Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
выполняет мысленные приказы хозяина. Какие именно и как именно, вы  сейчас
увидите. Предпошлю только маленькое  введение.  Помните  старый  пример  с
двумя точками на листе бумаги? Согнув этот лист, вы совмещаете их в  одну.
Браслет Озерова делает это с нашим  трехмерным  пространством  в  пределах
планеты, причем ни расстояния, ни природные или искусственные  препятствия
не играют никакой роли. Видимо, в  мире,  откуда  появился  этот  браслет,
известны   какие-то   свойства   пространства   -   времени,   позволяющие
регулировать положение  двух  точек  на  карте  с  максимальной  точностью
наводки.   Парадокс   неевклидовой   геометрии   приобретает    физическую
достоверность, сказка о сапогах-скороходах становится былью.
   Хмелик понимал,  что  не  объяснит  и  сотой  доли  того,  что  покажет
демонстрация браслета в действии, но не мог отказать себе  в  удовольствии
изложить уже продуманные и выношенные умозаключения.
   - Загадочную для нас  "работу"  браслета,  -  торопливо  продолжал  он,
словно боясь, что его прервут особенно  нетерпеливые  слушатели,  -  можно
сравнить  с  нейронными  процессами  в  мозгу:   он   принимает   сигналы,
поступающие на "входы", и выдает  с  "выходов"  готовые  решения.  Есть  в
кибернетике  устройство,  реализованное  Ньюэллом,  Шоу  и  Саймэном.  Оно
последовательно  преобразует  исходную  ситуацию,  пока  она   не   станет
"конечной". Аналогично, по-моему,  функционирует  и  браслет.  К  примеру,
исходная ситуация - мысленный приказ Озерова: найти и показать  набережную
Ист-ривер в Нью-Йорке. Ситуация преображается так: на  запрограммированной
карте мира устройство находит  Нью-Йорк,  остров  Манхэттен  и  набережную
Восточной реки.  Затем  сближаются  исходная  и  конечная  точки.  Границы
касания очерчены синим светом. Видите?
   В повисшем посреди комнаты широком озеровском "окне"  возникло  видение
ночной набережной - черный каменный парапет, электрический  фонарь  и  его
отражение в черной воде. Проплыла мимо такая же черная спина полицейского.
Громыхнул высоко нагруженный бочками  грузовик.  Где-то  на  реке  загудел
катер.
   Все молчали, как бы соглашаясь, что словами  тут  ничего  не  выразишь.
Только Валя спросила робко:
   - А почему так темно?
   - Потому что в Нью-Йорке ночь, - отрезал Хмелик  и  кивнул  Озерову.  -
Отключайся, старик.
   Видение вместе с "окном" растаяло в воздухе.
   - Видите, как точно и безошибочно работает  устройство,  -  возбужденно
продолжал  Хмелик.  -  Допустим  теперь,  что  на  "входы"  поступает   не
географическое понятие, а конкретный зрительный образ. Андрей, давай  нашу
набережную.
   В синей светящейся каемке вновь появившегося "окна" зашумела в пламени
июньского солнца знакомая всем набережная Москвы-реки возле их дома.
   - Обратите внимание, наводка почти  мгновенна.  Воспроизводится  образ,
уже когда-то  запечатленный  браслетом  в  своей  механической  памяти.  А
емкость этой памяти колоссальна. Она вмещает, во-первых, всю  карту  мира,
точнейший  оттиск  планеты,  без  масштабных  приближений.  Ни   в   одном
генеральном  штабе  такой  карты  нет.  Во-вторых,  она  хранит  все,  что
воспроизводит. Все увиденное с ее помощью  Озеровым  в  течение  всей  его
жизни будет вложено в эту  память.  А  я  думаю,  что  время  действия  ее
практически не ограничено каким-либо числом человеческих жизней. И  мы  не
знаем, первым ли ее информатором стал Озеров или  ему  предшествовали  его
братья по разуму? И сколько их было? И какую информацию накопила машина? И
почему мы тогда не  можем  поставить  знак  равенства  между  емкостью  ее
биомеханической памяти и вместимостью памяти современного человека? А  эта
вместимость достигает гигантской  цифры,  в  десять  в  двадцатой  степени
условных единиц информации, что,  в  общем,  равно  всему  информационному
фонду любой из крупнейших мировых библиотек. Павел Викторович морщится:  я
не привожу источников этих подсчетов, кстати говоря, не моих, а математика
Джона Неймана. Профессору они известны, а  остальные  могли  прочитать  об
этом в одном из наших журналов.
   Последовавшее молчание было  долгим  и  почему-то  неловким.  Озеров  с
любопытством отметил, что все глядели на браслет - не на него. Для них  он
был только уникальным кибернетическим устройством. "Как в цирке, - подумал
он, - человек-змея, человек-молния, человек-браслет. Смешно".  А  с  каким
удовольствием он снял бы этот проклятый браслет и подарил тому же Хмелику.
Увы!
   Гиллер первым нарушил молчание.
   - Считаю себя не вправе участвовать в  экспертизе.  Я  не  физик  и  не
географ и не вижу возможности использовать эту штуку для  нас,  геологов.
Разве только как средство транспорта или для спасательных работ. Не знаю.
   Вместо ответа Хмелик подтолкнул Озерова:
   - Режь вниз, Андрей.
   - Куда? - не понял тот.
   - Под землю. Вообрази, что ты бур и со скоростью автомашины  врезаешься
в недра. Крой насквозь. До Австралии...
   - Вы с ума сошли, Хмелик, - оборвал его Гиллер, но продолжить не успел.
   В синей каемке "окна" посреди комнаты поползло что-то  мутное,  ровное,
то светлея, то темнея до черноты, то опять светлея и перемежаясь белеющими
прожилками.
   - Валя, прожектор! - крикнул Хмелик. - Вполсилы. Не полный.
   Включенный прожектор осветил светло-серые неровные массы.
   - Граниты, - прошептал Гиллер, резко выдвинув стул вперед.
   Сейчас он мог дотронуться до скользящей вверх гранитной стены.
   Серая стена вдруг рассыпалась разноцветной мозаикой.
   - Ого! - сказал кто-то.
   Озеров по голосу не разобрал кто, но не оглянулся, боясь "отключиться".
   - На сколько мы спустились? - спросил тот же голос.
   - Наверно, на  несколько  километров,  -  откликнулся  Хмелик.  -  Ведь
спускаемся с автоскоростью. Что это?
   - Кристаллы горного хрусталя, - пояснил Гиллер и тихо спросил  Озерова:
- А можно глубже?
   Пестрая, с отливами каменная стена помутнела,  стала  матово-черной,  и
вдруг  чернота,  сначала  слабо,  а  потом  все   сильнее   отсвечивающая,
превратилась в сверкающий поток расплавленного металла.
   - Магма, - сказал Гиллер. - Прожектор не нужен.
   - Какая глубина?
   -  Трудно  сказать.  Думаю,  больше  пятидесяти  километров.  Вы   что,
действительно собираетесь добраться к центру Земли?
   - Хотите сию минуту?
   - Никоим образом. Попрошу прекратить опыт.
   - Озеров, не отключайся, - предупредил Хмелик. - Почему, профессор?
   - Опыт должен быть  поставлен  научно.  Мне  потребуется  киносъемочная
аппаратура, звукозаписывающие приборы, другая сила освещения.
   - Может быть, создать проходимость? - засмеялся Хмелик.
   - Вам двойка по геологии, - сказал  Гиллер.  -  Даже  на  этой  глубине
температура больше двух тысяч градусов.
   - Я пошутил, профессор. Отбой, Андрей.
   "Окно" исчезло.
   - Твоя очередь, Минченко. Ставь задачу.
   - Я тоже? - растерялся океанолог.
   - Я тебя не в кино приглашал. Давай точку в океане, где поглубже.
   - Может быть, Тускарору?
   - Я там плавал, - вмешался Губин. - Скучные воды. А если  Атлантический
океан?  Я  где-то  читал,  что  для  глубоководных  экспедиций   Атлантика
интереснее.
   - Глупости вы читали, - поморщился Минченко. - Но  можно  и  Атлантику.
Там  есть  глубоководные  впадины.  Например,  близ  острова  Мадейра.  На
параллели Северной Африки.
   Хмелик опять подтолкнул Озерова.
   - Может быть, Атлантиду найдем, - засмеялся он. - Давай, Андрюша. Океан
синий-синий, густое индиго. Южное солнышко. Какая-нибудь мурена  плещется.
Следите, товарищи: на "входы" устройства поступает  точка  на  карте  плюс
зрительный образ. Подождем "выходов". У меня секундомер. Засекаю.
   Озеров подумал: "А зачем спешить?" Браслет не им повинуется, а ему. И в
каких дьявольских ситуациях! По маршрутам Жюля Верна: путешествие к центру
Земли и восемьдесят тысяч лье  под  водой.  И  почему  она  синяя?  Скорее
темно-зеленая. А на поверхности, наверно, стальная, как в Одессе. И  ветер
гонит волну с барашками. А где это? На параллели Северной Африки.  Значит,
южнее Гибралтара. Близ острова Мадейра. Ну что ж, браслет найдет.
   И браслет нашел: океан возник в комнате в двух шагах от них, не синий и
не зеленый,  а  перламутровый,  расцвеченный  солнцем  и  в  то  же  время
зловещий, с высоким кипеньем волн, как на полотнах Айвазовского. Редко кто
видит такой океан  так  близко.  Только  смельчаки  спортсмены,  участники
океанских регат. С берегов он не тот,  а  с  борта  лайнеров  далек  и  не
страшен. Здесь же, в комнате, шла волна высотой в три  метра  и  таяла  за
синей горящей  полоской.  Даже  привыкший  к  метаморфозам  "окна"  Озеров
невольно поежился, а сидевшие рядом отодвигались все дальше и дальше - так
пугающе близко вздымалась сверкающая водяная стена.
   - А ведь красиво! - вздохнул Губин.
   Шум волны заглушил его.
   - А что, если создать проходимость?
   - С ума сошел, захлестнет!
   Озеров поднял "окно" повыше.  Океан  теперь  шумел  внизу.  Из  комнаты
открывалась его бескрайняя серо-голубая даль.
   - Тут и дна нет.
   - Дно есть, - сказал Минченко. - Шесть километров вниз.
   - С автоскоростью? - спросил Озеров.
   - Зачем? Как в лифте. Четверть часа - и песочек.
   За "окном" встала  темно-зеленая  водяная  толща.  Солнечный  свет  еще
пронизывал  ее.  Медленно   скользнула   наискосок   большая,   отливающая
начищенной медью рыба. Засветились  розовато-хрустальные  колокола  медуз.
Вода почернела, что-то  сверкнуло  в  темноте  и  потухло.  Валя  включила
прожектор,  но  луч,  ударивший  в  черно-бурую   муть,   растаял   где-то
далеко-далеко. Какая-то  уродливая  рыбья  морда  показалась  в  "окне"  и
пропала. Невидимый батискаф опускался все ниже  и  ниже,  а  видимая  муть
уходила вверх, не поражая никакими жюльверновскими видениями. Только  один
раз  что-то  большое  заслонило  "окно"  бледно-розовым  телом,  и  Озеров
услышал, как Минченко громко шепнул соседу:  "Кальмар!"  А  в  "окне"  уже
появились слабо очерченные зубцы темно-красной скалистой поверхности.
   - Вот вам и Атлантида, - усмехнулся Минченко. -  Боюсь,  что  ее  здесь
днем с огнем не найдешь.
   - Я подумал о проходимости, - сказал Губин. - С какой силой  ударил  бы
водяной столб?
   - Считайте. На дне давление свыше шестисот атмосфер. Более полутонны на
каждый квадратный сантиметр.
   - Боюсь, что нас размазало бы по стенам.
   - А вместе с ними - по городу. И вместе с городом - по земле. Что могло
бы остановить эту тысячетонную ударную силу? Где оказался бы Атлантический
океан? Где была бы Европа?
   Зловещая тишина наполнила комнату, отделенную  только  одним  поворотом
браслета от мировой катастрофы.
   - Дети играют с термоядерной бомбой, -  сказал  до  сих  пор  молчавший
Сошин. - С чем-то пострашнее термоядерной бомбы. Возвращайтесь  на  Землю,
молодой человек.
   Озеров устало протер глаза, и "окно" вместе с подводным  царством  ушло
за пределы видимости. Кто-то громко и облегченно вздохнул.
   - Предлагаю воздержаться от легкомысленных опытов,  -  сердито  заметил
Сошин. - Для  докладной  записки  в  Академию  наук  материала  более  чем
достаточно.
   Хмелик сухо возразил:
   - У нас  с  профессором  Сошиным,  видимо,  разный  взгляд  на  понятия
легкомысленного. У меня еще один опыт, для Губина. Возможность  проникнуть
за покровы человеческого тела.  Меня  не  испугает,  даже  если  именно  я
окажусь объектом опыта. Но, может быть,  мы  согласимся  с  профессором  и
оставим это для экспертизы академии?
   Губин подумал и согласился. Озеров взглянул на Хмелика: у того был  вид
бомбардира, приготовившегося пробить одиннадцатиметровый удар.
   - Ну что ж, - сказал он, -  переходим  к  решающему  эксперименту.  Его
нельзя отложить.
   - Что значит "решающему"? - прозвучал резкий вопрос Сошина.
   - Смысл, вам известный из научной практики, Павел Викторович. Ньютон  в
таких случаях прибегал к латинскому названию "экспериментум круцис".



EXPERIMENTUM CRUCIS. АЛАДДИН У КАЛИТКИ В СТЕНЕ

   Отклика не последовало. Кто-то взглянул смущенно, кто-то  быстро  отвел
глаза. "Испугались", - подумал Озеров.
   Хмелик объявил, что ожидал этого и сейчас успокоит встревоженные умы.
   - Мы еще не познакомились с главнейшей особенностью устройства - с  его
способностью превращать эффект присутствия в само присутствие.  Со  времен
Дедала, первым преодолевшего закон  тяготения,  люди  не  знали  подобного
ощущения. Мы  первые  преодолеваем  ложное  или,  скажем  мягко,  неточное
представление о  протяженности  пространства,  о  незыблемости  декартовых
координат. Возьмите любую точку на карте, любой из европейских городов,  и
мы прямо из этой комнаты выйдем на его улицы, пройдемся по  набережной  По
или Сены и вернемся сюда же, к этим обоям и стульям. Уверяю  вас,  это  не
страшнее, чем перешагнуть лужицу на тротуаре или вон тот порог.
   - Париж - это соблазнительно, - сказала Валя.
   Губин снисходительно усмехнулся.
   - Без валюты? Глазеть на  витрины  и  облизываться?  Даже  сигареты  не
купишь.
   - Возьми свои. А может быть, в Лондон, профессор? - Хмелик обернулся  к
молчавшему Гиллеру. - Вы только что оттуда приехали. Будете нашим гидом.
   - Пожалуй, - оживился Гиллер. - Скажем, в Сити. Любопытно. Переулки еще
Скруджа помнят.
   - В Сити по воскресеньям даже мухи со скуки дохнут, - опять не  утерпел
Губин. - В Малаховке и то интереснее.
   - Может быть, Гималаи? - робко вмешался Минченко. Он был альпинистом.
   - Озеров, покажи ему Гималаи! - крикнул Хмелик.
   В синем "окне" возникло  облачное  столпотворение.  Облака  пенились  и
громоздились на скатах снежных вершин и обледенелых  утесов.  Завыл  почти
физически ощутимый ветер.
   - Это ты в твидовом пиджачке думаешь сюда выйти?  -  съязвил  Хмелик  и
прибавил: - Ну, в общем, все: Гималаи  отменяются.  Арктика  и  Антарктика
тоже. Присоединим сюда еще север Канады и юг Аргентины. Что остается?
   - А если соединить прогулку со зрелищем - предложил Губин.  -  Скажем,
что-нибудь вроде "Медисон-сквер гарден" в Нью-Йорке. Мировой зал!
   - В Нью-Йорке ночь, невежда. Ты же видел.
   - Ну, коррида в Мадриде.
   - В Мадриде сиеста. Полдень. Все спят. До корриды шесть или семь часов.
   - Где-нибудь дерби или регата...
   - Где?
   - Сегодня с утра в Монте-Карло автомобильные гонки, - неожиданно сказал
Озеров.
   До сих пор он молчал, стесняясь вдвойне: и как объект наблюдения, и как
"лирик" среди "физиков". "Физики" поглядели на него с любопытством.
   - Откуда вы знаете? - спросил Губин.
   - В "Советском спорте" читал.
   - Ралли?
   - Нет, скоростные. На сто кругов. От  московского  автоклуба  участвуют
двое наших - Туров и Афанасьев.
   - Я, пожалуй, останусь, - заробела Валя. - Автогонки - это страшно.
   Но никому страшно не было.
   - Ты, старик, сначала Монте-Карло найди,  -  сказал  Хмелик.  -  Город,
конечно, а не казино, и где-нибудь у шоссе трибуны  пошукай.  Должны  быть
длинные высокие трибуны, как на скачках.
   - Погодите, - повелительно вмешался Сошин.
   Все обернулись к нему - на  худощавом  его  лице  читалось  откровенное
негодование. Так он  держал  себя  на  экзаменах  с  отважными,  но  плохо
подготовленными студентами. На  чисто  выбритых  щеках  багровела  пятнами
прилившая кровь.
   - Я категорически против эксперимента.
   - Почему, Павел Викторович? - сдерживая накипавшее раздражение, спросил
Хмелик.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг