Александр Абрамов, Сергей Абрамов.
Глаза века
-----------------------------------------------------------------------
Сборник "Мир приключений".
OCR & spellcheck by HarryFan, 21 August 2000
-----------------------------------------------------------------------
1
Путешественники во времени словоохотливы только в литературе. В жизни
они предпочитают молчать. Кому охота попасть на учет к районному
психиатру!
Молчу и я. Собственно, я даже не знаю, как назвать происшедшее.
Путешествием в страну детства? Но случившееся не аллегория. Сказкой? Мне
бы так хотелось, но сказки придумываешь сам, а я ничего не придумывал.
Просто произошел тот редкий случай, когда воображаемое становится
реальным, после чего начинаешь говорить цитатами: "Никогда не забуду, он
был или не был, этот вечер..."
Вечер был после. Мы вышли утром в первое весеннее воскресенье, лет семь
или восемь тому назад, когда Володьке пошел только шестнадцатый год.
Точной даты не помню. Словом, когда наши школьники носили фуражки, как у
реалистов дооктябрьских времен - серо-зеленые с желтым кантом, ремни с
бляхами и суконные гимнастерки с блестящими медными пуговицами.
Все отличалось почти уэллсовской точностью в деталях и частностях. Была
даже машина времени - обыкновенный московский автобус завода имени
Лихачева, номер девяносто четыре или девяносто шесть. Впрочем, едва ли
обыкновенный - по этому маршруту он вообще не ходил. Заблудившийся
автобус. Как я вскочил на его подножку, было загадкою для меня. Но
вскочил. И даже не один, а с Володькой.
Помню, в автобусе было странно пусто - ни одного пассажира, кроме нас,
хотя шел он в воскресные часы "пик", по многолюднейшей магистрали - по
проспекту Маркса от "Детского мира" к Дому союзов.
Там мы и вышли, хотя указателя остановки не было и другие автобусы
здесь обычно не останавливались.
Но вышли уже в другом времени. Со странной, тревожной и не очень ясной
для меня целью - проверить притчу о "глазах века".
Все началось с неудачи. Статья о средней школе, заказанная мне
редакцией комсомольской газеты, не получалась. Подобранные материалы и
привычный, стремительный бег мысли, который многие склонны называть
вдохновением, подсказали соблазнительное сравнение нашей десятилетки с
дореволюционной гимназией. Я просидел полчаса, рисуя пляшущих человечков,
и отложил рукопись.
В соседней комнате Володька с Петром Львовичем обсуждали программу
первомайского вечера в школе. Жена ушла к соседке, чтобы им не мешать. Но
мне очень хотелось поговорить. Я помедлил немного у двери и вышел, как
таежный охотник к костру.
- Не помешаю?
Сын мой вежливо промолчал, а Петр Львович, классный руководитель
Володьки, сдержанно улыбнулся:
- Написали?
Я неопределенно пожал плечами.
- А что, трудно?
- Кому как, - заметил я. - Если бы вам пришлось сравнивать вашу школу с
нашей гимназией, вы, наверное, не встретили бы затруднений.
- Конечно, фразеология готовая.
- А вот я не могу.
- Папа считает, что у них в гимназии лучше учили, - сказал Володька.
Петр Львович потрогал щетину у подбородка - как у всех брюнетов, она
была уже заметна к вечеру - и прищурился.
- Что значит лучше? - спросил он. - Сейчас программы шире и
разнообразнее.
- По точным наукам. А по гуманитарным - простите!
- Вы уверены?
- Вполне. В его годы, - я кивнул на Володьку, - мы были образованнее.
Спросите у него, кто такой Перикл? Что за штука "лестница Иакова"? Что
означает выражение: "Омниа меа мекум порта"? Чем примечателен в истории
Франции драматург Арман дю Плесси? Какая разница между гвельфами и
гибеллинами?
Я торжествующе оглядел своих противников. Оба молчали.
- В мое время об этом упоминалось без сносок и примечаний, - прибавил
я.
Петр Львович с Володькой лукаво переглянулись, и, хотя одному было за
тридцать, а другому вдвое меньше, я почему-то не почувствовал между ними
разницы. Но, восходя ко мне, она возрастала, казалось, в геометрической
прогрессии.
- Кроссворды, конечно, вы решаете лучше, - Петр Львович опять
союзнически взглянул на Володьку, - но что такое, по-вашему,
образованность?
- Объем знаний, - сказал я, - различных знаний.
- Вот именно - различных. Вы знаете о гвельфах и гибеллинах, а он знает
о кривизне пространства.
- Я тоже знаю о кривизне пространства.
- Я не о вас говорю. То есть о вас, но в прошедшем времени. О
гимназисте - его ровеснике. - Он снова посмотрел на Володьку.
Тот, прислушиваясь, рисовал, как и я, пляшущих человечков. У нас были
одинаковые привычки и склонности - он даже левый глаз щурил так же, как я,
в минуты чем-нибудь обостренного внимания.
- Вы полагаете, что этот гимназист был образованнее его? Больше знал?
Лучше разбирался в явлениях жизни? Вы даже не представляете себе, как вы
ошибаетесь.
- Не думаю, - не сдавался я.
- А вы подумайте и сопоставьте. Володя не читал библии и не знает
латыни. Гекзаметров Овидия наизусть не заучивал, в королях и войнах
средневековья, пожалуй, запутается. И в то же время он знает в сотни раз
больше, чем знали вы в пятнадцать лет, и разбирается во многом лучше,
правильнее этого гимназиста. Самый уровень его умственного развития
гораздо выше.
Володя еще ниже опустил голову. Даже уши его покраснели.
Петр Львович перехватил мой укоризненный взгляд.
- Непедагогично высказываюсь? Пожалуй, - согласился он. - Но ведь это
не ему похвала. Это похвала веку.
- Сильно сказано, - усмехнулся я.
Но Петр Львович не принял брошенного мной мостика к шутке. Он спорил
всерьез.
- Вы знаете, что такое "глаза века"? - вдруг спросил он и тут же, не
ожидая ответа, задал, казалось бы без всякой связи с предыдущим, другой
вопрос: - Помните сочинение вашего сына о предоктябрьской Москве?
Еще бы не помнить! Мне оно не очень понравилось. Володька манерничал,
повторяя газетные трюизмы о пыли и мусоре, горбатых переулках и
подслеповатых фонарях.
Но Петр Львович почему-то поставил ему пять с плюсом.
- Вы, кажется, были не согласны с оценкой?
- С плюсом. Сочинение толковое, грамотное, - я искоса взглянул на
Володьку: не обиделся ли, - пятерочное сочинение. Но плюс - это уже
"экстра". А "экстра" не было. Школьные банальности без души.
- Без души? - иронически повторил Петр Львович. - А по-моему - без
умиления. Теперь понимаете, что такое "глаза века"?
Каюсь, я ничего не понял.
- Не понимаете? А все очень просто. Володя писал по материалам, но с
точной, не искривленной перспективой. Он видел все глазами своего времени.
А вы видите это глазами своего детства - и Москву, и себя. Вот и возникает
некая аберрация зрения. Вы не обижайтесь, я не только о вас говорю. Все
мемуаристы этим грешат. Вспоминают, а глаза не те. Вам приходилось уже в
зрелом возрасте видеть то, что запомнилось и полюбилось вам в детстве? Ну,
дом, сад, пейзаж какой-нибудь... Приходилось? - И в ответ на мой
утвердительный кивок он победно закончил: - Вот видите! И, конечно,
разочаровались. Все оказалось ниже, меньше, бледнее, невзрачнее. Это и
есть "глаза века".
Мне не хотелось сдаваться.
- По-моему, спор не об этом... - начал я и осекся.
В передней мягко щелкнул замок.
- Конечно, они уже спорят, - сказала жена, входя в комнату, - а у
мальчика еще уроки не сделаны.
Володька, оказывается, на меня не обиделся. Он сам сказал об этом,
правда, не мне, а Тане, нашей соседке и своей однокласснице из параллельной
группы. Они вместе пришли из школы и стояли на площадке у лифта. Дверь на
лестницу была приоткрыта, и, хотя они говорили тихо, я все слышал.
Спрашивала Таня, смуглая девочка-подросток, угловатость которой
смягчалась еще не выраженной, но уже намечающейся округлостью линий
будущей женщины.
- На кружок придешь?
- Не знаю. Нет, наверно.
- Ты же сочинение должен читать.
- Не буду я читать. Не бардзо написано. Школьные банальности без души.
- Кто сказал?
- Предок. Да и я сомневался.
- А все хвалят.
Смешок.
- Значит, не придешь?
- Я о другом кружке думаю.
- О каком еще?
В голосе у Володьки появляются торжественность и певучесть.
- Понимаешь, нет названия. Хорошо бы так: общество будущников, а?
- Союз мечтателей.
- Не смейся. Можно и так. Решим еще.
- Да ведь нет такого кружка.
- А мы его придумаем.
- Кто это - мы?
- Сама знаешь кто. В воскресенье у Родина. Придешь?
- Я фантастику не очень люблю.
- Ну и дура. Фантастика движет науку.
- Пусть движет, а мне скучно. Я жизнь в книгах люблю, а не выдумки.
- Выдумка - результат воображения, а без воображения все бескрыло.
Мещанкой вырастешь.
Таня молчит, потом говорит еще тише, но я все-таки слышу:
- Скажут, из-за тебя пришла.
- При мне не скажут.
Голоса понижаются до шепота. Потом гулко хлопает входная дверь.
Я машинально расстегиваю ворот рубашки. Душно? Но в комнате совсем не
жарко. Может быть, вспомнилось что-то очень похожее?
- Что это за кружок? - спрашиваю я Володьку.
- Ты что, слышал? - пугается он.
- Ты о каком-то кружке говорил на площадке.
- А что еще слышал?
- Не помню, я не прислушивался.
Он молча кладет портфель на стол - кажется, успокоился. Я жду.
- Да еще нет кружка, - неохотно говорит он, - названия еще не
придумали. Поможешь?
- Подумаю. Что вы там делать будете?
- Ну что... Книжки обсуждать по научной фантастике. Сами придумывать...
- Тоже мне физики!
- А что? - Володька шел на сближение с противником. - Допустим, что
глаз человека перестал реагировать на свет. Ну, болезнь какая-нибудь,
эпидемия... И вдруг для всех в городе наступила тьма. Что тогда будет?
- М-да, - говорю я неопределенно.
- А о реке времени читал?
- О какой реке времени?
- Ну, об открытии Козырева.
- Какое же это открытие? Так, гипотеза.
- А машина времени не гипотеза?
- Машина времени - вздор.
- Не знаю... - Володька задумывается. - Теоретически вполне допустимо.
Материальный мир движется в пространстве и времени. Сегодня он в одной
точке пространства, завтра - в другой. Так и во времени.
- Ну и что? - Я еще не понимаю его мысли.
- Значит, "вчера", "сегодня" и "завтра" - такие же математические
величины, как длина, ширина и высота.
- Это ты на уроке расскажи. Я не специалист.
Он не обращает внимания на мою реплику.
- А почему у Герберта Уэллса машина движется только в одном направлении
- в будущее? А в прошлое? - Он улыбается какой-то новой, только что
возникшей идее.
- Бессмыслица, - говорю я. - Есть же закон причинности.
- Жалко, - вздыхает он. - А интересно бы...
- Что интересно?
Но он продолжает, не слыша вопроса: его увлекает другая мысль.
- Когда я писал это сочинение, мне казалось, что я все видел.
Собственными глазами. Все-все.
- Ничего ты не видел. Все было не так.
- А как?
Подбежав к столу и порывшись в ящике, он подает мне что-то похожее на
слежавшийся и пожелтевший газетный лист.
Я удивленно - а руки почему-то дрожат - раскрываю его, стараясь не
смотреть на Володьку. Подсознательно я уже догадываюсь, что это за газета.
Это "Раннее утро", я тотчас же узнаю ее, хотя угол с названием и датой
оторван. Но я помню эту дату, и год, и день - воскресенье, почему-то
тревожное, теплое, весеннее, казавшееся безоблачным, не то мартовское, не
то апрельское воскресенье после февраля семнадцатого года. Сейчас я
вспомню точно - почти истлевшие на сгибах страницы даже не шуршат в руках.
Экстренное пленарное заседание Временного правительства. Большие портреты
Родзянко и Гучкова. Затишье на фронте. "В беседе с нашим корреспондентом
господин Милюков настоятельно подчеркнул историческую миссию России на
Черном море. Только русские проливы завершат святое дело союзников".
Николай Второй, изображенный карикатуристом Атэ с розой у губ: "Я так
люблю цветы". Фельетон Мускатблита о папиросниках. Хроника Земгора.
Самоубийство горничной. "Вчера в Большом театре в балете "Конек-горбунок"
вместо заболевшей г-жи Гельцер выступила г-жа Мосолова". "Пьеро XX века в
Петровском театре миниатюр". Дальше, дальше... Петитное сообщение о
программе воскресных скачек. Стихи дяди Михея о папиросах "Зефир" - десять
штук шесть копеек. Санатоген Бауэра и пастилки Вальда. И совсем внизу, в
уголке, объявление о натирке полов артелью "Басов и сыновья".
Я почему-то помню этот день. Где-то на дне памяти, как в глубоком
колодце, лежит он, не заслоненный годами и жизнью. Я никогда не вспоминаю
о нем, но все же помню.
- Где нашел?
- В бабушкиной корзинке на антресолях.
- Вечно лазаешь... - начинаю я, но злиться не хочется.
Хочется молчать и думать, перебирая в памяти неостывшие угольки
прошлого.
- Ты мне не ответил, - говорит Володька.
- Что не ответил?
- Ты сказал: все было не так. Я тебе дал газету и спросил: "Вот так?"
- Так, - отвечаю я, глядя куда-то мимо него.
- Ты видишь? - спрашивает он.
- Вижу. Весь день. С утра, когда купил эту газету в Охотном.
- Где купил?
- В киоске.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг