ней
хоть через день, а надо было. Ну, я эту цитатку и нашел - полдня рылся в
Лукиче. И на политзанятиях - на голубом глазу, назубок. Он меня и полюбил
страстно...
- Красивая история, - сказал Ангел. - И цитатка к месту. Не могу
сдержать слезу... Но не тяни паузу: пять секунд прошло - завершай аншпрех,
пока все в коме. Добей их, зайчиков.
Ильин еще раз оглядел слушателей, и впрямь почувствовав себя
горланом-главарем, простым, как правда. Выбросил вперед руку с кепкой:
- Оглянитесь вокруг себя. Кто рядом? Друг? Враг? Вглядитесь ему в
глаза. Все на посту! Удвойте бдительность...
И легко спрыгнул с фонтанного парапета, пошел в выбранную аллейку. И
никто его не преследовал. Все на площади, удвоив бдительность, смотрели
друг другу в глаза, ища в оных намек на подлое предательство и шпионство.
Все вышеописанное сильно напоминало сцену в дурдоме. Или скверно
поставленную пьеску. Ильина все ж не оставляло смутное ощущение, что
дурдомом здесь не пахло, а пьеска и впрямь была скверно поставлена. И что
самое гнусное - Ильин так и не врубился, какая ж ему в этой пьеске роль
уготована? Та, слова из которой он произнес только что? Вряд ли. Нет,
Ильин подозревал, что вся эта фантазия дель арте была кем-то для чего-то
придумана. Кем? Для чего? Для него, для Ильина? Не слишком ли сложно для
простого котельщика? Не перегрузили ли композицию? Не слишком ли
остраннили? И еще, главное: откуда всплыл в пошлой пьеске вопрос про
самолет? Ангел удвоил сомнения:
- Сдается мне, это еще не конец. Сдается мне, что кульминация впереди.
А там и до финала, даст Бог, добредем. Хорошо бы - не до смертельного.
- Типун тебе в рот, - ругнулся Ильин.
Он быстро шел по темной аллее, спешил пройти розарий, который в Этой
жизни оказался крохотным луна-парком для малых детишек, кукольным
городком, закрытым по случаю несезона. Ему было холодно, Ильину, он давно
пришел в себя от какого-то странного дурмана - не в эскалопе ли, который
он все же куснул пару раз, спрятан был дурман? - он жалел, что позволил
Мальвине и ее маскам втравить себя в наипошлейшую историю, он печалился о
крепкой и теплой куртке, забытой на вешалке в "Лорелее", о том, что ее не
вернуть - не идти же за ней! - и придется покупать новую...
- Если живым останешься, - влез в его печали Ангел. - А трупу куртка ни
к чему.
- Типун тебе в рот, - беззлобно повторил Ильин. Он давно не обижался на
Ангела всерьез. Он свыкся с ним, с хамством его свыкся, и тяжко ему было
бы без хранителя, который появился сразу после болезни Ильина и не
оставлял его ни на секунду. Разве что когда трусил.
А вот Ильин и пробежал аллейку, вот Ильин и вырулил к кованым воротам
парка. Боковой вход, боковая улица. Поперечный просек, если не
переименовали... Выскочил за ворота, огляделся. По просеку медленно плыла
черная машина, похожая на давешнюю "мерседесину", которая вознамерилась
утром задавить Ильина. И состояние дурмана вернулось. Ильин стоял как
приклеенный к асфальту, не мог сдвинуться, хотя требовалось бежать,
нестись, мчаться...
- Поздно, - констатировал Ангел.
"Мерседесина" мягко притормозила около Ильина, чуть ноги ему не
отдавила, открылась задняя дверца, и все та же Мальвина позвала из
темноты:
- Садитесь, майн фюрер. Я же обещала вас _повести_...
ВЕРСИЯ
Немцы, когда победили СССР, все-таки начали, по дрянной своей привычке,
кое-что уничтожать. Кремль, слава Богу, дотумкали оставить, несмотря на
прежние обещания Адольфа. Вообще, здания в Москве особо не трогали, хотя
поначалу да с радости заорали многие здорово - следуя дурному примеру
Бонапарта. Памятники, правда, поскидывали. Минину и Пожарскому. Гранитный
исторический член в память революционеров всех времен и народов - в
Александровском саду. Мухинских "чучел" - у ВСХВ. И так далее, всего
списка Ильин не помнил, да и не знал многого из того списка. Но
назначенный Гитлером временный военный комендант Москвы, при котором вся
эта вакханалия раскрутилась, поначалу ее не останавливал - ну надо же
победителям покуражиться, погулять! - но и не поощрял особо. К слову, он
довольно быстро, за месяц всего, навел в Москве относительный порядок,
своих соотечественников приструнил, да и Берлин уже не приказывал топить
первопрестольную в новообразованном море: немцы всегда хозяевами были. Так
вот этот комендант, фон Грок его фамилия, скинутые с постаментов памятники
свозил... куда бы вы думали?.. в Донской монастырь, где и складировал их
рядом с грустным Гоголем, фрагментами Триумфальной арки и храма Христа
Спасителя... И опять-таки к слову: не зря складировал. Минин с Пожарским
вернулись на Красную площадь в пятьдесят пятом, там и стоят, где стояли.
Триумфальная арка нашла законное место у Смоленского вокзала, бывшего
Белорусского, а грустный Гоголь сел в истоке бульвара своего имени.
"Чучелы" и революционный член на места не возвратились, так и остались в
Донском, не мешая ни похоронам, ни церковной службе. Ужились.
Но что немцы каленым железом выжигали - книги.
Горький, Шолохов, Фадеев, Серафимович, Островский, Гладков, Катаев...
Даже партийного графа Толстого не пожалели. Первые дни оккупации были
освещены кострами из книг, как в приснопамятные дни в самой Германии.
Книги жгли на Лубянке и в фонтане перед Большим театром. Жгли по спискам и
без списка - что под руку попадется. Но начали, конечно же, с Ленина.
Но вот странность! Жгли основоположников сладострастно, грели зимнюю
Москву истово. Гражданам под страхом всяческих кар надлежало волочь из
домашних библиотек в огонь все книги по утвержденным спискам. И ведь
волокли, кидали в костры, а потом хвастались друг перед другом - кто
сколько. Были и те, кто прятал любимые книги. Их, прячущих, выдавали
соседи, а то и родственники: стукачество, насажденное гебе, легко
прижилось и в дни оккупации. Но многие все же сохранили кое-что. Потом,
когда пожарный синдром несколько поутих, и позже, когда Россия стала
самостоятельной, это "кое-что" всплыло и в домах, и в букинистических
лавках, и Ильин встречал в своих книжных странствиях по Москве то "Тихий
Дон", то "Хождение по мукам", то "Белеет парус одинокий". Что-то из этого,
сожженного, но, как оказалось, не сгоревшего, даже переиздаваться начало -
уже в шестидесятых, в начале. Кое-что, большинство, так и сгинуло. А вот
Булгакова не жгли - за неимением оного в типографском виде. Он и
возродился легко: "Мастер и Маргарита" пришли к русскому читателю в
пятьдесят седьмом, Ильин купил себе это самое первое издание в книжной
лавке на Арбате.
Что же до основоположников, то даже имена их оккупанты постарались
стереть не только из истории, но и из памяти.
Сталин и его Политбюро скрылись из Москвы накануне сдачи города, немцы
их искали с остервенением, но так и не нашли. Более того - и это казалось
Ильину фантастичным, необъяснимым! - скрывшись из Москвы, они больше нигде
не возникли вновь, ни намеком даже. И из ЮАР о них ни слова не пришло.
Были версии. Первая: во время бегства всех их накрыли бомбой или снарядом
- в поезде ли, в автомобилях ли, на чем они там драпали. Накрыли и не
узнали, кого накрыли. Вторая: им удалось переправиться в Китай к
гоминьдановцам, а оттуда они все-таки ушли в ЮАР, а там - пластические
операции, то да се - ну, как фашисты в Южной Америке в прежней жизни
Ильина. Сравнение ему и принадлежало. Обе версии были вполне допустимы, но
ни одна не нашла фактического подтверждения. Оставался факт: были люди -
нет людей. Но вот над именами их и над трудами немцы поизгалялись вволю,
все подчистую спалили, а за упоминание Сталина даже в частных разговорах
людей волокли сначала в гестапо, а позже в гебе. И по сей день имя Сталина
в России - черно. В энциклопедии, смотрел Ильин, несколько строк:
тиран-параноик эпохи тоталитарного социализма, родился тогда-то, умер -
прочерк. А вот Ленин нет-нет да и возникает нынче.
Ильин вместе, конечно, с автором погорячились, утвердив, будто новая
маска Ильину никому, кроме неореволюционеров, в Москве не известна.
Подробности - высказывания, цитаты, полные тексты книг и статей - да,
неизвестны: кто нынче в здравом уме станет заглядывать в мертвые прописи
минувших дней? Кроме, естественно, специалистов - историков или
политологов. Но все же сожженный Ленин, аки феникс-птица, из праха возник
для памятливого русского народа. Фамилия на слуху. Кого ни спроси - скажут
пару слов о бывшем вожде. В гимназиях, в лицеях его не проходят, но
поминают к месту, к случаю. А то и старую фотку покажут, чтоб ученички
знали, от кого их избавила доблестная немецкая армия. В той же
энциклопедии, вышедшей в недавние годы, в восьмидесятые уже, о Ленине -
целая статья, удостоился. И хоть поливают Лукича, но вежливо, отдавая, так
сказать, посмертные почести Личности с большой буквы.
Демократия! А что? В истории самой Германии тоже полно было всяких
персонажей, а ведь никого не забыли. Чем мы-то хуже?..
И не случайно - сначала среди стариков, а потом и молодежь увлеклась! -
в России начали возникать тайные общества ленинистов. Вот ведь и кое-какие
труды сохранились, хотя и жгли их вроде бы подчистую. Вот ведь и
фотографии старые выплывали то там, то тут. Смотришь - на ветровом стекле
автобуса или мощного трака "вольво" улыбается Лукич хитренько: мол, жив
курилка. А когда Россия стала Россией, когда промышленность поднялась,
когда границы открылись и пошли торговля - раз, туризм - два, культурные
всякие взаимообмены, тут и поплыли в Россию книжечки не только Ленина, но
и Троцкого, и Бухарина, и Зиновьева. Там-то, за бугром, их никто не жег -
в Англии, например, или в Штатах.
Другое дело, что имя Ленина было в России вроде как не очень приличным,
что ли. И если упоминалось в каких-либо официозах, то непременно в
негативном смысле. В последние годы, когда южноафриканский социализм начал
прорываться за скудные пределы пустыни Калахари, имя бывшего вождя
мирового пролетариата вновь оказалось на слуху у этого пролетариата. И не
только у него. Уже не только тайно, но кое-где и явно. Однако официозная
Россия открещивалась от вождя, как и после войны. Оно и понятно: откуда у
нас свои пророки!..
Но пророки на то и пророки, чтоб существовать вопреки любым идеологиям.
Помните поговорку про запретный плод? То-то и оно. Да и слишком яркой -
пусть для большинства черной, но все ж яркой, как сие цветовое утверждение
ни парадоксально! - личностью в мировой истории был Ленин, чтобы
вычеркнуть его из оной. Вон в прежней жизни Ильина московские
постперестроечные издатели даже "Майн кампф" Гитлера перевели и издали,
Ильин ее до катастрофы успел купить, но не успел прочитать. Так и в
нынешней его жизни махонькие коммерческие издательства, то возникающие, то
умирающие от безденежья, начали потихоньку издавать Лукича. Как там
говорилось: Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить...
ФАКТ
Ильин политику терпеть не мог. В былой жизни, как и весь советский
народ, его сильно достали народные депутаты всех уровней, видеть их на
экране "тиви" не мог, зверел. А также митинги, демонстрации, всякие
выборы-перевыборы, флаги красные, трехцветные, андреевские et cetera -
тоже не мог ни видеть, ни слышать. Тем более - участвовать.
Здесь, в этой России, политики тоже хватало, но шла она как-то мимо
народа, сама по себе. Шла и шла. Кто очень хотел, тот интересовался, кто
избегал - милости просим. Когда приближались выборы, агитационная кампания
вырывалась на улицы, иногда - на телеэкран, обязательно - в газеты. Но
улицы этой кампании отдавались определенные - Тверская, Манежная площадь,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг