- А если эта бабочка полтора метра в размахе? И горит, как уголь в печке.
У Ваньки Мотовкина собаку сожгла. Три дня без просыпу пил.
- Сообщили в район?
- Да кто же Ваньке поверит? Самогонщик и враль. И собаку, верно, сам
подстрелил.
- А кто-нибудь еще видел?
- Огневок-то? Идет слушок. Проверить бы, да брательники побаиваются. А
одному на болоте не резон.
- Так пойдем вместе, - обрадовался я. - У нас и ружье на двоих.
- Ружей-то хватит, - задумался Прохоров, критически оглядывая наше
снаряжение. - Только без груза пойдем. Налегке. Огневки там или не
огневки, а на болоте сноровка нужна.
На рассвете мы уже стояли на краю леса. Низкое-низкое небо, такое же
темное, как окружавшие нас ели и лиственницы, нависало над плотным сизым
туманом. Туман съедал и даль, и близь, и дегтярную воду у самого берега.
За спиной у каждого кроме охотничьей двустволки болталась пара болотных
лыж, коротких и широких. Но Прохоров, не надевая их, шагнул прямо в воду.
Сапоги у него в отличие от наших, резиновых, были яловые, высокие, до
бедра, и туго перетянуты сверху тоненьким ремешком. Да и брезентовая
куртка Семена лучше защищала от дождя, чем наши городские "болоньи".
- Шагайте смело, - сказал Прохоров, - глубоко не провалитесь, под ногами
тропа.
Мы шли по мелкой воде, ощущая под ногами скользкий горбыль и старались не
отставать от шагавшего впереди Прохорова. Туман словно отползал перед
нами, высветляя торчавшие из воды кочки с зеленой болотной травой или
сизыми мшаниками.
- Стоп, - сказал вдруг Прохоров через полчаса, - влазь на кочку и обувайся.
Под обувкой он подразумевал лыжи, которые мы довольно сносно прикрепили к
нашим хлебнувшим уже воды сапогам.
- Тропа кончилась? - спросил я.
- Сворачивает, а нам к острову надо, - сказал Прохоров. - Ближе друг к
дружке держись, а то оступишься - засосет.
Мы пошли на лыжах, легко сказать пошли - еле-еле переступали, с трудом
вытягивая их из топкой грязи, но все-таки шли, не проваливались.
"Прохоровские" держали марку: не размокали и не соскакивали. Так мы шли
еще с полчаса, а нужный нам островок все еще прятался в тумане. Вблизи
туман совсем рассеялся, открыв картину, на которую не польстился бы ни
один пейзажист. Черная грязь под ногами, ядовитая зелень травы и кочки с
выгоревшим почему-то мхом. Потом уж мы поняли, почему он выгорел.
- Теперь смотри в оба, ребята, - предупредил Прохоров.
- А чего смотреть? - отозвался идущий впереди меня Углич. - Осока да
кочки, - и вдруг замер с открытым ртом.
Впереди, метрах в двадцати от нас, вода вокруг кочки кипела и булькала,
именно кипела, а не пузырилась от подземных газов.
И вдруг из облака пара поднялся в воздух раскаленный лист, словно его
сорвало ветром с крыши горящего дома. Поднявшись метра на три-четыре, он
начал медленно сворачиваться в ржавую трубу, точь-в-точь колено обычной
водосточной. Не дожидаясь дальнейших сюрпризов, Прохоров выстрелил из
обоих стволов. Я знал, что ружье у него заряжено крупной картечью, но она
прошла сквозь лист, ничего не изменив в его структуре. Будто бросили в
волка горсть песку.
Ржавая труба не слишком быстро, но и не слишком медленно наподобие лениво
летящей птицы ринулась мимо остолбеневшего Прохорова к стоявшему позади
Угличу. Тот даже выстрелить не успел, поднял двустволку прикладом вверх и
ударил в разворот багрово-пылающего листа. Приклад, как топор, расколол
лист надвое, и обе огненные половинки, скользнув по рукам Углича,
погрузились в черную жижу. Тотчас же вода закипела, вздымаясь двумя
фонтанами пара, как новоявленные гейзеры. Славка вскрикнул, выронил
двустволку, погрузил обожженные руки в болото. Но вода кругом была слишком
горячей.
- Назад! - крикнул Прохоров и помахал рукой: отступайте, мол. Я подхватил
Славку под руки, и оба мы, ковыляя кое-как на залитых грязью лыжах,
отступили метров на пятьдесят.
Обе половинки раскаленного листа сближались, соединяясь по разрыву, как
амеба. "Дальше! Дальше!" - кричал, отходя, Прохоров. Но сам он почему-то
отходил медленно, в руке у него чернел не то камень, не то деревяшка.
Лист, поднявшись из дегтярной жижи, согнулся и разогнулся, словно пробуя
прочность стыка. Он был совсем такой же, как и десять минут назад, когда
его расколол приклад Углича.
И тут Прохоров швырнул свой черный, похожий на камень предмет прямо в
центр огненного листа, одновременно плюхнувшись в болотную грязь. Грохот
взрыва ударил в барабанные перепонки. Прохоров уже стоял на лыжах, а
пылающего листа словно и не было - только плавали кругом какие-то рыжие
тряпки. Но они медленно подтягивались друг к другу. Казалось, их
стягивала, точно магнит, какая-то неведомая сила, и с каждой минутой лист
постепенно собирался из лохмотьев и вскоре вырос до размера половичка,
какой обычно кладут у входной двери в квартиру.
- Это "лимонка", - пояснил Прохоров. - Сберег после войны на всякий
случай. Мало ли что на охоте бывает...
- Этого зверя и "лимонка" не берет, - сказал я. - Потопали-ка домой
скорее, пока он не склеился. А Славку в больницу придется отправить. Руки
здорово обожжены.
Возвращались молча. Углич стонал, то и дело останавливаясь и опуская руки
в холодную жижу болота. Шли долго, поминутно оглядываясь, не преследует ли
огневка. Но она не появлялась. Наконец добрались и до подводной хребтины
тропы. Только тут Прохоров спросил:
- Что ж делать будем?
- Телеграфируем в Новосибирск.
- Там уж знают. Еще до вашего прихода все болота кругом на вертолетах
обследовали. Ничего не нашли.
- Теперь уже не искать надо.
- А что? Газом травить?
- Не знаю. Может, и газом.
О клещах мы забыли. Появился враг пострашнее... То он возникал у кромки
болота в совхозе "Ермак", то совсем рядом с нашей деревней на лесной
пасеке. В совхозе два багровых листа сожгли трактор. Причем, по
свидетельству очевидцев, вспышка горючего не принесла им никакого вреда:
огневки вынырнули из пламени, как купальщики из бассейна. На авторемонтном
дворе, когда они налетели, народу было немного, да и те разбежались кто
куда. А непонятные создания, покружившись над ожидавшими ремонта машинами,
слизнули на лету дремавшего на солнце пса, кур и скрылись на болоте. На
пасеке огневки - их было уже три - учинили форменный разгром. Все ульи
были сожжены целиком, а пчелы исчезли, словно их ветром сдуло. Пасечника
спасла сетка, коснувшись которой огневки почему-то отступили, только
слегка оплавили металлические прутики. Но самого пасечника из-за ожогов на
лице вслед за Угличем пришлось отправить в больницу.
Я жил у Прохорова, вместе с ним волнуясь и нервничая в ожидании ответа на
мою подробную телеграмму в Новосибирский академгородок. Ответ не заставил
себя ждать. Уже на другой день после налета огневок на пасеку на лужайке у
сельсовета опустился вертолет со странным грузом - огнетушителями. Груз
сопровождал завхоз экспедиции Панкин, обогнавший ученых, застрявших где-то
по пути из-за нелетной погоды.
Мы, естественно, заинтересовались.
- Зачем огнетушители?
- Лучший вид оружия. Проверен в Англии. О хейлшемском метеорите слыхали? -
И Панкин рассказал нам о судьбе внеземной жизни, погибшей от огнетушителя
английского школьника.
- Что же будем делать? - повторил свой вопрос Прохоров.
- Ждать, - решил Панкин.
- Кого?
- Экспедицию. Ученые, думаешь, зря едут?
- Пока ученые едут, нас с тобой эта пакость одолеет. Летит и летит. Управы
на нее нет.
- Есть управа, - вмешался я. - Зря, что ли, прислали эту кучу
огнетушителей? Знали что делали. Ну, а у нас выхода нет. Чем скорее
начнем, тем меньше жертв.
- Не дам, - запротестовал Панкин. - Отвечать будете.
- Ответим, - сказал Прохоров, - а мешкать нельзя. Завтра с утра и начнем.
Десяток лыж в деревне найдется. Охотники тоже.
К вечеру, когда на дороге нашли полурасплавленный велосипед
Вальки-почтальонши и ее саму в бессознательном состоянии, Панкин
капитулировал.
- Ладно. На мой страх и риск. Берите. Только и я с вами.
Сафари с огнетушителями
На рассвете к подводной тропе вышли семеро охотников во главе с
Прохоровым. У каждого под локтем болтался на охотничьем ремешке
огнетушитель. Кто посильнее, взял два.
- Сафари на Венере, - сострил Панкин.
Никто не откликнулся. Только Прохоров, нащупав ногой тропу в осоке, сурово
погрозил пальцем.
- Придержи язык, парень. Не на волка идем.
Болото встретило нас тем же сизоватым туманом, пронизывающей до костей
сыростью, ядовитой зеленью осоки и дегтярной водой в широких, как пруды,
бочажках. Пахло тиной и тухлыми яйцами.
- Сероводород, - пояснил всезнающий Панкин.
И опять никто не откликнулся. Только чмокали, тяжело разбрасывая грязь,
сапоги, осторожно ступавшие по узкой хребтине тропы. Огневки не
показывались. Или улетели, или спали где-нибудь в кипящей воде. Мы шарили
глазами по сторонам, пытаясь отыскать в рассеивающемся тумане следы этих
диковинных гейзеров, пока Прохоров, возглавляющий нашу цепочку, не крикнул:
- Справа кипит!
Я увидел то же самое, что и в первый раз: ржавая вода в бочажке кипела,
как в чайнике, а затем что-то свернулось трубкой и двинулось к нам над
стрелками опаленной осоки, словно на воздушной подушке.
Прохоров замешкался, но шедший за ним по пятам охотник успел нажать боек
огнетушителя. Струя пены ударила прямо в центр огненной трубки. Она
съежилась, сморщилась, сломалась, как смятая в руке сигарета. Пена
буквально съедала самую ткань огневки. То, что могло стать
огненно-багровым листом, потонуло в ржавой воде, словно старая грязная
тряпка. Даже вода нигде не вспузырилась.
- Клево, - сказал охотник.
Настроение у всех поднялось. Прошлое ощущение беззащитности как рукой
сняло. Уже не подводный горбыль тропы откликался на каждый шаг наш, а
прогибавшиеся в холодной грязи самодельные лыжи-плетенки, да и близость
острова уже ощущалась и в густоте окружающего тумана, как бы собирающегося
сюда со всего болота, и в более частом кустарнике на кочках. Но ничто не
выдавало присутствия поджидающего нас зверя. Да и можно ли было назвать
это нечто зверем? Кто знает, может быть, на неведомой нам планете то был
растительный организм вроде летающего цветка-мухоловки. Огонь внутри? А
разве наша крапива" не обжигает? Только природа ожога и его сила сделали
эту летающую крапиву смертельно опасной.
Остров на болоте - клочок торфяной суши, окруженный вязкой ржавой топью с
проплешинами осоки и ряски, яркой даже в эти белесые утренние часы. Солнце
уже взошло, хотя из лесу его видно не было, но в хлопьях тумана на берегу
уже проступали переплетения кустарника, почти черного по сравнению с
болотной зеленью. Болото мелело, теряло вязкость, плетеные лыжи уходили
под воду. Прохоров снял их и стоял по колено в грязи.
- Лыжи оставим вон на той горбинке, - он указал на полосу подсохшей рыжей
грязи, полого подымающейся за его спиной к кустам, цеплявшим туман, как
новогодняя елка вату.
- Отсюда начнем, сюда и вернемся. Пойдем в растяжку, полукольцом, как на
зверя. Ничего не пропускай, какая бы пакость ни встретилась. Любую туши.
- А ежели не горит? - спросил кто-то.
- Все одно пропенивай.
Мы ринулись напрямик сквозь кусты, ломая и раздвигая их. Никакой внеземной
жизни кругом - только цепкий таежный кустарник, продираться сквозь который
с нашим необычным охотничьим снаряжением было адски трудно. Казалось, мы
преодолевали проволочные заграждения на особо укрепленном участке. Все
молчали, будто боясь неосторожно вырвавшимся словом насторожить врага.
И лишь тогда, когда кусты расступились под напором замшелых елей и
лиственниц, Прохоров, тяжело вздохнув, проговорил:
- Не пойму что-то.
- Чего именно?
- Подлесок разросся. Всего три месяца назад по весне здесь лазил. Никакой
чащи.
- Да и трава на луговине разрослась как подкормленная. В траве цветы -
какие-то белые пучки на жирных стеблях, а между ними...
- Стой! - крикнул Прохоров.
Раздвигая цветы, на нас без всякой опоры медленно плыли в воздухе, а может
быть, подпрыгивали, отталкиваясь от стеблей и листьев, желтые и синие
"авоськи", в каких хозяйки приносят с базара зелень, только более емкие и
редкие, с широкими переплетениями, словно у гамака. То сжимаясь, то
раздуваясь, они приближались к нам совершенно бесшумно, как в любительском
фильме, который не захотели или не сумели озвучить.
Первым ударил из огнетушителя Прохоров, потом я. Две струи пены смяли
диковинные создания, спутали их плетенку и погасили цвет. Упали они в
траву, рыжие, как ржавая вода в в болоте, и расползлись жижицей.
- Капут, - сказал Прохоров. - Подождем-поглядим, что это за сеточки.
Может, еще выплывут. Сама паутина на мух идет.
- А где же мухи-то?
- Н-да... - огляделся Прохоров, - нет мошкары. Ни паука, ни комарика. И
клещей твоих, должно быть, тоже нет.
Действительно, лес как вымер. Ни одной мошки не промелькнуло перед
глазами, ни одной бабочки не вспорхнуло с цветка. Ни стрекота, ни цокота,
ни птичьего свиста.
- Выделяют углекислоту в комплексе с аттрактантами, - сказал Панкин.
Все-таки он кое-что знал, этот новосибирский завхоз. Аттрактанты - это
всего-навсего вещества, привлекающие насекомых. Я это знал, а Прохоров
спрашивать не стал, только нахмурился: огнетушитель у Панкина по-прежнему
болтался под локтем, а в руках сверкал линзами "Зоркий". Я уже давно
приметил фотоаппарат, да помалкивал. Пока двух огнетушителей хватает -
пусть щелкает. Ведь и ученой экспедиции надо что-то предъявить взамен
живой "авоськи". Отловить ее, думаю, не мог бы самый опытный зверолов.
Справа кто-то вскрикнул, раздалось шипение огнетушителя, отчаянный вопль:
"Держи!" И тут же из кустов выпрыгнуло какое-то странное сооружение,
членистоногое и членистотелое, если можно так выразиться, потому что
собственно тела не было, а двигался некий скелет из гибких велосипедных
спиц-трубок, по которым струилась то и дело менявшая цвет жидкость. Головы
у существа не было, или она находилась в центре конструкции и напоминала
никелированную зажигалку, увеличенную раз в десять.
Щелкнул "Зоркий", потом еще раз. Но тут пенная струя из моего огнетушителя
рубанула диковинного "паука" или "кузнечика", рассекла его надвое и
мгновенно превратила останки в рыжие хвостики, торчащие из пены. "Зоркий"
опять щелкнул.
- Штучки-дрючки, - неодобрительно сказал Прохоров. Но Панкина смутить было
трудно: он знал, что делал.
- Вот эта штучка оставляет науке то, что вы разрушаете.
А разрушили мы все, что не было порождением окружающего болота и леса.
Одна за другой две пенные струи смыли в грязь еще трех "кузнечиков". Погиб
и огромный темно-зеленый шар, спрыгнувший на нас с высохшей елки. Шли мы
настороженно и медленно. Все труднее становилось дышать. Где-то поблизости
утечка кислорода из воздуха и приток углекислого газа происходили быстрее,
чем восстанавливалось природное равновесие.
- По-моему, это и есть центральный очаг, - сказал Панкин.
- Чего? - не понял Прохоров.
- Внеземной жизни Должно быть, здесь и упал контейнер.
- Погодите, - насторожился Прохоров, - я сейчас передам по цепочке. Знаю
где. В Митькином логе.
Я уже не спрашивал, откуда у него такая уверенность. Минут пять мы
прождали в зловещей тишине леса без насекомых и птиц, пока бесшумно, как
индеец, не появился Прохоров.
- Ермолая Корогкова обожгло, - сквозь зубы проговорил он. - Замешкался, не
успел ударить струей. Хорошо, другие помогли. Пошли, - Прохоров ринулся в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг