Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
   - А все-таки?
   - Не знаю. Ищу объяснений. Ищу его у вас.
   - Разумно.
   - Значит, есть объяснение?
   - Да.
   Я вскочил.
   - Сядьте, - сказал Заргарьян, - или, вернее, пересядьте в это  пугающее
вас кресло. Уверяю вас, оно гораздо удобнее вольтеровского.
   Мягко говоря, я поднялся не очень решительно. Это чертово  кресло  меня
определенно пугало.
   - Все объяснения после опыта, - продолжал Заргарьян. - Пересаживайтесь.
Да смелее, смелее! Зуб рвать не будем.
   Я сразу же утонул в кресле, как в  пуховой  перине.  Возникло  ощущение
какой-то особенной легкости, почти невесомости.
   - Протяните ноги, - сказал Заргарьян. Видимо, он и руководил опытом.
   Мои подошвы уперлись  в  резиновые  зажимы.  Головы  коснулся  бесшумно
опустившийся шлем. Он обхватил лоб неожиданно легко и удобно,  как  мягкая
шляпа.
   - Немножко свободно?
   - Пожалуй.
   - Сидите спокойнее. Сейчас урегулируем.
   Шлем стал туже. Но я не ощущал никакого давления: гибкая пленка  шлема,
казалось, вросла в кожу. И словно ворвавшийся  в  открытое  окно  вечерний
ветер приятно холодил лоб и шевелил волосы.  Но  я  знал,  что  окно  было
закрыто, а голову мою облекал шлем.
   Внезапно погас свет. Меня окружала теплая непроницаемая темь.
   - В чем дело? - спросил я.
   - Все в порядке. Мы изолировали вас от света.
   Чем они меня изолировали? Стеной, колпаком, капюшоном? Я  тронул  веки:
шлем не закрывал глаз. Протянутая рука ничего не встретила.
   - Опустите руку. Не волнуйтесь. Сейчас заснете.
   Я сел  поудобней  и  расслабил  мышцы.  И  действительно,  почувствовал
приближение сна, надвигающейся нирваны, гасившей все мысли, воспоминания и
назойливо   выплывающие   слова   или   строчки.   Почему-то   вспомнилось
четверостишие:  "Но  сон  -  это  только   туманность,   несобранность   и
непостоянность, намек на одушевленность, а в общем, не злая ложь". "О  чем
солжет наступающий сон, зло или не зло?" - мелькнула мысль и погасла. Чуть
звенело в ушах, словно где-то близко-близко на очень высокой  ноте  звенел
комар.
   И тут до меня донеслись отчетливые, хотя и локально неясные голоса.
   - Как наводка?
   - Что-то экранирует.
   - А так?
   - Тоже.
   - Попробуй вторую шкалу.
   - Есть.
   - Светимость?
   - Есть.
   - Включаю на полный.
   Голоса  исчезли.  Я  погружался  в  беззвучное,  бестревожное  небытие,
наполненное ожиданием необычайного.



СОН С ИЗУМЛЕНИЕМ

   Я приоткрыл глаза и зажмурился. Все кружилось в  розовом  тумане.  Огни
люстры под потолком вытягивались в сияющую параболу. Меня окружал  хоровод
женщин в одинаково черных  платьях,  с  одинаково  размытыми  лицами.  Они
кричали мне голосом Ольги:
   - Что с тобой? Тебе плохо?
   Я как можно  шире  раздвинул  веки.  Туман  рассеялся.  Люстра  сначала
троилась, потом двоилась, потом стала на место. Хоровод женщин  сплюснулся
в одну-единственную, с голосом и улыбкой Ольги.
   - Где мы? - спросил я.
   - На приеме.
   - Каком?
   - Неужто забыл? На приеме в венгерском посольстве. В "Метрополе".
   - Почему?
   - Господи, нам еще с утра  билеты  прислали!  Я  и  к  портнихе  успела
съездить. Все забыл.
   Я точно знал, что никаких билетов нам с утра не присылали. Может  быть,
вечером, когда я вернулся от Никодимова? Значит, опять провал в памяти?
   - А что случилось?
   - В зале душно. Ты предложил выйти на свежий воздух. Мы прошли в  холл,
и здесь тебе стало плохо.
   - Странно.
   - Ничего странного. В зале дышать нечем,  а  сердце  у  тебя  неважное.
Хочешь пить?
   - Не знаю.
   Ольга казалась мне странно чужой в  этом  новом  платье,  о  котором  я
услыхал впервые. Когда же она ездила к портнихе,  если  я  весь  день  был
дома?
   - Подожди минутку, я сейчас принесу нарзан.
   Она скрылась в зале,  а  я  продолжал  растерянно  оглядывать  знакомый
ресторанный холл. Я узнал его, но это не облегчило положения. Я так  и  не
мог понять, когда венгры прислали билеты и зачем они их прислали. Я не был
ни народным, ни заслуженным, ни академиком, ни мастером  спорта.  А  Ольга
воспринимала это как нечто обычное, само собою разумеющееся.
   Я все еще стоял, когда Ольга появилась с  нарзаном.  У  меня  создалось
впечатление, что ей хочется вернуться в зал.
   - Знакомых встретила?
   - Там все начальство, - оживилась Ольга, - и Федор Иванович,  и  Раиса,
даже замминистра.
   Я не знал ни Федора Ивановича, ни Раисы, и тем  более  замминистра.  Но
признаться в этом уже не рискнул, а только спросил:
   - А почему замминистра?
   - Он всех и устроил. Поликлиника-то министерская. Он -  Федору,  тот  -
Раисе. Наверно, было несколько лишних билетов.
   Ольга работала не в  министерской,  а  в  самой  обыкновенной  районной
поликлинике. Это я знал точно.  Когда-то  ее  действительно  приглашали  в
поликлинику Министерства путей сообщения, но она отказалась.
   - Ты иди, - сказал я, - а я погуляю немного, подышу.
   Я вышел на тротуар у подъезда и закурил.  В  мокром  асфальте  купались
желтые огни фар. Мимо  проплыл  двухэтажный  троллейбус,  красный,  как  в
Лондоне. Такого я еще  не  видел.  Между  верхним  и  нижним  рядами  окон
тянулась рекламная полоска шрифтового плаката: "Смотрите на экранах  новый
французский фильм "Дитя Монпарнаса". И об этом фильме я ничего не  слыхал.
Что у меня с памятью? Провал за провалом.
   Вдали, слева от Большого  театра,  горел  в  небе  гигантский  неоновый
квадрат. В квадрате по воздуху бежали световые буквы: "...Землетрясение  в
Дели... Группа советских врачей вылетела в Индию..."  Световая  газета.  И
опять я не помнил, когда ее здесь оборудовали.
   - Освежаешься? - услышал я знакомый голос.
   Я обернулся и увидел Кленова. Он выходил из ресторана.
   - А я ухожу, - сказал он. - Пить - не пью: язва. Отдал честь - и домой.
   - А, собственно, какую честь?
   - Так нас же Кеменеш пригласил. Он сейчас пресс-атташе.
   Тибор Кеменеш, венгерский  студент,  говоривший  по-русски,  был  нашим
проводником в Будапеште. Я тогда только что выписался из госпиталя,  и  мы
часами бродили по незнакомому городу. Но когда Кеменеш стал пресс-атташе в
Москве? И почему я только сейчас узнал об этом?
   - Растут люди. А мы с тобой застряли,  старик,  -  вздохнул  Кленов.  -
Крутим колесико.
   - Кстати, о колесике. Очерка не будет, - сказал я.
   - Какого? - удивился Кленов.
   - О Заргарьяне и Никодимове.
   Он захохотал так, что прохожие начали оглядываться.
   - Чудак человек, нашел, о ком писать. У Никодимова на даче  пантера  на
цепи вместо собаки, а в Москве он газетчиков в мусоропровод спускает.
   - Ты мне об этом уже говорил.
   - Когда?
   - Сегодня утром.
   Кленов взял меня за плечи и заглянул в глаза.
   - Ты что пил, токай или палинку?
   - Ничего не пил.
   - Оно и видно. Я еще в субботу вечером на дачу  в  Жаворонки  уехал,  а
вернулся  только  сегодня  к  пяти.  Ты,  должно  быть,  во  сне  со  мной
разговаривал.
   Кленов помахал мне рукой и удалился, а  я  стоял,  глубоко  потрясенный
последними его словами: "Это ты во сне со мной разговаривал". Нет,  это  я
сейчас с ним во сне разговариваю. В неестественной реальности сна.
   Сразу вспомнился разговор в лаборатории Фауста, кресло  с  проводами  и
предупреждение Заргарьяна из темноты: "Сидите спокойнее, сейчас  заснете".
Какой-нибудь электросон с искусственно вызванными  сновидениями.  Все  как
наяву, только реальная жизнь почему-то вывернута шиворот-навыворот.  Тогда
чему же я удивляюсь: все проще простого.
   Я вернулся в ресторан. Над столиками висел мутноватый дымок,  как  пар,
смешанный с электрическим светом.  Вокруг  фонтана  танцевали.  Я  поискал
Ольгу, но не нашел и свернул в боковой  зал.  Длинные  столы,  уставленные
наполовину истребленными закусками, свидетельствовали  о  том,  что  здесь
совсем  недавно  угощались  гости.   Угощались   по-европейски,   стоя   с
тарелочками  у   столов   или   пристраиваясь   на   закрытых   портьерами
подоконниках. Сейчас здесь насыщались опоздавшие, разыскивая на столах еще
не тронутые закуски и напитки. Кто-то, хозяйничавший в  одиночку  на  краю
большого стола, обернулся ко мне и крикнул:
   - Давай сюда, Сергей! Заворачивай. Палинка, как в Будапеште.
   Это был Мишка Сычук, по известной мне версии уже  успевший  сбежать  за
границу.  Может  быть,  во  сне  он  уже   успел   и   вернуться.   Сквозь
нуль-пространство или на ковре-самолете - над этим я не задумывался  и  на
чудеса не реагировал. Я просто налил себе из Мишкиной бутылки  абрикосовой
палинки и выпил. Сон, сохранивший даже вкусовые ощущения яви, начинал  мне
нравиться.
   - За друзей-товарищей, - сказал Мишка и тоже выпил.
   - А ты как здесь? - спросил я дипломатично.
   - Как и ты. Герой освобождения Венгрии.
   - Это ты герой?
   - Все мы герои. - Мишка допил остаток в бокале и  крякнул.  -  В  такой
войне выжить!
   Я озлился:
   - А потом предать?
   Мишка поставил бокал и насторожился.
   - Ты о чем?
   Я сознавал, конечно,  что  я  не  логичен,  что  в  настоящей  ситуации
обвинения мои бессмысленны, но меня уже понесло.
   - На "Украине" поехал... честь честью. По советской путевке, гад!
   - Откуда ты знаешь? - почти шепотом спросил Мишка.
   - Что ты остался?
   - Что я хотел ехать, что о путевке хлопотал...
   - Знать бы - не дали.
   - Да мне и не дали.
   Как председатель месткома, я сам устраивал Мишке путевку. Но в этом сне
все навыворот. Может быть, это я ездил вместо Мишки? Я тоже хотел,  только
путевки лишней не было. А вдруг была? Сон бросал меня, как щепку.
   - Садись, Сережка. Ты что меня избегаешь?  -  Кто-то  схватил  меня  за
руку, когда я пробирался между столиков в большом зале.
   Я взглянул в лицо спрашивавшего и обмер. Пожалуй, я испугался.
   - Садись, садись. Выпьем токайского. Как-никак лучшее в Европе.
   Ноги у меня подкосились, и я скорее упал, чем присел к столу.  На  меня
смотрели знакомые печальные глаза. В последний раз я видел их  -  не  оба,
только один  -  в  сорок  четвертом  на  придунайском  шоссе.  Олег  лежал
навзничь, лицо его было залито кровью, вытекавшей оттуда, где  только  что
был правый глаз. В другом застыли испуг и печаль.
   Сейчас на меня глядели оба. От правого тянулся по виску кривой  розовый
шрам.
   - Что смотришь, старина? Постарел?
   - Я сорок четвертый вспомнил. Когда тебя... тебя...
   - Что?
   - Когда тебя убили, Олег.
   Он улыбнулся.
   - Малость ошиблась пулька. Шрам только остался. Если бы правее  чуть  -
конец. Ни глаза бы, ни меня. - Он вздохнул. -  Смешно.  Тогда  не  боялся,
теперь боюсь.
   - Чего?
   - Операции. Осколок  где-то  в  груди  остался  -  памятка  еще  одного
ранения. До сих пор с осколком жил, а сейчас говорят: нельзя. На  операцию
надо.
   Знакомые глаза с длинными,  почти  женскими  ресницами  улыбались.  Лоб
оголился у висков и как будто стал выше. К  углам  губ  приникли  глубокие
морщинки. В этом бесконечно дорогом для меня  лице  все-таки  было  что-то
чужое. Печать времени. Так выглядел бы Олег, если бы остался жив. Но  ведь
он жив в этом искусственном  мире  сна.  Если  Фауст  создал  эту  модель,
значит, он бог, и  я  уже  начал  сомневаться,  какой  же  из  двух  миров
настоящий. Мелькнула коварная мысль: вдруг что-то сломалось в  лаборатории
Фауста и я останусь здесь навсегда? Буду ли я сожалеть об этом? Не знаю.
   Я больно-больно ущипнул себя за руку.
   - Зачем? - удивился Олег.
   - Мне показалось, что все это сон.
   Олег засмеялся и вдруг растаял в лиловатом тумане. Знакомый  туман.  Он
слизнул все и почернел. Голос Заргарьяна из темноты спросил меня:
   - Вы живы?
   - Жив.
   - Подымите руку. Движения свободны?
   Я помахал рукой в темноте.
   - Засучите рукав и расстегните ворот.
   Он приложил что-то холодное к груди и запястью.
   -  Не  пугайтесь.  Обыкновенные  датчики.  Проверим  ваше  сердце.   Не
разговаривайте.
   Как он мог видеть в  темноте,  сквозь  которую  не  проникала  ни  одна
искорка света? Но он видел.
   - Порядок, - произнес он довольным  голосом,  -  только  пульс  малость
участился.
   - Может быть, прекратим?  -  спросил  откуда-то  голос  невидимого  мне
Никодимова.
   - Зачем? У Сергея Николаевича нервы спортсмена. Сейчас мы ему  еще  сон
покажем.
   - Так это был сон? - спросил я с облегчением.
   - Кто знает? - лукаво отозвался Заргарьян из черноты. - А вдруг нет?
   Я не успел ответить. Темнота поглотила меня, как море.



СОН С ИСТЕРИКОЙ

   Из темноты сверху вырвался  поток  света,  заливая  белый  операционный
стол. Белая простыня закрывала  до  пояса  распростертое  на  столе  тело.
Вскрытая грудная клетка обнажала алость кровоточащих внутренних  тканей  и
жемчужную белизну ребер. Глаза оперируемого были закрыты, лицо бескровно и
неподвижно. Что-то знакомое было в этом лице: как будто я его видел совсем
недавно, эти глубокие морщинки у губ  и  кривой  розовый  шрам  на  правом
виске.
   У меня в руках зонд, погруженный в рану. Я в белом халате, на голове  у
меня белая полотняная шапочка, нос и рот в марлевой маске. Так же выглядят
люди напротив и рядом со мной. Я никого из них не знаю, узнаю только глаза
женщины, стоящей  у  изголовья.  Они  прикованы  к  моим  рукам,  и  такая
тревожная  напряженность  в  них,  что  кажется,  между   нами   протянута

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг