Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая

   ВЕРСИЯ

   Когда президент Скоков отбыл с выборного  госпоста  в  частный  бизнес,
разные желтые газетки стали, как водится в  России,  искать  в  отставнике
всякие червоточинки. Это, повторим,  типично  российская  традиция,  и  от
социального строя она не зависит. Ушел человек от власти  -  хорошо,  если
вообще не вычеркнули из памяти народной, школьных  учебников  и  юбилейных
речей.  Хорошо,  если  все-таки  давали  жить  и  даже  заявлять  о  своем
существовании. Но при этом  обязательно-поливали  разных  сортов  помоями.
Любимая тема - связь с гебе.
   Странная штука - демократия! Госбезопасность, по сути, проникла во  все
дырки от всех бубликов, могла любого  дернуть  за  штаны  в  любой  нужный
момент, но - демократия! И каждая шавка несла по  желанию  с  любого  угла
охулки в адрес всесильного ведомства. Гебе, мол, душитель  свободы,  гебе,
мол, растлитель общества, гебе,  мол,  тайный  палач  и  мракобес...  сами
продолжайте, автору лень. И ведь правы были! Что ругательного  о  гебе  ни
скажи - все верно. Хуже гебе - только  эфбеэр,  моссад,  дээстэ,  а  также
гестапо, тонтон-макуты и красные кхмеры, которые в нынешней  жизни  Ильина
тоже  имели  место  в  беспокойной   Камбодже.   Или   гебе   хуже   всего
перечисленного - адекватно.  И  вот  так  хаяли,  в  газетах  поливали,  а
гебе-ведомство молчало и делало свое тайное дело, как слон, который,  прав
дедушка Крылов, не обращал на Моську никакого внимания.
   Или как там на Востоке: собака лает, а караван идет...
   То  есть,  конечно,  принимались   конкретно-конституционные   меры   к
конкретным шавкам, если те начинали захлебываться демократией.  Ну,  морду
били. Ну, авто взрывали. Ну,  кислород  перекрывали  -  в  смысле  работы.
Пугали. А если кто не пугался, того ненавязчиво в психушку сажали - это уж
чисто русское изобретение, оно, заметим, в прежней жизни Ильина тоже после
войны  особенно  развилось...   А   чаще   пугались   демократы,   хватало
превентивных мер.
   Но на место пуганых вставали непуганые. Так  и  делилась  Россия  -  на
пуганых и непуганых демократов, но деление это не мешало ни демократии, ни
гебе. Гебе охраняло демократию, ее, слабенькую, всегда положено охранять -
от коммунистов, от фашистов, от  анархистов,  от  террористов,  от  прочих
"истов" - легион им имя на смешной планете Земля.  Ну,  и  от  демократов,
конечно. От демократов - в первую очередь, они, ретивые, суть гибель любой
демократии.
   Гебе, как и все его братские конторы в иных  странах  смешной  планеты,
вербовало себе сторонников и помощников в разных слоях народонаселения, не
афишируя,  впрочем,  деятельность  тех,  кого   само   звало   внештатными
секретными сотрудниками. Каждый штатный секретный  нарывал  себе  побольше
внештатных, чтоб, значит, информация о врагах демократии текла непрерывным
потоком. И каждый внештатный, впуская свою струйку в  этот  поток,  ощущал
себя истовым защитником демократии. И, не исключено,  таковым  и  являлся.
Ибо кто определил - как эту хлебаную демократию защищать? Права она или не
права, но это - моя страна, говаривал писатель - апологет британской мощи.
В прежней жизни Ильина в душевной песне утверждалось: "Когда  страна  быть
прикажет (вот такая инверсия!) героем, у нас героем становится любой!" Так
было. И вот вам другая совсем страна, и вот вам другая совсем  демократия,
а героев кругом - видимо-невидимо, и тех, что невидимы, много больше.
   И  тем  не  менее  в  приличном  обществе  зазорно  было  открыть  свою
принадлежность к гебе. Как высморкаться на пол.  Все  сразу  вскакивали  и
тыкали пальцами: ату его! Даже те, кто сам получал  пособия  и  льготы  от
лубянских щедрот. Тем более те! И  когда  провокационная  пресса  обвинила
бывшего великого президента в том, что  в  юности,  после  колымского  или
какого-то там лагеря, он стал осведомителем  гебе,  а  потом,  когда  гебе
вставало  из  послевоенных  руин,  тоже  не  покидал  его  духом,  а  оно,
восстановив силушку не без помощи  коллег  из  гестапо,  тайно  поддержало
секретного  сотрудника  в  президентской   гонке,   когда   некая   газета
опубликовала некие документики, скандал поднялся необычайный.
   Некая  газетка  звалась  "Солидарностью".  Тираж  у  нее   был   вполне
пристойным, тысяч триста, выходила она еженедельно и еженедельно полоскала
Скокова, то публикуя воспоминания бывшего работника гебе, ныне  пенсионера
X., то печатая свидетельские показания внештатника гебе У.,  то  обнародуя
какие-то расписки в получении каких-то сумм за подписью, смутно похожей на
подпись президента.
   Скоков тут же подал в суд на "Солидарность".
   А уже и другие  газеты,  уже  и  солидные  "Известия",  уже  и  прыткие
"Московские  новости",  уже  и   немецкие   "Бильд"   и   "Штерн"   начали
подхватывать, хотя и осторожно, обвинения "Солидарности",  уже  и  ранимое
общественное мнение начало настраивать себя против Скокова. Но  никто  его
не смещал с приватного поста  главы  концерна  "Сайбириа  ойл",  никто  из
нефтяных коллег не кидал камни в страдальца, а все  они,  серьезные  люди,
ждали-суда. И он,  то  есть  суд,  состоялся  в  назначенный  срок  и  был
сенсационным.
   Защита привлекла в качестве  свидетеля  всесильного  председателя  гебе
Олега Калягина. И он, отметим, пришел.
   Он не защищал Скокова. Он просто заявил; что гебе не  имеет  каких-либо
документов, подтверждающих либо опровергающих обвинения "Солидарности". Но
он, Калягин, весьма удивлен, что бывшего президента обвиняют в честных, на
просвещенный взгляд Калягина, и патриотических поступках. И кто  обвиняет!
Те, кто сам всегда поступал патриотично и честно. И  бухнул  на  судейский
стол  толстые  досье  на  главного  редактора   "Солидарности"   господина
Петрова-Миниха, на автора разоблачительных статей лауреата Государственной
премии Двуглавого Орла господина Факторовича, псевдоним -  Антон  Рябинин,
на главного редактора "Московских новостей" господина  Топилина,  депутата
Государственной Думы  и  лидера  фракции  "Обновление".  Бухнул  все  это,
повернулся  к  опупевшим  от  нечастых  гебистских  откровений   присяжным
заседателям и сказал со слезой (артист был - прямо-таки Кин-старший!):
   - Наше ведомство гордится тем, что лучшие  сыны  Отечества  помогали  и
помогают нам в борьбе с врагами демократии, отвоеванной в кровавых боях  с
коммунистами. И бои эти продолжаются. Свившие себе гнездо в дебрях Африки,
коммунисты не оставили преступных целей реванша  и  формируют  без  устали
"пятую колонну" в многострадальной России. Но, пока есть такие  люди,  как
господин  Петров-Миних,  как  господин  Факторович-Рябинин,  как   депутат
Топилин и иже с ними, демократия, уверен, выстоит... А что до Скокова - не
знаю. Не имел чести.
   И ушел.
   Сдал общественности отработанных агентов.
   А Скокова спас, даже если он и был внештатником. Кстати, может, и  был:
сталинские лагеря - школа суровая,  безжалостная,  немногие  не  поддались
искушению  облегчить  себе  существование,  начать  стук.   Потом,   после
оккупации Москвы, развала СССР, гебе было  вроде  бы  разогнано,  как  уже
здесь говорилось, а его штатные посажены в те же  лагеря,  в  которые  они
сажали подобных Скокову. А кто и расстрелян. Но уже в  сорок  пятом  немцы
сами - с подачи  шефа  гестапо  Мюллера  -  начали  восстанавливать  гебе,
возвращать из лагерей его кадры, а  те,  возвратившись,  вспоминали  своих
внештатников. Газетные публицисты  и  официальные  идеологи  всех  режимов
нежно называют подобные процессы преемственностью поколений.
   Но о Скокове - после заявления Калягина! - никто и  не  вспоминал.  Суд
сам собой закуклился, свернулся  и  иссяк.  Названные  Калягиным  господа,
стараясь бесшумно,  слиняли  со  всех  постов  и  притаились,  прикинулись
ветошью. Ошеломленные газетчики, не знающие, о чем вопить, вновь вопили  о
всепроницаемости гебе - но что их вопли после "открытий" Калягина!
   Умные люди в России легко скумекали, кто хозяин.



   ФАКТ

   Ильин, когда сидел в  библиотеке,  внимательно  прочитал  все  об  этой
истории. Прочитал и сам себя зауважал: если  верить  председателю  гебе  и
газетчикам, все кругом - сексоты. Павлики Морозовы, блин. А вот он, Ильин,
устоял.  Но  об  этом  он  сам  знал  -  что  устоял,  а  для   всех   его
немногочисленных знакомцев?  Для  Тита,  например?  Для  домохозяина?  Для
коллег по котельной?.. Ходил в гебе с регулярностью добровольца  -  вот  и
завербован, вот и стукач. И никому не докажешь, что его даже не вербовали!
Кому доказывать! Кто поверит? Так, господа, не  бывает.  Не  вешайте  нам,
господа, макаронные изделия на органы слуха. Гебе не прокалывается,  а  уж
альтруизмом и вообще не страдает.
   И, кстати, кто знает: а не отмечали ли те, кто поочередно пас Ильина, в
своих сводках-отчетах-рапортах, что поднадзорный ими  надежно  завербован,
обработан и регулярно дает наиважнейшие сведения? Никто не знает, никто не
ответит. А гебе  -  российская  структура,  по-российски  бюрократическая,
стало быть, приписки и дутые факты - дело привычное.
   Значит,   будем   считать   Ильина   _неявным_   внештатным   секретным
сотрудником. Гут.



   ДЕЙСТВИЕ

   Ильин не умер, не стоит принимать всерьез любовь автора к иносказаниям.
Но вот ведь и Ангел тоже не преминул вякнуть, пока Ильин разглядывал  себя
- нового! - в зеркале.
   - Лучше бы ты и впрямь умер, - вот что, значит, ехидно вякнул Ангел.
   И Ильин на мгновение подумал, что Ангел опять прав. Да и что еще он мог
бы подумать, глядя на лысого человечка при усах и  бородке  клинышком,  на
растерянного маленького человечка в потертом синем костюме  с  непременной
жилеткой на миллионе пуговиц, в галстуке в  горошек,  на  весьма  пожилого
человечка, ибо работа Мальвины явно состарила Ильина. Человечек  судорожно
сжимал, мял в правом кулаке синюю же  кепку;  конвульсивно  дергал  рукой,
хотел что-то сказать, но не мог: слова застревали на  полдороге.  Ан  нет,
одно словечко-имечко все же прорвалось, дрожало на выходе,  и  словечко-то
довольно  странное,  непривычное  здесь   словечко,   забытое,   затертое,
задвинутое на дальнюю полку, хотя и хорошо знакомое лично Ильину. Словечко
было - Лукич. Имя такое или, скорее, кличка, под которой и в прежней  и  в
нынешней жизни Ильина разбежавшиеся по углам  народы  Единого  и  Могучего
знали простого, как правда, человека.
   - Да-а, - протянул Ангел не то оскорбительно, не то уважительно. У него
эти эмоции, эти оттенки, эти полутона тончайшие, ангельские - ну никогда с
ходу не понять! - А  Мальвинка-то  синеволосая  -  мастер,  даже  лучше  с
большой буквы ее назвать - Мастер Мастерович. Меня прямо в дрожь кидает от
вашего, товарищ, портретного сходства. Хочется работать,  что-то  там  еще
делать, не помню, рапортовать. Кто это у нас более матери-истории ценен?..
   Ильин свои эмоции в отличие от Ангеловых знал назубок. Откуда-то снизу,
не исключено - из  района  предстательной  железы,  подымалась  веселая  и
бесшабашная злость, когда сам черт не страшен, а уж  Ангел  -  тем  более.
Состояние, описываемое  народной  песней:  раззудись,  плечо,  размахнись,
рука.
   - А что? - сказал Ильин Ангелу. - Все тип-топ. Лукич так Лукич.  Сейчас
выйду на улицу, гляну на село: любопытно, на каком метре меня заберут.
   - Куда? - поинтересовался Ангел.
   - Не знаю. В психушку. Или на Лубянку.
   - А может, и не заберут. Кто этот портрет из нынешних помнит? Его здесь
полвека не существует. Только у пресненских террористов - так они  тебе  в
ножки бухнутся, коли увидят. Оживший бог, блин... А всем  остальным  -  ну
идет лысый боровик, ну и хрен с ним. Другой вопрос: куда ты пойдешь  таким
красивым? И еще: зачем Мальвинка тебя в Лукича перекрасила? Не навек ведь.
До первого умывания... Два вопроса тесно между собой связаны. Ответишь  на
второй, узнаешь ответ на первый.
   - Я спрошу, - сказал Ильин и спросил: - Ну допустим, ну похож, ну и что
теперь?
   Мальвина  оценивающе  разглядывала  Ильина,  работу   свою   уникальную
оценивала, оценивала высоко, сказала:
   - Теперь мы вас поведем.
   - Куда?
   Банда молчаливых девиц сдвинула ряды,  обступила  Ильина-Лукича.  Ангел
опасливо забил крылом, создал ветер.
   - Карнавал! - вскричала Мальвина. - Карнавал, майн кениг, все спешат  в
сад, в синий вечер, в сильный ветер, в полутьму аллей! Волшебство царит  и
побеждает скуку будней, суету сует! Все на Карнавал, господа!..
   - А ведь ни фига она не ответила, - задумчиво  прокомментировал  Ангел,
но ничего к тому добавить не успел, и Ильин ответить ему не успел,  потому
что все кругом завертелось.
   Распахнулись  двери  (именно  так:  только  что  была  одна  дверь,   а
распахнулись - _двери_!), и девицы-маски цепко ухватили Ильина-Лукича  под
руки, повлекли в тесноту коридора, а там уж  фуговал  вовсю  фейерверк,  и
обедающие парные  элементы  бросили  свои  эскалопы  и  громко  радовались
нежданному празднику жизни, подпрыгивали, махали руками и  уже  даже  пели
нечто вроде: "Взвейтесь кострами...", или "Ах,  майн  либер  Августин...",
или "War, war is stupid..." -  из  репертуара  кришнаита  Бой  Джорджа.  А
сенбернар Карл носился между столами черной молнии  подобный,  то  хвостом
столов касаясь, то стрелой взмывая  к  окнам,  лаял  он,  и  Ильин  слышал
радость в хриплом лае псины. И все толпой понеслись в сад, то есть в  парк
имени культуры и отдыха.
   Ильин несся, влекомый потоком тел, цепкими лапками Коломбин и Арлекинш,
смутной  радостью  бытия  влекомый  и  тем  разнузданным   чувством,   что
описывалось выше словами народной песни. Легко ему было почему-то, легко и
знобко, как в детстве, когда ты уже вроде бы решил  сигануть  с  обрыва  в
реку, а все ж выжидаешь чего-то, да и вода по-осеннему холодна. В  желудке
привычно и злобно урчал желудочный сок, так  и  не  получивший  обещанного
эскалопа. Не  судьба,  видать.  А  что  было  судьбой?  Мчаться  по  аллее
вечернего Сокольнического парка, орать от избытка чувств в такт взлетающим
в темно-синее небо снопам фейерверка, ущипнуть походя Коломбину за твердую
попку я получить в ответ летучий поцелуй в толстый слой грима на щеке? Это
судьба?.. Нет, кралась впотьмах мысль, Лукич так не  поступил  бы,  Лукичу
чужды были уличные увеселения,  да  и  революционная  бдительность  Лукича
всегда стояла настороже. А Ильин, дурак, расслабился  и  начисто  забыл  о
раздумчивой реплике Ангела, приведенной ранее.
   И надо было выплыть из шума и гомона теплому, вкрадчивому, невесть  кем
выпущенному шепотку:
   - Так что там насчет самолета в Черном озере?..
   Кто это сказал?
   Слева бежал Арлекин, то есть Арлекинша, справа - Пьеро-Пьеретта, позади
- Ильин краем глаза видел - планировали над аллеей остальные маски,  почти
вплотную летела Мальвина - глаза горели, ноздри раздуты, вампиресса,  губы
беззвучно повторяют что-то, то ли песню из репертуара вышеупомянутого  Бой
Джорджа, то ли гимн Карнавалу, а впереди гигантскими скачками несся в ночь
сенбернар Карл. И бежали справа-слева-сзади-впереди ресторанные клиенты, и
еще другие клиенты, присоединившиеся к  веселой  толпе,  и  даже  давешние
полицейские, напугавшие Ильина перед "Лорелеей", тоже  мчались  вместе  со
всеми, размахивая дубинками и звеня  наручниками.  Ахах!  Ангел  -  и  тот
поддался общей атмосфере вселенского жадного гона, парил, жужжал чем-то  -
что   твой   Карлсон,   который   и   в   Этой   жизни   остался   милягой
Карлсоном-с-мотором. И не  слышал  Ангел  вредных  слов,  иначе  неизбежно
прореагировал бы летучей репликой, а ведь не стал,  значит,  скорее  всего
помстилось Ильину. Ожиданием Карнавала навеяло.
   А на центральной площади с цветным фонтаном, струи  которого,  несмотря
на несезон, взлетали до  ближних  звезд  и  перемешивались  там  вместе  с
осколками  фейерверка,  на  асфальтовой  площади  гулял   невесть   откуда
взявшийся люд, в который набежавшие "лорелейцы" лишь влились естественно.
   Ильин, вдруг забыв, что он - не Ильин, а Лукич,  подпрыгивал  в  тесном
своем костюмчике и даже холода не чувствовал - а ведь  куртка  осталась  в
ресторане на вешалке. И чего б ему не подпрыгивать, если он был  такой  же
размалеванной маской вселенской комедии  дель  арте,  только  его  комедия
называлась не "Принцесса Турандот" или "Король-олень", а "История ВКП(б)",
тоже сильная комедия, и талантище Мальвинка легко сотворила его маску - по
его мерке; не Арлекина же, в самом деле, из Ильина лепить. И  как  уж  она
дозналась, кого именно творить, - один Бог знает. Или родное гебе, которое
знает все на свете чуть-чуть больше...  Но  сотворила  -  для  веселья.  И
веселиться бы Ильину так и дальше, да  Ангел  на  то  и  хранитель,  чтобы
непрерывно бдеть. Он, Ангел, о своей реплике про скрытную и не  отвечающую
на прямые  вопросы  Мальвину  помнил  преотлично,  оказывается.  Он  грубо

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг