сульфаниламидных препаратов и антибиотиков, благородный Джекиль
превращается по ходу действия в подлеца Гайда. Изложил точно? - спросил я
Галю.
- Вполне. Поищи в карманах - может быть, Гайд оставил какие-нибудь
следы своего превращения?
Я порылся в карманах и выбросил на стол пакетик с таблетками от
головной боли.
- Должно быть, вот это. Я тройчатки не покупал.
- Может быть, это ты ему положила? - Галя спросила Ольгу.
- Нет. Наверно, это купил он по дороге домой.
- Ничего я не покупал, - рассердился я, - и вообще я не был в аптеке.
- Значит, это был Гайд. А других следов он не оставил?
Я машинально провел рукой по нагрудному карману.
- Погоди. Блокнот не на месте. - Я вынул блокнот и раскрыл его. - Тут
что-то написано. Где мои очки?
- Дай сюда. - Галя вырвала блокнот и прочла вслух: - "Если со мной что
случится, дайте знать жене, Галине Громовой. Грибоедова, 43. Сообщите
также в Институт мозга профессорам Заргарьяну и Никодимову. Очень важно".
Даже подчеркнул, что очень важно, - засмеялась она. - А Галя, конечно,
Громова. Я же говорю, что бред последовательный. Только почему Грибоедова?
Старо-Пименовский - это улица Медведева.
- А есть ли у нас улица Грибоедова? - спросила Ольга. - Я что-то не
слышала.
- Есть, - вмешался я. - Это бывший Малый Харитоньевский. Только такого
дома там нет. Видимо, Гайд имел в виду какой-то проспект, а не улицу.
- А кто это Заргарьян? - заинтересовалась Галя. - Никодимова я знаю.
Это физик, и, между прочим, довольно крупный. Только он не в Институте
мозга, а в Институте новых физических проблем. А кто такой Заргарьян, не
знаю.
- А ведь это не Сережка писал! - вдруг воскликнула Ольга. - Не его
почерк... хотя у "в" такая же закорючка и палочка у "т" такая же.
Посмотри.
Я нашел очки и прочел запись.
- Почерк-то похож. Я студентом так писал. А газетная писанина почерк
испортила. Сейчас я так не напишу.
Я повторил в блокноте запись. Она сильно отличалась от первой.
- Да-а, - протянула Галя, - графологической экспертизы не потребуется.
А может быть, почерк меняется в сомнамбулическом состоянии?
- Не знаю. Это - область психиатрии. Какое-то молниеносное психическое
расстройство. Иначе я объяснить не могу. И мне все это очень не нравится,
- сказала Ольга.
- Мне тоже, - подтвердила Галя.
Она читала и перечитывала обе записи в моем блокноте. На лице ее
отражалась не только сосредоточенная работа мысли, но и сдержанная
тревога: ясный, логический ум Гали не хотел отступать перед необъяснимым.
- Ну просто объяснить не могу. Хотя бы не научно, а только логически,
житейски так сказать. Совершенно здоровый психически человек - и вдруг
какая-то сомнамбула! Ну, обмороки - это понятно, врач найдет объяснение. А
бред о множественности миров - это какая-то цитата из фантастического
романа. И эти просьбы о ночлеге, о крыше над головой, когда у человека
собственная отдельная квартира.
- Очевидно, мой Гайд искал убежища, - засмеялся я. - Не мог же он пойти
в гостиницу.
- Вот это мне и не нравится. Гипотеза о Гайде объясняет все. Но я
предпочитаю иметь дело с наукой, а не с фантастикой. Хотя... здесь все
фантастично. Ну, почему ты напросился к Лене? Ты же не знал, что она живет
у меня.
- Я и сейчас этого не знаю. Я Ленку десять лет не видал. Даже не
представляю себе, как она выглядит.
Моя авантюра в Галином рассказе удивила меня больше всего. Мы с Леной
не встречались, не переписывались; вероятно, даже забыли о существовании
друг друга.
- Это его пассия? - спросила Ольга.
- Мы все вместе учились еще в школе, до войны. Вместе собирались на
медфак. Да не вышло: Сережка с Олегом ушли на фронт, а я предпочла физику.
Только Ленка поступила на медицинский. Кажется, она действительно была
влюблена в тебя.
- В Олега, - сказал я.
- Все девчонки за ним бегали, - вздохнула Галя, - а я самая несчастная.
Выиграла и потеряла. - Она поднялась. - Мир дому сему, а мне пора. Совет
детективов окончен. Шерлок Холмс предлагает экскурсию в область физики.
- Психики - ты хочешь сказать.
- Нет, именно физики. Я бы поинтересовалась Заргарьяном и Никодимовым и
тем, что они делают в Институте новых физических проблем.
- Зачем? - удивилась Ольга. - Я бы обратилась к психиатру.
- А я бы к Заргарьяну. Кто такой Заргарьян? Чем он занимается? Связан
ли с Никодимовым? И если связан, то в какой именно области? Ты
когда-нибудь слыхал эти фамилии? - обратилась Галя ко мне.
- Никогда.
- Может быть, читал где-нибудь и забыл?
- И не читал, и не забывал.
- Вот это и есть самое интересное в твоей сомнамбулической истории.
Физика, милый, физика. Институт новых физических проблем. Новых, учти!
Знаешь что? - обратилась она к Ольге. - Позвони Зойке и узнай о
Заргарьяне. Она всех знает.
Зойке мы решили позвонить утром.
ЛИСТОК ИЗ БЛОКНОТА
Я сразу заснул и проспал всю ночь до утра.
А сны, можно сказать, моя особенность, отличающая меня от других
смертных. Галя не случайно спросила, вижу ли я сны по-прежнему. Вижу.
Навязчиво повторяющиеся, почти неизменные по содержанию, странно похожие
на куски видовой кинохроники.
Конечно, мне снятся и обыкновенные сны, в которых все сумбурно и
смутно, а пропорции и отношения искажены, как в кривом зеркале.
Воспоминание о них зыбко и недолговечно, потому их всегда трудно
представить я записать. Но сны, о которых я говорю, помнятся всю жизнь, и
я могу описать их с такой же точностью, как обстановку своей квартиры.
Они всегда цветные, и краски в них естественны и гармоничны, как в
природе. Весенний луг, возникающий из ночной тьмы, цветет с такой же
силой, как в жизни; а на ситцевом платье девушки, мелькнувшей в солнечном
сне, запоминается даже рисунок. Ничего особенного не происходит в этих
снах, они не пугают и не тревожат, но таят в себе что-то недосказанное,
как частицы чужой, нечаянно подсмотренной жизни.
Чаще всего это уголок незнакомого города, перспектива улицы, которую
никогда не видел в действительности, но в которой все запомнилось до
мелочей: балконы, витрины, липы на тротуарах и чугунные решетки я могу
представить себе так же ясно, как будто видел их только вчера. Я вспоминал
и прохожих, всегда одних и тех же, даже кошку, черную с белыми пятнами,
перебегавшую дорогу. Она всегда перебегала ее на одном и том же углу, у
одного и того же дома.
Иногда я вижу себя в пассаже, крытой торговой галерее, похожей на ГУМ.
Но это не ГУМ. Пассаж одноэтажен и разветвляется на множество боковых
продольных и поперечных магистралей. Я всегда кого-то жду у писчебумажного
магазина или медленно прохаживаюсь мимо выставки тканей, причудливо
подсвеченных каким-то странным переливчатым светом. Я никогда не видел
этого пассажа в действительности, но помню не только его витрины, но даже
образцы товаров, высокие стеклянные своды и цветную мозаику на полу.
Бывает, что сон преподносит мне интерьер городской квартиры, в которой
я никогда не бывал в жизни, или идиллический сельский пейзаж. Чаще всего
это дорога между голых земляных откосов, скупо поросших кое-где кустиками
пыльной травы. Дорога сбегает вниз к сизой полоске воды, пестреющей
золотыми кувшинками. Иногда впереди идет женщина в белом, иногда старик с
удочкой, но оба они никогда не оборачиваются, и я никогда не обгоняю их. Я
вижу только полоску воды, прошитую ряской и кувшинками, по почему-то знаю,
что это пруд, и дорога сейчас свернет направо по берегу, и что именно
здесь я бегал еще мальчишкой, хотя в реальном детстве моем не было ни
этого пруда, ни этой дороги.
Именно эти сны и побуждали Ольгу усомниться в моем психическом
равновесии и так решительно настаивать на консультации с психиатром. Но я
все же склонялся последовать совету Галины. Злополучный листок из блокнота
с фамилиями Заргарьяна и Никодимова не давал мне покоя, потому что я
твердо знал, что никогда, ни при каких обстоятельствах я не слыхал о них.
В подсознательное же восприятие услышанного где-нибудь в метро или на
улице я, понятно, не верил. Нормальная память хранит услышанное в
сознании, а не в подсознании.
- Хорошо, я позвоню Зойке, - согласилась Ольга.
Зойка работала в Институте научной информации и, по ее словам, знала
всех "крупначей". Если Никодимов и Заргарьян принадлежали к этой высоко
аттестуемой категории, я в одну минуту мог получить добрый десяток
анекдотов об их образе жизни. Но мне были нужны не анекдоты, а точная
информация о специальности и работах ученых. Мне нужно было убедиться, что
это мои Никодимов и Заргарьян.
Я решил позвонить сначала Кленову, заведующему отделом науки у нас в
редакции. Кленова я знал еще с фронта.
- Нужна справка, старик. Точные координаты двух мамонтов: Никодимова и
Заргарьяна.
В трубке захохотали.
- Я еще вчера подумал, что ты малость спятил.
- Когда вчера? - удивился я.
- Когда я тебя у Пушкина застукал. Часов в шесть. Когда о Мишке
рассказал.
Я облизал пересохшие губы. Значит, Кленов видел Гайда и с ним
разговаривал. И ничего не заметил. Очень интересно.
- Не помню, - сказал я.
- Не разыгрывай. И о том, что Мишка остался, не помнишь?
- Где остался?
- В Стамбуле. Я же тебе рассказывал. Попросил политического убежища в
американском посольстве.
- С ума сошел!
- Он в полном рассудке, гад. Проморгали. Говорят, чужая душа - потемки.
А надо было просветить вовремя. Теперь коллективное письмо писать будем,
чтобы назад не пускали, когда он на брюхе к нам поползет. Да ты что,
серьезно не помнишь?
- Серьезно. Вчера примерно с пяти вечера часов до десяти полный вакуум
в голове. Сначала обморок, потом - что говорил, что делал - ничего не
помню. Очнулся, уже когда домой привезли. Должно быть, памятка все той же
контузии. Под Дунафельдваром, помнишь?
Еще бы Кленову не помнить, когда мы вместе форсировали Дунай! С ним и с
Олегом. А Мишка Сычук, между прочим, тоже там был, только заранее смылся в
тыл: откомандировался в редакцию фронтовой газеты.
Минуту, должно быть, мы оба молчали. Пережитое на Дунае не забывается.
Потом Кленов сказал:
- А ты бы с профессором посоветовался. Могу устроить консультацию:
кой-кого знаю.
- Не надо, - вздохнул я. - Ты лучше скажи, что делают в науке Никодимов
и Заргарьян.
- На очерк надеешься? Не выйдет. Никодимов отвечает на эти попытки по
методу конан-дойлевского профессора Челленджера. Репортера "Науки и жизни"
он в мусоропровод спустил.
- Пусть тебя не тревожит мое ближайшее будущее. Поделись всеведением.
Кто такой Никодимов? И без шуток: мне это действительно очень нужно.
- Видишь ли, это физик с большим диапазоном интересов. Есть работы по
физике поля. Интересовался электромагнитными процессами в сложных средах.
Одно время с Жемличкой выдвинул идею нейтринного генератора.
- С кем?
- С Жемличкой. Чешский биофизик.
- А идея?
- Я профан, конечно, и слышал от профанов, но, в общем, что-то вроде
нейтринного лазера, пробивающего окно в антимир.
- Ты серьезно?
- А что? Попахивает авантюркой? Так к этому и отнеслись, между прочим.
- А Заргарьян?
- Что - Заргарьян?
- Идет сейчас в пристяжке с Никодимовым?
- Тебе и это известно? Поздравляю.
- Он тоже физик?
- Нейрофизиолог или что-то вроде. В общем, телепат.
- Что, что?! - закричал я.
- Те-ле-пат, - назидательно повторил Кленов. - Есть такая наука -
телепатия.
- Сомневаюсь. Средневековьем отдает. Нет такой науки.
- Ты отстал. Это уже наука. Конденсаторы биотоков и все такое прочее.
Удовлетворен?
- Почти, - вздохнул я.
- Если пойдешь в атаку, поддерживаю духом и телом. Все, что выудишь,
печатаем. А начинать советую с Заргарьяна. Он и попроще, и доступнее. И
парень что надо...
Я поблагодарил и повесил трубку. Информация не выше уровня Зойки.
Антимир, телепатия... Надо было звонить Гале для уточнения.
- Это я, сомнамбула. Уже встала?
- Я встаю в шесть утра, - отрезала Галя. - Меня интересует одна деталь
твоей одиссеи. Почему ты сказал Ленке, что ушел от жены?
- Я не отвечаю за поступки Гайда. Я хочу их объяснить, - сказал я. -
Слушай внимательно, Галина: в чем сущность идеи нейтринного генератора и
как связать ее с конденсацией биотоков?
- Никодимов и Заргарьян? - засмеялась Галя.
- Как видишь, я кое-что узнал.
- Чепуху ты узнал и чепуху мелешь. От идеи нейтринного генератора в том
виде, как ее сформулировал Жемличка, Никодимов давно отказался. Сейчас он
работает над фиксацией энергетического поля, создаваемого деятельностью
мозга... Что-то вроде единого комплекса электромагнитных полей,
возникающих в клетках мозга. Как видишь, я тоже кое-что узнала.
- Заргарьян - физиолог. Что его связывает с Никодимовым?
- Работа их засекречена. Мне не известны ни ее сущность, ни
перспективы, - призналась Галя; - Но так или иначе она связана с
кодированием физиологических нейронных состояний.
- Что? - не понял я.
- Мозг, - подчеркнула Галя, - мозг, дорогой мой. Твой Гайд не случайно
связал эти имена с Институтом мозга. Хотя... в каком аспекте все это
рассматривать... Может быть, это и чисто физическая проблема.
Она задумалась; мембрана трубки доносила ее дыхание.
- Ключ здесь, Сережа, - заключила она. - Чем больше я над этим думаю,
тем больше убеждаюсь в этом. Найди их - и ты найдешь объяснение.
Научный поиск кончился, предстоял поиск житейский. Мы начали его с
Зойки.
Она тотчас же откликнулась на звонок. Да, она знает и Заргарьяна и
Никодимова. Никодимова только в лицо; он похож на сыча и не бывает на
приемах. А с Заргарьяном знакома. Даже как-то танцевала на вечере. Он
очень интересуется снами.
- Снами интересуется, - повторила Ольга, прикрыв трубку рукой.
- Что?! - закричал я и вырвал трубку. - Зоенька! Это я. Да, да, он
самый, ваш тайный вздыхатель. Что вы сейчас говорили о снах? Кто
интересуется? Это очень важно!
- Я рассказала ему страшный сон, - с готовностью откликнулась Зойка, -
а он ужасно заинтересовался, все расспрашивал о подробностях. А какие
подробности - один страх, и только! А он выслушал и сказал, чтобы я
приходила к нему каждую неделю и обязательно рассказывала все сны. Ему это
нужно для работы. Ну я, сами понимаете, не дурочка. Знаю, какая это
работа.
- Зоенька, - простонал я, - попросите его меня принять.
- Что вы, что вы?! - ужаснулась Зойка. - Он терпеть не может
газетчиков.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг