ДЕЙСТВИЕ
- Войдите и сядьте, - строго сказала Мальвина, указав на хлипкий
стульчик рядом с ней и, соответственно, с гримерным столом.
Ильин вошел и сел. Ильин сегодня, как, впрочем, и всегда в нынешней
жизни, был послушным начальству и обстоятельствам. Мальвина начальством
ему не была, но обстоятельства так и толпились вкруг нее, налезая друг на
друга, рыча, плюясь и грозя Ильину костлявыми кулаками.
- Вас преследуют, - констатировала Мальвина, пронизывая Ильина синим
лазерным взглядом.
И тут, как всегда вдруг, объявился пропавший Ангел, который не боялся
красивых женщин - в отличие от собак: Не исключено, что ему передалась
былая куртуазность Ильина, его крепко подзабытое влечение к прекрасной
половине. Но в смысле духа. Так ведь он и был духом. Ангел...
- Бди, - коротко сказал он, - она что-то знает.
Ильин это и без Ангела понимал, посему не стал реагировать на реплику
Мальвины, надеясь - надроченный общением с опытными следователями гебе,
мастерами допроса и сыска, - что она наведет его своими вопросами на суть
дела. То есть, задавая вопрос за вопросом, выдаст свое знание ситуации и,
естественно, свой интерес. Так считали вышеупомянутые мастера и не всегда
ошибались.
- Вас преследуют с утра, - настойчиво повторила Мальвина, усиливая
мощность лазерных лучей, нагло пролезая в мозг Ильину и копошась там,
пиная нейроны, аксоны и прочие синапсы. - Что вы собираетесь предпринять?
Ведь бежать вечно, - выделила голосом, - бессмысленно. И куда бежать?
- Не знаю, - коротко сказал Ильин, сочтя дальнейшее молчание
невежливым.
- А кто знает?
- Не знаю, - повторил Ильин. - Может, Ангел?
Ангел хихикнул: мол, круто, круто...
- Не говорите глупости, - сердито сказала Мальвина. - Вы что,
сумасшедший, убогий? Ведь нет же?..
- Не знаю, - заладил Ильин. - Скорее всего сумасшедший. А уж убогий -
наверняка. Вы же мою историю знаете... - не вопрос, а полуутверждение,
этакий скромный ход пешкой от коня.
Но Мальвина не хулилась.
- Откуда мне знать вашу историю? Я вас впервые в жизни увидела. Просто
ваше биополе наполнено тревожными сигналами, просто-таки паническими
сигналами. Мне больно их принимать...
- А ты не принимай, дура крашеная, - заявил Ангел.
- А вы не принимайте, - вежливо сказал Ильин. - Зачем же принимать,
если больно.
- Я не могу, - серьезно заявила Мальвина. - Я не умею экранироваться от
чужой боли, - в этом моя особенность и моя беда, я один из наиболее
сильных экстрасенсов в Международной лиге, но и один из наиболее уязвимых.
Ах, ах, моя голова... - Она, совсем как книжная Мальвина, коснулась
прозрачными пальчиками висков, зажмурилась, и лазеры погасли.
Ильину стало уютнее и спокойнее. Если кто и был сумасшедший в этой
гримерной, так не он, не он. Он-то как раз нормальным себя числил, а
посему хотел смыться от голубоволоски и как минимум доесть остывающий
эскалоп. Если его сволочь сенбернар уже не схавал...
Но спокойствие оказалось недолгим.
- Я должна вам помочь! - Мальвина выпрямилась, и ее лазеры заработали
по новой. - Я не успокоюсь, пока не помогу. Вы хотите, чтоб я успокоилась?
- Пусть успокоится, едри ее так и так, - засклочничал Ангел. - Она же
от тебя не отвяжется.
- Успокоить тоже можно по-разному, - философски заметил Ильин Ангелу. -
Перевозку, например, вызвать и отправить на Лубянку.
- Да не дрейфь, - затянул Ангел. - Дура баба, при чем здесь гебе, я
ничего не ощущаю. Одно сплошное биополе, а на нем ромашки с лютиками.
Идиллия.
- Тебе виднее, - кротко согласился Ильин и кротко же сказал Мальвине: -
Успокаивайте, коли невмоготу. Только вы ошибаетесь. Никто меня не
преследует, ни от кого я не убегаю. А что до тревоги, так со здоровьем у
меня скверно. Есть повод для волнений, здоровье, знаете, никуда... Да вот
и поесть я никак не могу, не дают никак поесть, а я с утра крошки во рту
не держал...
- Ах, ах! - всполошилась Мальвина.
Схватила колокольчик, стоящий на гримерном столе, позвонила - тут же
дверь распахнулась, и на пороге возник сен-блин-бернар, всеведущий и
всеслышаший Карл. Преданно посмотрел на хозяйку красными зенками: весь я,
мол, внимание, дорогая мадам, весь я - одно большое ухо.
А уши, к слову, у него - ну лопухи прямо...
- Пусть Агафон-третий принесет сюда заказ герра Ильина. И шнелль,
шнелль, поторопи его, милый Карл, а то он наверняка любезничает с Мартой,
несносный... - И к Ильину: - Сейчас вам принесут ваш миттагессен,
извините, я совсем не подумала, ах, старость - не радость...
- Ну что вы, - на всякий случай возразил Ильин. - Вы прекрасно
выглядите, госпожа... э-э... не имел чести...
- И не надо, - быстро сказала Мальвина. - Пусть я останусь в вашей
памяти пожилой и доброй незнакомкой. Хотя мы, похоже, ровесники с вами, не
так ли?
- Не знаю, - повторил свое любимое Ильин. - А вот откуда вы мою фамилию
знаете?
- Пустой вопрос, - сказал Ангел. - Она же экстрасенс из какой-то там
лиги-фиги. Она все на это и свалит. И прав оказался.
- Я же экстрасенс, - мягко, как ребенку, втолковала. - Для меня нет
тайн в вашем подсознании. Тут опытный Ильин ее и подловил.
- Раз нет тайн, значит, я прав: вы мою историю знаете досконально.
Ответить помешал Агафон-третий, который принес оставленный Ильиным
эскалоп, и графинчик со "Смирновской", и прочее, расставил все это,
аккуратно сдвигая гримерные пузырьки-коробочки-баночки, положил на
салфетку приборы и удалился, храня обиженное молчание. Только у двери не
выдержал, сказал походя:
- И не любезничал я с вашей Мартой вовсе...
То ли все в "Лорелее" было микрофонизировано и радиофицировано, то ли
Карл-бернар и впрямь умел разговаривать. Или, не исключено, обладал
могучим телепатическим даром. Иначе откуда Агафон-третий (а где, кстати,
первый со вторым? Или это кличка? Или порядковый номер в гебистской
ведомости на получение зарплаты?..) узнал про упрек в свой адрес, про
подозрение в совращении некоей Марты, не говоря уж о том, что ему срочно
следует принести в комнату мадам не доеденный клиентом эскалоп? Мистика,
опять мистика!..
- Ты будешь смеяться, - заявил неожиданно Ангел, - но что-то мне все
это начинает не нравиться. Может, ты прав?
- В чем?
- В отношении гебе? Может, все эти поцы, включая блошивого пса, агенты
гебе?.. Я, конечно, мог бы допустить такое невероятие, но что делать со
здравым смыслом, а, Ильин?
- Он у меня, как ты знаешь, и так не очень здравый, - усмехнулся Ильин
невесело, - а вся сегодняшняя катавасия меня и вовсе из колеи выбила.
- Так что ты делать собираешься?
Заметьте: это не Ильин у Ангела, а Ангел у Ильина спрашивал. Хранитель,
называется!..
- Может, поесть удастся? - предположил Ильин. - А то что на голодный
желудок рассуждать - одно расстройство.
Но поесть ему опять не удалось.
Снова распахнулась дверь, и на пороге возник Пьеро. Худой, длинный, с
плачущими глазами и вздернутыми бровями, уголки губ опущены, рукава белого
балахона подметают пол.
- Извините меня, - плаксиво сказал он, взметнув горе рукава, - но время
поджимает. Собаки уже вошли за флажки.
Благодушие Ангела всерьез удивляло Ильина. То, что сегодня началось с
раннего утра, с сумасшедшей "мерседесины" на Большом Каменном мосту, что
беспрерывно продолжалось до сего часа, пугая Ильина не столько своей
причастностью милым шуткам гебе - к ним он привык, притерпелся, скучал,
когда они надолго прекращались, - сколько бессмысленностью этих шуток,
идиотской их карнавальностью, граничащей с откровенной бестолковостью. Ну
хорошо, нашли они "МИГ" в болоте, нашли, подняли, отмыли, ужаснулись,
бросились искать ближайшего подозреваемого. Что дальше? А дальше,
преотлично знал Ильин, полагалось тихо-тихо изъять подозреваемого, то есть
как раз Ильина, из родной котельной, привести на саму Лубянку или в один
из многочисленных ее филиалов и начать допрос третьей, пятой, шестьдесят
седьмой степени с зубовным пристрастием. И выбить правду: Ильин не
железный. Другое дело, что правда не очень-то на правду похожа и, не
исключено, пришлось бы Ильину, плюясь зубами с кровью, сочинять на бегу
нечто правдоподобное, устраивающее гебистов и его самого: помирать-то в
подвалах - или где там еще? - не слишком хотелось.
Так по жизни.
А по фантасмагории, разыгрываемой с утра, выходило, что Ильин оказался
в роли мышки, с которой играют разные веселые кошки. Перепасовывают ее
друг другу и смотрят: что мышка делать станет? Когда о пощаде взмолится,
ибо непонимание есть пытка, а Ильин так ни хрена и не понимал. И Ангел его
распрекрасный, всезнайка и наглец, тоже ни хрена не понимал, только
хорохорился и делал вид, что здесь и понимать нечего. Едем и едем, а что
дальше - дорога покажет.
Ильину надоела дорога. Ильин хотел забыться, как писал классик, и
заснуть, но, естественно, не тем холодным сном могилы. Ильин хотел ясности
- пусть даже она грозила бедой. Лучше понятная беда, считал Ильин, вынеся
сию философему из прошлой летной жизни, чем абсолютно неясная перспектива.
С понятной бедой можно было справиться либо смириться и ждать конца. Ильин
не терпел неведения, это у него опять-таки в прежней жизни имело место. И
вот лихо: и здесь, забытое, в урочный час всплыло. Что там ФЭД про
чекистов толковал: холодная голова, чистые руки и горячее сердце? Про
чекистов - не получилось, зато про летунов - в самый цвет.
Пришла пора действовать.
- Какие собаки за какие флажки? - жестко спросил Ильин.
Так жестко, что даже Ангел удивленно пискнул, а Мальвина лазеры
притушила и ответила удивленно:
- Это так, метафора. Просто Пьеро чует опасность.
Пьеро исчез, как не появлялся. Только несколько секунд в теплом воздухе
гримерной жил его запах - запах пудры пополам с одеколоном "Табак".
Ангел молчал, Ильин чувствовал: слушает, ждет.
- Я ее тоже чую, - сказал Ильин, - давно чую. Вы хотите мне помочь,
либе фрау? Я жду помощи.
- Плакал эскалоп, - не к месту прорезался Ангел. - Так не жравши и
помрешь...
- Заткнись! - рявкнул на него Ильин.
- Я-то что. Я-то заткнусь, - стушевался Ангел. - Да только не слушал бы
ты эту синюю выдру. Я раньше сомневался, а теперь уверен: вся эта засратая
"Лорелея" - просто гебистская явка. Усек?
- А хоть бы и так. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел... Хуже не
будет, Ангел. Пусть она думает, что я ей верю. Уйти-то мне отсюда надо,
раз Пьеро метафору принес.
Он встал, отстраненно подумав: и впрямь эскалоп плакал. В желудке
гнусно бурлило.
- Сядьте, - строго сказала Мальвина. - Сейчас я вас загримирую, а
девочки оденут.
- Девочки? - не понял Ильин.
- Ну да, девочки. Коломбина, Пьеро, Арлекин, Панталоне... Я работаю
только с девочками. Они пластичны и умеют хранить тайну.
Такой милый ряд: пластичность и умение хранить тайну. Соседние
свойства. Но Ильину наплевать было на языковые изыски Мальвины.
Загримировать - этого он еще сегодня не проходил. Это сулило.
- Как ты находишь, Ангел?
- Имеет смысл.
И сел Ильин. Он же был в театре. В каком-никаком, в ресторанном, но все
же.
Зато встала Мальвина. Встала, факирским взмахом достала откуда-то - из
стола, из стены, из воздуха - крахмальный голубой слюнявчик, накинула его
на грудь Ильину, завязала сзади тесемочки, выхватила из стакана сразу
несколько кисточек, взглянула на гримируемого, задумалась:
- Кем же вы у нас будете?
- Ильиным. Вы же сами сказали, - не преминул съязвить, хотя что ему
было до знания Мальвины! Ну, знала она его фамилию, знала историю, знала
даже про "МИГ" - не исключено. И что с того? Пусть ее, от Ильина не
убудет. Сегодня о нем все знали.
- Ах, оставьте! - покривилась голубоволосая. - Кому вы сейчас нужны как
Ильин. Все равно вы никакой не Ильин.
Это становилось любопытным; Предыдущие "пастыри" ничего такого нынче не
высказывали.
- А кто? - полюбопытствовал между прочим, отмахнувшись от ангельского
"Осторожно!".
- Сейчас увидим...
И резким движением - сила-то неженская! - развернула Ильина вместе со
стулом спиной к зеркалу, бросила кисточки и, словно решившись на что-то,
наконец взяла из-за ильинской спины тампон-губку - весь в коричневом
гриме! - провела сначала по лысине, потом по лицу.
- Так все же кем я буду? Негром, что ли?
- Молчите, глупый. Я знаю.
У стены, у закрытой двери, стояли девочки Мальвины, стояли молча, молча
смотрели на Ильина, никакого сочувствия на шпаклеванных гримом лицах Ильин
не увидел: маски, комедия дель арте, какое, к черту, сочувствие! Убьют и
никому не скажут... Но как они в комнату просочились - незамеченные?
- Телетранспортировка, - подвел итог Ангел. - Сидишь - и сиди,
убогий...
Чувствовалось, что Ангел временно скис. Да что Ангел - и Ильин, только
было почувствовавший себя храбрым летчиком, опять скис под слюнявчиком и
руками Мальвины. Или не скис, как он себя убеждал. Или притаился до поры.
А придет пора - летчик-то и вылетит. Полет шмеля. Римский-Корсаков...
дай-то ему Бог, Ильину! Блажен, кто верует.
Он сидел и терпел, сидел и терпел, а Мальвина трудилась над его лицом,
когда нежно, а когда и больно, но Ильин сидел и терпел, и девочки-маски
смотрели за привычным для них процессом, и Ангел смотрел на Ильина из
своих горних высей и только покряхтывал.
- Что там со мной? - спрашивал время от времени Ильин.
А Ангел отвечал с сожалением:
- Я же не могу тебя видеть без тебя. Я же могу тебя только чувствовать.
- А что ты чувствуешь?
Ангел молчал и спустя какие-то долгие секунды тихо отвечал:
- Страх чувствую. Прости, Ильин.
- Из-за чего страх? Все путем вроде...
- Вроде-то вроде, а собаки уже за флажки зашли... Такие вот
содержательные разговоры они с Ангелом вели, пока Мальвина в поте лица
своего лепила лицо Ильина. И долепила. Бросила коротко:
- Девочки, одежду!
Девочки понесли откуда-то - опять не то из стены, не то из воздуха! -
обычную вроде одежонку: костюмчик темно-синий в редкую полоску, рубашечку
белую с пластроном, галстучек тоже синий в белый горошек, ботиночки
черные. Взяли Ильина под белы руки, поставили, стащили собственную одежду,
до трусов разоблачили и начали одевать. Ильину почему-то передался страх
Ангела. А почему "почему-то"? Странно было бы, коли б не передался. Ильину
хотелось повернуться к зеркалу, но он боялся, да девочки и не позволили бы
ему это сделать. Тарталья с Панталоне крепко блокировали его движения,
позволяя только шевелить руками-ногами, чтоб Коломбине и Арлекину
сподручнее было напяливать на Ильина тесные все же брючата, тесный и
коротковатый пиджак, повязывать галстук и застегивать под ним пластрон. А
также ботинки зашнуровывать, от чего Ильин со своими сапогами на зипперах
давно отвык.
- Ну, вот и все, вот и ладно, - удовлетворенно сказала Мальвина, отойдя
на пару шагов и с кистью в руке изучая свое творение. - Хороший человек
получился. Удача. Кто увидит - умрет. А кто не умрет - молиться станет.
Девочки отпустили хватку, и Ильин медленно-медленно, нехотя, страшась
по-прежнему, оборотился к зеркалу, глянул на себя наконец. И увидел.
И умер.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг