котором разобрать что-либо было совершенно невозможно. Только Пашка
Сысоев, знаменитый школьный юннат, пытался придать ему какие-то
организованные формы. В одной майке, размахивая сброшенной капроновой
курточкой и стараясь перекричать всех, он истошно взывал: "Гоните ее к
доске! В угол! Сюда!" Тут Озеров, опасаясь последствий, к каким могла
привести неосторожность Пашки, бросился ему на помощь. И когда наконец
обезумевшая ящерица пошла на них, как гонимый волк на охотников, Пашка,
вырвавшись вперед, грохнулся на пол плашмя и прикрыл ее курткой, как
сетью. Восторг охотников и мытарства пойманной жертвы не заинтересовали
Озерова. Он поскорее ушел, стараясь не встретиться с бежавшими уже по
лестнице директором и комендантом.
Потом он узнал, что ящерицу ребята отвезли в Москву в Зоопарк, там ее
забрали в террариум и очень удивились, почему это дитя тропиков оказалось
на воле в подмосковном селе Федоскине. Из Зоопарка даже приезжал
специалист и всех об этом расспрашивал, но Озеров из предосторожности
уклонился от встречи.
Второй случай опасной игры с браслетом произошел отчасти по вине
географички, той самой, которая так испугалась заморской гостьи. Звали ее
Зоей Павловной, но все учителя называли ее Зоей, а за глаза даже Зойкой,
потому что, как выразился директор, она была "безбожно моложе всех".
Озеров ей нравился, она откровенно с ним кокетничала, но все ее женские
хитрости обезоруживала его застенчивость и внешняя мрачноватость. В этот
поздний майский вечер Зоя почему-то задержалась в школе до темноты и, уже
уходя, заметила сидевшего у себя Озерова.
- Что это вы в такой духоте сидите? - удивилась она. - На улице лето.
Пошли гулять.
- Не хочется, - поежился Озеров.
- Пошли, пошли, - атаковала Зоя, - закругляйтесь - и на пруд. Я уже раз
купалась. Вода как в ванне.
Озеров, успевший за эти дни выкупаться в Средиземном море и в Тихом
океане, брезгливо поморщился:
- В таком болоте? На дне ил. Берег грязный.
- Конечно, это вам не Рио-де-Жанейро. В море лучше. Только мы, к
сожалению, не можем перенести море в Федоскино.
- А вдруг? - загадочно сказал Озеров. Его словно что-то подхлестнуло. -
Хотите в Рио?
- Вы мечтатель, Андрюша. Только не повторяйте Остапа Бендера.
Удовлетворимся нашим благословенным прудом.
- Серьезно, хотите? - жарко зашептал Озеров, теряя последние остатки
осторожности. - Хотите, будут и море, и пляж? Знаменитейший пляж
Копакобана.
- А вы не рехнулись, Андрюша?
Но Озеров уже повернул браслет. К ногам Зои выплеснулась и откатилась,
шурша по песку, невысокая пенистая волна. Берег казался кремовым,
сверкавшим на солнце, как перламутровая раковина. Комнату залило
ослепительным светом. "Кто-нибудь увидит с улицы, испугается, будет
кричать: "Пожар!" Ведь у нас уже вечер, темнеет, - подумал Озеров. - Ну да
ладно, будь что будет!"
- Идем! - крикнул он и вытолкнул онемевшую от удивления Зою за
оранжевую рамку на пляж.
Она оглянулась и умолкла. Ни школы, ни Подмосковья, ни темнеющего
вечера не было. Океан сверкал, как хрустальное зеркало. Над жемчужным
берегом пылала беспримесная тропическая лазурь. Пляж был пустынный и
ровный; чуть поодаль, ближе к городу, на нем уже гоняли футбольный мяч. А
еще дальше, где тянулась вдоль берега белая полоса небоскребов, пляж
пестрел шезлонгами и купальщиками, как пятнистая картинка абстракциониста.
- Где мы, Андрюша? - прошептала Зоя.
- В Рио-де-Жанейро, - весело сказал Озеров. - В бухте, за городом.
Он разделся и бросился навстречу волне.
- Идите сюда! - крикнул он Зое. - Что вы стоите, как сомнамбула? Вы же
хотели купаться.
Зоя, действительно как сомнамбула, медленно сбросила платье и вошла в
воду.
- Это какое-то колдовство, Андрюша. Где мы?
- Я же сказал: в Рио.
Зоя стояла по пояс в воде, растерянно озираясь. Она все еще ничего не
понимала. Набежавшая волна накрыла ее с головой.
- Море! - закричала она. - Ей-богу, море! Настоящее, соленое! Ничего не
понимаю!
- А вы плывите сюда и все забудьте.
Минуту спустя они уже ни о чем не думали и ничего не ощущали, кроме
моря и солнца, теплой, солоноватой волны и жемчужного берега.
- Кто-то идет, Андрюша, - вдруг сказала Зоя, - к нашей одежде идет. Вон
посмотрите.
По берегу к воде шел человек в форменной фуражке и куртке.
- Полицейский, наверно, - всмотрелся Озеров.
- Я боюсь, Андрюша.
- Чего? Мы никого не убили и не ограбили. Что может сделать нам
полицейский? - с наигранной бодростью проговорил Озеров.
Впрочем, он сам был не очень в этом уверен.
- Нет-нет, я боюсь, - испуганно твердила Зоя. - Мне страшно. Я хочу
домой.
Озеров, стоя по пояс в воде, повернул браслет, и на море, почти
вплотную над водой, возникла знакомая школьная комнатка. В тусклой на
солнце, но все же заметной оранжевой каемке они увидели постель, темное
окно, настольную лампу.
- Влезайте скорее, а я одежду принесу.
Озеров помог Зое забраться в комнату, как в лодку из воды, - и все
пропало, Зоя и комната. Он был один в Бразилии, один в океане. Только
вдали на берегу стоял у воды полицейский.
- А девчонка где? - спросил он, когда Озеров вышел на залитую водой
кромку пляжа.
"Ну и ну, я же его понимаю, - весело удивился Озеров, - выучил все-таки
португальский. И без пластинок, с одним словарем. И разговаривать смогу.
Пусть спрашивает". Стараясь держаться как можно непринужденнее, он
торопливо оделся и взял брошенные Зоей платье и туфли.
- Где девчонка? - повторил полицейский. - Вы вдвоем были. Где она?
Утонула?
- Почему? - картинно удивился Озеров. - Просто вынырнула в другом месте
и убежала.
- Куда? На берегу ее нет.
- Прячется, - засмеялся Озеров. - Она не любит полиции.
- А ты иностранец, - сказал полицейский.
Озеров пожал плечами: что ж, мол, тут поделаешь. Полицейский
подозрительно оглянулся: его явно беспокоило отсутствие спутницы Озерова.
- Где тут спрячешься? - с сомнением произнес он. - А утопить ты ее мог.
Думал, от берега далеко - не заметим. Иностранец к тому же. И полиции не
любишь. Пойдешь со мной.
Дело осложнялось. Перспектива познакомиться с полицейским участком в
Рио Озерова не прельщала. Он огляделся: на пляже никого не было, песчаное
поле простиралось до города. "Рискнуть, что ли? Рискну". То, что произошло
дальше, оказалось для полицейского больше чем неожиданностью. На фоне
пустынного пляжа и зеленой океанской волны возник, как привидение, образ
молодой женщины в мокром купальнике. Она стояла как бы на полу деревянной
хижины, у которой срезали переднюю стенку. Ожившая фотография или кадр из
фильма, неизвестно каким образом проецированного на морском берегу.
- Как видишь, не утопил, - насмешливо заметил Озеров.
- Санта Мария! - заикаясь, проговорил полицейский и перекрестился.
Озеров измерил глазами расстояние между собой и полицейским -
"три-четыре шага, не меньше: не успеет" - и одним прыжком очутился возле
Зои, в то же мгновение исчезнув для человека из Рио, как и тот исчез для
него. А у Зои даже губы задрожали, не от испуга - от радости.
- Идите в класс и переоденьтесь. Потом все объясню, - сказал Озеров и
чуть не вытолкнул ее из комнаты.
Ему очень хотелось посмотреть, как выглядит сейчас полицейский из Рио,
но он удержался от искушения. Надо было срочно придумать разумное
объяснение. Любое, кроме правды. В то, что произошло, не поверил бы даже
Эйнштейн.
Зоя вернулась переодетая наспех - даже платье поправить не успела: так
томило ее любопытство.
- Я с ума схожу, Андрюша. Что это было?
- Ничего особенного.
- Но где, где мы купались?
- В пруду.
- Не разыгрывайте. Ведь утро было или день, а у нас сейчас ночь! И море
было, и пляж. И полицейский на берегу.
- Вы приняли за полицейского рыболова с ведерком. Он ставил вершу.
- Ничего не понимаю. Как же я здесь очутилась?
- Вы бросили одежду и убежали. Должно быть, испугались. Иногда это
бывает во время внушения.
- Какого внушения?
- Честно говоря, я проделал с вами небольшой психологический опыт, -
начал импровизацию Озеров. - Помните, вы сказали: это вам не
Рио-де-Жанейро. Вот мне и захотелось пошутить.
Она все еще не понимала.
- Вы, конечно, знаете, что такое внушение. Можно внушить желание,
требование, действие какое-нибудь. Но можно внушить и ложные ощущения,
ложные чувства - галлюцинации. Одна из форм гипноза, если хотите. Чисто
природное свойство, как у Куни или Вольфа Мессинга. Я совсем недавно
обнаружил его у себя. Ну и внушил вам свое представление о Рио-де-Жанейро,
вызвал у вас ощущение утра, моря, незнакомого вам пейзажа. Вы плескались в
пруду, а вам казалось, что вас подымает волна океана. Просто, в сущности.
Зоя вдруг облегченно вздохнула.
- Наконец-то все объяснилось по-человечески. А то я боялась и подумать:
колдун вы или черт?
- Зоенька, - взмолился Озеров, - вы же диамат изучали!
- Подумаешь, диамат! - Она почти восхищенно взглянула на Озерова. - Вы
теперь можете сеансы давать. В Колонном зале или в Политехничке. Честное
слово, можете.
Озеров вскипел.
- Молчите лучше - сеансы! В школе узнают - проходу не дадут. Только
имейте в виду: я все отрицать буду. Вы же в дурочках останетесь.
- Не злитесь, - миролюбиво согласилась Зоя. - Не подведу. Но хоть
передо мной не скромничайте, вы же талант. И потом, я опять хочу в
Рио-де-Жанейро! Пусть неправда, но это так чудесно! Внушите, Андрюша,
умоляю.
- Только не приставайте, - вздохнул Озеров, - как-нибудь, в свое время.
КОНЕЦ ДЯДИ МИКИ. КЕНТЕРВИЛЬСКОЕ ПРИВИДЕНИЕ
Наступила экзаменационная пора. Преподаватели и директор задерживались
в школе до вечера, и Озерову только затемно удавалось уединиться. Прогулки
по глобусу прекратились. Он понимал, что в такой обстановке трудно было бы
сохранить тайну, и он не был уверен в том, имеет ли право открывать ее
кому-нибудь, кроме специалистов-ученых. К браслету он не притрагивался,
хотя и тянулся к нему, как тянется к папиросе заядлый курильщик, вдруг
давший зарок не курить. О происхождении браслета он уже и не думал.
Подслушанное суждение Хмелика, хотя и высказанное в шутку, наводило на
мысль, как будто бы все объясняющую. Что сказал Хмелик, когда нитка
жемчуга упала к нему на стол? "Теоретически это вполне объяснимо.
Параллельный мир с одинаковым знаком. Незначительная поверхность касания.
Сопротивление - нуль". Что же лучше может объяснить появление браслета?
Рука в воздухе и сверкнувшая дуга. Ниоткуда, из пустоты. Воображение
Озерова рисовало ему логически построенные картины. Лаборатория соседнего
мира, определившая и открывшая поверхность касания. Кому-то
предназначенный браслет, которым пользуются как средством связи и
транспорта. Случайность или преднамеренность, благодаря которой браслет
сверкающей радугой попадает в наш мир. Озеров улыбнулся своим догадкам:
фантазер! Недаром отец говорил ему: "Быть тебе, Андрюшка, писателем -
воображения у тебя много".
Не сбылось отцовское пророчество, да и жизнь отцовская оборвалась,
когда, пожалуй, еще опрометчиво было предполагать будущую судьбу Андрюшки.
В последний раз Андрей увидал отца, когда ему исполнилось восемь лет.
Случилось это в январе сорок четвертого года в оккупированной Одессе.
Теснимые со всех сторон наступавшими советскими войсками, гитлеровцы
особенно ожесточенно прочесывали город. Полицаи, шпики, провокаторы и
эсэсовцы старались изо всех сил пополнить подвалы гестапо. В тот ветреный,
с изморозью январский день отец пришел из депо не к вечеру, как обычно, а
днем и сказал матери: "Меня возьмут сейчас, я их опередил минут на пять.
Скажи Женьке из комиссионного, что Дмитрий всех предал. Обоих Луценко уже
взяли, и Доманьковского, и Минкевича. Пусть Максим тоже предупредит кого
надо о Волчанинове. Оказывается, он уже давно связан с гестапо".
Потом отец обнял Андрюшку и жестко, как отрубил, сказал: "О дяде Мике
запомни, не дядя он тебе, а враг. На всю жизнь запомни: не должен ходить
по земле этот человек. Это мой наказ тебе, сынок". Женьку мать
предупредить не успела: его тоже взяли. А дядя Мика пришел на другой день
к вечеру. Но мать стала в дверях каменной бабой и тоже отрубила, как и
отец: "Ты сюда не ходи больше. Нет у тебя сестры, а у меня брата. А придут
наши - сочтемся". Но дядя успел удрать еще до освобождения Одессы, и след
его пропал во тьме. Тьма-то ведь осталась и после суда в Нюрнберге. Многих
тьма эта укрыла в Европе, и только годы спустя, когда Озеров с матерью жил
уже в Запорожье, он прочел в "Правде" о военных преступниках, выдачи
которых требовало советское правительство. Среди них упоминалось и о
Дмитрии Волчанинове.
О дяде Мике вспомнилось не случайно. Совсем недавно, во время своих еще
"телевизорных" странствий по глобусу, Озеров набрел на широкую грязную
реку. Произошло это так. По какой-то забытой ассоциации пришли на память
знакомые с детства строчки Гейне: "Прохладой сумерки веют, и Рейна тих
простор". И браслет тотчас же показал мутные, с радужной нефтяной пленкой
воды большой реки, серые склады на берегу, кирпичные трубы заводов,
кабачки у причалов и виллы с ухоженными лесистыми парками. Медленно
двигаясь вдоль реки, Озеров вышел к городу, начавшемуся складами и
пристанями и перешедшему в аккуратные набережные с каменными ступенями к
воде, готические шпили церквей и зеркальные витрины больших магазинов.
Город как город - без названия, без знакомых архитектурных деталей, с
неведомыми Озерову памятниками и привычной автомобильной давкой на улицах.
Озеров пропустил мимо витрины универмага, поражавшие многоцветным
изобилием выставленных товаров, задержался у подъезда и замер.
На улицу вышел пожилой человек в коричневом пальто и зеленой велюровой
шляпе, с аккуратно упакованным свертком. Но не пальто и не сверток
привлекли внимание Озерова. Он узнал их владельца. Это был дядя Мика,
постаревший, обрюзгший, уже не с черными, а седыми стрелочками усов, но
все с той же хитрецой и наглостью во взгляде, с той же брезгливой
складочкой поджатых губ, с той же бычьей шеей. Знакомый облик изменился
ровно настолько, что не узнать его Озеров не мог. Но он все еще
сомневался, не веря ни памяти, ни интуиции, и с напряженным вниманием,
боясь упустить, проследовал за ним до пивной на перекрестке двух улиц, до
столика с мраморной пятнистой доской, за который он уселся привычно,
по-домашнему, без слов просигнализировав о чем-то официанту. Озеров жадно
наблюдал за каждым его движением, как глотал он желтую пену с пива в
большой глиняной кружке и ковырял зубочисткой в противно знакомом рту. И
все же Озеров сомневался до тех пор, пока к столику не подсел серый,
обшарпанный человек, видимо, давно уже утративший и самолюбие и
самоуважение.
- Пришел, как вы приказали, Дмитрий Силыч, - сказал он по-русски.
И Озеров понял, что не ошибся, что не подвели его ни память, ни
интуиция, что перед ним действительно дядя Мика, переживший и драп из
Одессы, и разорение своих хозяев, и процессы над военными преступниками.
Новых хозяев нашел дядя Мика, и, должно быть, платили ему не плохо - очень
уж величественно и надменно заказал он подсевшему кружку черного
мюнхенского и начал разговор с этаким пренебрежительным превосходством:
- Стрелять еще не разучился?
- Никак нет, Дмитрий Силыч. В яблочко.
- Далеко придется ехать, Титов.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг