- Так не бывает, - сказал он тихо.
- Бывает, - раздалось в ответ.
Он поднял голову, испуганно вглядываясь в собственное отражение.
Отражение не повторило его движения. Оно просто смотрело на него и
улыбалось, явно забавляясь его испугом.
- А интересная у белых позиция, - усмехнулся человек в зеркале.
Котов скривился.
- Издеваешься? Что же интересного в разгроме?
- Ты же знаешь, что у белых не эта позиция, - подчеркнуло отражение в
зеркале, - знаешь, только забыл.
- Что-то забыл, - согласился Котов, - но что?
- А ты вспомни.
Котов задумался. Как это было? Телефонный звонок бросил оперативную
группу на тихую московскую улочку в районе Чистых прудов. Здесь, в старом
доме, в большой и, как принято говорить, густонаселенной квартире примерно
в десять часов вечера умер от инфаркта изобретатель Николай Логунов.
Группу вызвал старшина милиции, у которого возникло подозрение, что
инфаркт был рассчитанно обусловлен и сопровождался кражей крупной суммы
денег из письменного стола пострадавшего. Деньги были найдены у его
племянника, проживавшего в том же доме. Андрей часто заходил по вечерам к
старику посидеть за шахматами, но ни разу не выигрывал.
И в этот вечер он был у дяди. Котов вспомнил торопливый говорок
соседки:
"Я подошла к двери: ждала подругу. А он позвонил".
"Значит, вы открыли ему дверь?"
"Конечно. Он прошел к дяде, а я задержалась..."
"Почему?"
"Искала шарфик у вешалки. А у Логунова дверь рядом".
Соседка, конечно, врет. Никакого шарфика она не искала. Просто
подслушивала. Племянник просил денег: не хватало двухсот рублей на
квартирный пай.
"А Логунов?"
"Засмеялся. Предложил сыграть. Сначала, мол, партию, а потом о деле".
На допросе Андрей утверждал, что дядя все-таки дал ему деньги и он
тотчас же ушел, никого в коридоре не встретил.
- Значит, все улики против него, - размышляя, сказал Котов. - Остался у
дяди. Сыграли партию. Может быть, даже не одну. Ссора. У старика -
приступ, а племянник преспокойно уходит с деньгами.
- Значит, ты не веришь в виновность племянника?
- Не верю, - решительно произнес Котов.
- Ну что ж, - миролюбиво откликнулось отражение. - Проверим. Как мы уже
понимаем, ключ к тайне в шахматной партии. Узнаешь позицию? Ты, конечно,
шахуешь?
- Вечного шаха нет. Я проверил.
- Зачем тебе вечный? Начни с коня, g4. Так?
- Допустим.
- Дальше серия шахов: пешкой h, пешкой g, слоном d, ладьей h, и король
черных в панике отступает на последнюю для него линию.
Котов поморщился: сколько раз он прикидывал этот бессмысленный вариант
на доске.
- А потом? - устало проговорил он. - Потом король белых добровольно
ложится на доску. Чистое туше, как говорят на ковре.
Человек в зеркале встал. Это был тот же Котов, только вывернутый справа
налево и почему-то сугубо серьезный, как на торжественных заседаниях.
- Что вы нашли возле тела? - вдруг спросил он.
- Опрокинутую коробку с шахматами.
- И все? - усмехнулось отражение.
- Пожалуй, нет, - вдруг вспомнил Котов. - Ладья и три пешки лежали по
другую сторону тела. Левый фланг! - закричал он. - Все ясно. Падая, он
сбросил их с доски.
Последние слова он произнес как стихи. Все в нем пело.
- Ну вот и вспомнил, - спокойно констатировал зазеркальный его
собеседник. - И сообразил. Конечно, ладья а и три пешки abc стояли на
своих местах. Он не играл с племянником. Он в одиночестве разбирал
классическую партию Ласкер - Томас.
Котов раскрывал и закрывал рот, как рыба на берегу, силясь что-то
вымолвить, и не мог.
- Что с тобой? - услышал он.
Но ответить не успел. Ему показалось, что отражение в зеркале вдруг
приобрело черты Родионова.
ЗЕЛЕНЫЙ
С того момента, как Котов спустился в сад, и до того, когда его
отсутствие заметили на веранде, прошло не более пяти минут. Родионов
первый увидел его у светящегося купола и сначала даже подумал, что он
вопреки законам равновесия не стоит, а висит над ямой с метеоритом. Он
подхватил его под руки и тут только заметил, что Котов как бы очнулся, а
до того стоял не шелохнувшись и с закрытыми глазами.
- Столбняк или обморок? - пошутил он, когда они вдвоем со Славкой
привели Котова на веранду.
- Ни то, ни другое, - сказал Котов. - Сон. Очень странный и очень
результативный сон. Но почему наяву? И почему именно во сне я вспомнил
забытое? - он обращался к Микульскому.
Тот ответил не сразу. Видимо, ответ был неясен ему самому.
- Трудно сказать. Может быть, это результат излучения видимого или
невидимого. Мгновенное напряжение памяти, как в опытах с электротоком. То,
что хранилось в кладовой подсознательного, переключалось а область
сознания. Нечто вроде химической реакции, в которой роль катализатора
сыграло неведомое нам излучение. Впрочем, все это только догадки.
- А цвет? - спросил Котов.
- Какой цвет? - не понял Микульский.
- Был белый, стал желтый.
- А теперь зеленый, - сказал Славка.
Желтая хрустальная чаша над кратером действительно зеленела. Золотистый
газ, клубившийся внутри нее, стекал все ниже и ниже, уступая место то
мигающим, то сливающимся зеленым огням светофоров. Этот зеленый костер
разрастался все шире и шире, заполняя всю трехметровую полусферу над
кратером.
Неожиданно Славка молча одним прыжком перемахнул перила веранды.
Родионов обеспокоенно взглянул на Микульского.
- А это не опасно, Феликс Юрьевич?
Микульский молча пожал плечами: смешно, мол, его об этом спрашивать,
когда явление непонятно даже специалистам.
А Слава уже застыл в котовской позе над кратером.
Он не потерял сознание, как и Котов. Сначала даже не заметил никаких
существенных перемен ни в своих ощущениях, ни в окружающей его обстановке.
Даже горячий ветер, пахнувший ему в лицо, показался жаром из кратера.
Но, вглядевшись, он не увидел ни развороченной ямы с метеоритом, ни
бушевавшего над ней зеленого костра. Сбоку тянулась аккуратная глубокая
канава-раскоп, уходившая сквозь слой песка в твердый глинистый грунт.
Осыпающийся песок струйками стекал по стенкам раскопа на дно. Впереди
подымались остатки разрушенной ветрами и временем крепостной стены, косо
обрывавшейся у раскопа.
"Сплю, - весело подумал Славка, - что-то будет?!"
Он сразу вспомнил, где он и что именно его окружает. Сон воспроизводил
прошлогоднюю летнюю практику в песках Каракумов. Но почему он один? Где же
археологи? Очевидно, ушли к становищу, забрав свой нехитрый инструмент, -
рабочий день экспедиции, должно быть, уже закончен. Славка еще раз оглядел
осточертевшие ему развалины древнего парфянского города, поправил на
голове тюбетейку и подкинул ракеткой теннисный мяч.
Так вот почему он остался. Славка был теннисистом, и не каким-нибудь
приготовишкой-любителем, а славой института - без пяти минут мастером
спорта. Ракетку для тренировки и теннисные мячи он взял с собой в
экспедицию, хотя и знал, что партнеров у него там не будет. Но
тренироваться можно и без партнеров: была бы стенка. И стенка нашлась -
кусок каменной крепостной бойницы, куда он с терпением Сизифа приходил на
закате после рабочего дня.
Он подбросил в воздух мяч и послал его в стенку, отбил, достал ракеткой
и снова отбил, каждый раз увеличивая силу удара. Последний удар был
особенно силен - он даже чуть-чуть своротил наверху древнюю парфянскую
кладку. Трещина меж камнями расширилась, обнаружив уже не желтый, а бурый
темный провал, в котором что-то зашевелилось.
Мяч, отскочивший от стенки, упал к ногам Славки, но тот даже не
взглянул на него. Из трещины с пронзительным шипением высунулась
треугольная голова черно-желтой змеи.
Змея, шурша по песку, подползла ближе. Славка почувствовал, как по
спине под ковбойкой потекла липкая струйка пота. Ну, держись, старик.
Сейчас прыгнет. Ноги его сами собой привычно согнулись в коленках, ракетка
застыла, как взведенный курок.
Черной молнией - в прыжке желтые пятна уже не различались - метнулась
вперед гюрза, и в то же мгновение, не опоздав даже на сотую долю секунды.
Славка выбросил руку навстречу. Удар был сильнее, чем подача на корте, но
рука теннисиста не дрогнула: отброшенная ракеткой змея перевернулась в
воздухе и шлепнулась на песок.
Страх и оцепенение исчезли. Струйка пота на спине высохла. Славка
ощущал себя если не гладиатором, то по крайней мере победителем
Уимблдонского турнира.
Гюрза снова черной лентой мелькнула в воздухе. Славка встретил ее
резаным ударом снизу закрытой ракеткой. Точь-в-точь, как знаменитый удар
Черткова, лишивший Славку чемпионской короны. На этот раз Шадрин
реагировал еще быстрее. Бросок. Удар. И снова, встретив решетчатую
преграду, беспомощно изогнулось в воздухе черно-желтое тело змеи. Все.
Гюрза выдохлась. Неподвижным жгутом лежала она на земле, и только
подергивающийся кобчик хвоста говорил о том, что она еще жива.
Славка чуть-чуть расслабился. Он знал, своим "шестым чувством" знал,
что это еще не конец. Знал и не волновался. Минутный отдых. Вдох. Выдох. А
змея тем временем сокращает мускулы, снова готовясь к прыжку. Он снова
ждал, как ждет на курке палец. Мгновение - и знакомую черную молнию снова
встречает молниеносный удар. На этот раз не сеткой, а ручкой ракетки.
Славка промахнулся. Но именно этот невольный промах и положил конец гейму.
Змея тяжело шлепнулась у ног Славки и больше не шевелилась: удар размозжил
ей голову.
- Слава, - услышал он, и чья-то рука обняла его за плечи.
Он открыл глаза и узнал Микульского.
За Микульским в зеленом сумраке белели испуганные лица Родионова и
Котова.
- Сколько я спал, Феликс Юрьевич? - спросил Славка. Он уже пришел в
себя.
- Минуты три.
Славка молча усмехнулся и пошел к веранде. Он шел такой задумчивый и
сосредоточенный, что Котов поинтересовался:
- Сон видел? Вроде меня?
- Нет, не вроде, - сказал Славка, - мой по сравнению с твоим - это
подвиг бригадира Жерара. Понял?
Котов не понял. Да и никто не понял, пока Славка не рассказал все по
порядку. Аплодисментов не было. Все молчали, ожидая, что скажет
Микульский. Только он мог дать какое-то объяснение феномену. А он сказал:
- Не ждите от меня откровений, друзья. Я уже говорил об опытах усиления
памяти. Может быть, мы имеем дело с каким-то подобным явлением. Что-то
обостряет, усиливает механизм воспроизведения когда-то запечатленного в
памяти. Словом, разные виды памяти.
- Не понимаю, - сказал Котов.
- Выражаясь популярно, что-то спрятано глубоко в копилке памяти, что-то
лежит на поверхности. Что-то вы хотите вспомнить, что-то стремитесь
забыть. Излучение как бы отбирает сильнейшее, независимо от того, где оно
скрыто - в сознании или в подсознании. Мне, например, кажется, что
излучение отсортировало у вас все, что вы знали о деле Логунова. Это
вылилось в довольно странную форму, навеянную детской книжкой о
стране-зазеркалье. А у Славы - другой вид памяти: память действия,
когда-то им совершенного...
- Ошиблись, Феликс Юрьевич, - грустно перебил Славка, - в том-то и
дело, что не совершенного. - Он оглядел недоумевающие лица собеседников. -
Я ничего не соврал, только в действительности все было иначе.
- А именно?
- Все было. И стена, и змея, и ракетка. Только матча не было. Ни
бросков, ни ударов. Перемахнул через раскоп - и ходу к лагерю. Обманула
память.
- Нет, не обманула, - сказал Микульский. - Она воспроизвела все именно
так, как вам бы хотелось. Могли вы остаться? Могли. Могли отразить
нападение? Могли. Подсознательно вы жалели об этом, может быть, даже
мечтали...
- Какая же это память? Выдумка.
- Память о выдумке. Память страстно желаемого, но уже невозможного.
Придуманное, воображаемое где-то отложилось в подсознании, а сейчас
всплыло. Другой вид памяти. Другой цвет.
- Совсем другой, - сказал Родионов. - Купол синеет.
СИНИЙ
Зеленое облако над кратером, в глубине которого горел невидимый с
веранды метеорит, действительно меняло окраску. Зеленый хрусталь синел
сверху вниз, и прозрачная синева эта словно стекала пылающим газом к
земляному барьеру.
- Третий цвет памяти, - высказал общую мысль Шадрин.
- Четвертый, - поправил Микульский. - Белый забыли.
- Белый ничего не принес, кроме жары. Желтый вызвал действительное,
зеленый - воображаемое. Интересно, что извлечет из памяти синий.
- Стоит попробовать, - сказал Родионов. - Или, быть может, вы хотите? -
обернулся он к сидевшему рядом Микульскому.
Тот не ответил, молча вглядываясь в синий, струящийся, как на вывесках,
газ, почему-то не растекающийся в темноте ночи.
- Нет, - проговорил он наконец, - не желаю. И вам не советую. Кто
знает, какие изменения вызывает излучение в мозговых клетках? Обратимые
или необратимые? Нормальные или патологические? Ваши предшественники
здоровехоньки, и я не хочу их пугать. Но стоит ли рисковать вам? Новый
цвет - новый вид излучения.
Родионов уже встал и шагнул к лесенке в сад.
- Мало ли приходилось рисковать в жизни, если риск стоящий? - сказал
он, не оборачиваясь.
Его не останавливали. Он сделал то же, что и Шадрин, найдя отпечатки
следов на рыхлой земле. Он даже присел поудобней, положив руки на согнутые
колени и сунув голову в необжигающий синий газ. Но газ уже таял, сливаясь
с окружающей темнотой.
- Опоздал, - грустно сказал Родионов.
Синий, светящийся изнутри купол над ямой с метеоритом действительно
погас или растаял во тьме. Ни одной искорки света не пробивалось из
кратера. Сад был наполнен прочной ночной темнотой, в которой таяли и
сливались даже тени деревьев.
Торопясь и толкая друг друга, все бросились к яме.
- Не упадите, - предупредил Котов, чиркая спичкой.
Слабый огонек осветил черную яму и блеснувший в глубине кусочек
металла. Холодный порыв ветра тотчас же погасил спичку.
- Может, за фонариком сбегать? - спросил Шадрин.
- Зачем?
- Посмотрим. Пощупаем. Вдруг еще не остыл.
- Не надо, - сказал Котов. - До приезда комиссии ничего трогать не
будем.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг