И снова чей-то голос:
- Опять штучки Эльжбеты.
- Темнит девчонка.
- Давно темнит.
- С нее бы и начать.
- Поди скажи это Копецкому.
Больше я ничего не слышал. Все погасло - и голоса, и свет.
МИ
Я открыл глаза и взглянул на часы: без пяти десять. Мы по-прежнему
стояли на лестнице под навесом.
- А дождь идет, - сказал Лещицкий, - и такси нет.
- Перейдем на угол, - предложил я, - там тоже навес.
- Зачем?
- Скорее такси найдем. Там же поворот.
- Иди. Я здесь останусь, - отказался Лещицкий.
Я перебежал на противоположный угол улицы. Волосы и плащ сразу намокли.
К тому же навес здесь был короче, и сухая полоска асфальта под ним еще
меньше: косые струи дождя били уже по ногам. Я прижался спиной к двери
какого-то магазина или квартиры и вдруг почувствовал, что она подается.
Еще нажим - и я очутился за дверью в полной темноте. Протянул руку, - она
уперлась во что-то теплое и мягкое. Я вскрикнул.
- Тише! И осторожнее: вы мне чуть щеку не проткнули, - произнес кто-то
шепотом, и невидимая рука подтолкнула меня вперед. - Дверь перед вами.
Увидите свет, коридор. В конце комната. Он пока один. Как войдете...
- Зачем? - перебил я.
- Не бойтесь: он слепой, хотя стреляет метко, учтите. - Шепоток
принадлежал женщине, лицо которой находилось где-то, рядом с моим. -
Сыграйте с ним в шахматы, он это любит. И подождите меня: я скоро вернусь.
Дверь на улице приоткрылась и снова захлопнулась, два раза щелкнув. Я
потянул ее, она не поддалась, а щеколды я не нащупал. У меня с собой был
карманный фонарик - я пользовался им в темных коридорах гостиницы: ее
владелица экономила на электролампочках. Фонарик осветил темный тамбур и
две двери - на улицу и внутрь помещения. Уличную, видимо, заперли на ключ,
другая же распахнулась легко; я увидел коридор и свет в конце его,
падавший из открытой комнаты.
Стараясь не шуметь, я дошел до нее и остановился у входа. Человек в
черной бархатной курточке, с длинными волосами, небрежно разбросанными,
как у битлсов, тщательно вырезывал в раскрытой книге прямоугольное
углубление. Его можно было принять за юношу, если б не тронутая сединой
шевелюра и лучики морщинок у глаз. Сидел он против мощной электролампы,
должно быть, в пятьсот или в тысячу ватт, и сидел так близко к ней, как не
мог бы сидеть ни один человек с нормальным зрением. Но он был слеп.
- Я открыл идеальный тайник, Эльжбета, - сказал он по-польски, не
отрываясь от работы. - Все письма укладываются. Сейчас увидишь.
Он взял пачку писем в продолговатых конвертах и вложил в искусственное
углубление в книге. Потом смазал клеем соседние, не вырезанные страницы и
закрыл письма.
- Теперь встряхиваем. - Он тряхнул книгой, держа ее за переплетные
крышки. - Ничто не выпадает, смотри. Никакой Пуаро не найдет.
Я молчал и не двигался, не зная, что делать.
- Почему молчишь? Эльжбета? - насторожился он и крикнул уже
по-английски: - Кто здесь? Стоять на месте!
Он швырнул книжку на стол и схватил, видимо, давно лежавший там
пистолет, удлиненный глушителем. По тому, как он держал его и как точно
направил в мою сторону, видно было, что слепота нисколько не мешает ему в
умении обращаться с оружием.
- Малейшее движение - и я стреляю. Кто вы? - спрашивая, он стоял
вполоборота ко мне; не смотрел, а слушал, как все слепые.
Не отвечая, я тихо переставил ногу назад. Тотчас же щелкнул, именно
щелкнул, а не прогремел выстрел. Пуля врезалась в штукатурку где-то у
моего уха.
- С ума сошел, - сказал я по-польски. - За что?
- Поляк? Я так и думал, - ничуть не удивился он и не опустил пистолета.
- Подойдите к столу и сядьте напротив. И не пытайтесь достать оружие: я
услышу. Ну?!
Проклиная себя за эту идиотскую авантюру, я подошел к столу и сел,
развязно вытянув ноги. Дуло пистолета следовало за мной по той же орбите.
Теперь оно смотрело мне в грудь; я бы мог схватить его, если бы не имел
дело с сумасшедшим - так я мысленно окрестил своего визави.
- От Копецкого? - спросил он резко.
- Не знаю такого, - сказал я.
- Тогда откуда?
- Из Польши.
- Давно?
- С декабря прошлого года.
Он свистнул.
- Не врете?
- Я бы мог показать вам документ, только ведь вы... - Я деликатно
замялся.
- Значит, коммунист? - перебил он.
- Значит, - рассердился я.
Меня уже начинал раздражать этот допрос.
- Почему вы здесь?
Я рассказал.
- Почему-то я вам верю, - задумался он. - Но... вы видели тайник...
Я мельком взглянул на книжку с барельефом Мицкевича на обложке.
- И письма, - с угрозой прибавил он.
- Плевал я на ваши письма! - совсем уже разозлился я.
- Тогда подождем, когда за ними придут. Они обязательно придут. Должны.
- Кто это "они"? - спросил я.
- Тсс... - прошептал он и прислушался, как-то странно вытянув голову,
совсем как Человек-Ухо из сказки Гримм.
Я ничего не слышал: тишина, смешанная с шумом дождя за окном, окружала
меня.
- Кто-нибудь вошел? - спросил я.
- Тсс... - опять остановил он меня. - Они еще не вошли. Они без машины.
Сейчас открывают дверь своим ключом. Прошли тамбур. Идут.
Все это он проговорил, почти беззвучно шевеля губами. Я услышал только
слабый стук подкованных каблуков по коридору.
- Вы останетесь здесь, а я пройду за портьеру. Ни в коем случае не
говорите им, где я. И не бойтесь: они не начнут со стрельбы - им нужны
письма. Скажите, что они в шкатулке на диване. Хорошо?
Я кивнул. Он легко и свободно, как зрячий, прошел за портьеру,
наполовину перегораживавшую комнату в ее дальнем углу. Я остался сидеть в
той же позе, ожидая самого худшего.
Вошли двое в мокрых дождевиках с автоматами. Смятая фетровая шляпа у
одного была надвинута глубоко на глаза, другой был черен, небрит, мокрые
вихры его закручивались колечками. Он отряхивался, как вылезший из воды
пес.
- Где Жига? - спросили оба одновременно.
Я понял теперь, почему слепой не удивился тому, что я поляк. Эти тоже
были поляками.
- Я жду его, - сказал я первое, что пришло в голову.
Небритый оглянулся, скользнул глазами по комнате и вдруг дал короткую
очередь из автомата по складкам портьеры. Я ожидал вскрика, стона, падения
тела, но ничего не последовало.
Тогда оба повернулись ко мне. "Конец", - подумал я и еле выговорил:
- Вы за письмами? Они в шкатулке.
- Где?
Я показал на небольшой ящичек на диване.
- Подойди и открой, - приказал небритый.
Я подошел и дрожащими руками, уже не владея ими, открыл шкатулку. На
дне ее белела стопочка продолговатых конвертов. Небритый оттолкнул меня
автоматом и заглянул внутрь.
- Здесь, - сказал он и ухмыльнулся.
Больше он ничего не успел. Что-то несколько раз знакомо щелкнуло из-за
портьеры, и почти одновременно грохнулись на пол и молчун в фетровой
шляпе, и мой небритый собеседник. Я не помню, что стукнуло раньше, его
затылок или выпавший из рук автомат.
- Вот и все, - усмехнулся слепой, выходя из-за портьеры.
Он тронул ногой одного, потом другого и отдернул ее, как купальщик,
попробовавший, холодна ли вода.
- А вы хорошо поработали и заслуживаете награды, - продолжал он,
протягивая мне что-то похожее на большую медную монету. - Возьмите. Эта
медалька при случае может вам пригодиться. Жил для отчизны, умер для
славы, - засмеялся он и умолк, опять к чему-то прислушиваясь.
И опять я ничего не услышал.
- Приехали, - сказал он. - Это за мной. Вы мне не помогайте и не
провожайте: я хожу здесь, как в темноте кошка. Выходите минуты через две
после меня. Дверь я оставлю открытой. И не задерживайтесь. Встреча с
полицией в таких случаях далеко не радость. Тем более, что вы иностранец и
коммунист.
Он взял со стола книгу с вклеенными в нее письмами и, не одеваясь,
вышел из комнаты, нигде не замедлив шага. Ничто не скрипнуло в коридоре -
ни пол, ни дверь. Он действительно ходил бесшумно, как кошка.
Я подождал две минуты, рассматривая полученную медаль. Матовый кружок
из бронзы с барельефом головы в лавровом венке, похожей на головы римских
императоров. На оборотной стороне девушка в тунике водружала урну на
украшенный постамент. Вокруг царственной головы вилась надпись латинскими
буквами:
IOZEF XIAZE PONIATOWSKI
Вокруг девушки в тунике той же вязью завивались уже слышанные мною
слова:
ZYL DLA OYCZYZNY. UMARL DLA SLAWY
Понятовский? Что я знал о нем? Наполеоновский маршал, племянник
последнего короля, незаурядный военачальник и политический неудачник, так
и не получивший от Наполеона заветной польской короны. Бонапарт обманул
его, не восстановил Польши, и даже в наспех созданном им Великом
герцогстве Варшавском Понятовский получил только военное министерство.
Погиб он доблестно в одной из наполеоновских битв, забытый императором,
трон под которым уже шатался. Не Бонапарт, а польские патриоты выбили
тогда эту медаль: "Жил для отчизны, умер для славы". Кому-то из нынешних
американских поляков, должно быть, очень нравился этот лозунг. Мне - нет.
Неточный, без адреса. Почему только для славы? Для какой славы? У кого?
Для славы умирали и недостойные, даже Герострат. Я внутренне усмехнулся
пафосу Жиги, с каким он вручил мне эту медаль: интересно, когда и зачем
она могла мне понадобиться?
Я сунул ее в карман и, не оглядываясь на мертвых налетчиков, вышел из
комнаты. Дверь на улицу, как и было условлено, поскрипывала на петлях,
открытая настежь. Меня встретили безлюдная улица, плеск дождя на асфальте,
желтый свет фонарей в алмазной дождевой сетке. Я перебежал под дождем к
тому же навесу напротив, где стоял Лещицкий. Он и теперь стоял там же,
всматриваясь в танец дождевых струй в пучке света. И мне опять показалось,
что они раздвоились, как в глазах у человека, страдающего
головокружениями.
ФА
Я тут же посмотрел на часы: без пяти десять. Чушь какая-то! Ведь у Жиги
я пробыл верных полчаса. Может, часы забарахлили? Я снова приложил их к
уху: нет, шли.
- И дождь идет, - так же, не глядя на меня, проговорил Лещицкий, - а
такси нет.
- Вон оно, пошли, - сказал я и шагнул навстречу вынырнувшему из темноты
такси.
- Поезжайте без меня, - решительно отказался Лещицкий, - не люблю
желтых машин.
Убеждать его я не стал, сел рядом с шофером, назвал адрес. Вольному
воля, пусть остается, если хочется мокнуть. Потом я пожалел, что не узнал
его адреса: занятный все-таки человек. Но я тут же забыл об этом: в кабине
было светло и жарко, быстрая езда убаюкивала, мысли путались. Я постарался
вспомнить, что произошло со мной до встречи с Жигой, и не мог. Кто-то
стрелял или где-то стреляли. Может быть, об этом рассказывал Лещицкий, а я
забыл? Кажется, он действительно о чем-то рассказывал. О чем? Что-то
случилось с памятью, какой-то провал, вакуум, муть. Я помню только
происшедшее четверть часа назад. Двух человек убил Жига из-за портьеры. У
меня на глазах. А я как ни в чем не бывало - даже сердце не дрогнуло -
перешагнул и ушел. Странно только то, что часы как показывали без пяти
десять, так и остановились. Да не остановились же, шли! Я посмотрел на
циферблат: десять. Неужели только пять минут прошло?
Я обратился к водителю:
- Сколько на ваших?
Спросил по рассеянности по-польски, но вместо естественного "что, что?"
услышал обрадованное: "Пся кошць! Земляк!" Усталое, потное лицо его сияло
доброй улыбкой. Она обнажала розовые десны и выбитые зубы, только по краям
торчали два гнилых корешка. Однако он был совсем не стар, этот
широкоскулый крепыш в рубашке-расписухе: лет тридцать семь - сорок, не
больше.
Мы уже подъезжали к моей гостинице, как он вдруг затормозил и подрулил
к тротуару:
- Надо же потрепаться, в кои-то веки земляка встретил. Тоже эмигрант?
- Нет, - сказал я, - недавно приехал.
- Откуда?
- Из Польши.
Он сразу остыл, улыбка погасла, и в ответ я услышал уже нечто совсем
неопределенное:
- Бывает, конечно.
- А ты почему не на родине? - в свою очередь, спросил я.
- Кому я там нужен без пользы?
- Шоферы везде нужны.
Он покрутил ладонями, широкими, как лопаты, и опять засиял:
- Я и в армии шофером был.
- В какой армии?
- "В какой, в какой"! - повторил он с вызовом. - В нашей. Из России до
Тегерана, туда-сюда, шатало-мотало, из-под Монтекассино сутки на брюхе
полз... "Червоны маки на Монтекассино..." - зло пропел он и сплюнул в
окошко. - А теперь опять баранку кручу. Маюсь по малости.
- Так подавай заявление, вернешься, - сказал я.
Он не спрашивал меня о нынешней Польше - это я сразу заметил. Либо он
был вполне удовлетворен тем, что знал о ней, либо это его просто не
интересовало.
- Кому я там нужен без пользы? - повторил он. - Вот найду кое-что. Так
и другая цена мне будет. Что здесь, что там. Только бы найти, а уж кто-то
из наших прячет определенно.
- Письма, что ли? - спросил я легкомысленно.
Он весь подобрался, как кошка перед прыжком.
- А что ты знаешь о письмах?
- Одни прячут их, другие ищут. Смешно, - сказал я и прибавил: - Кончай
треп, приехали. Давай к углу.
- Закурить есть? - спросил он хрипло.
Мы закурили.
- Так земляки не прощаются, - заметил он укоризненно. - Есть тут одно
местечко. Недалеко. Слетаем?
Я вспомнил насмешки Лещицкого над моей осторожностью и безрассудно
кивнул:
- Слетаем.
Он газанул. Рванулись навстречу темные массивы домов без реклам - на
окраине даже в таких городах темновато. Я закрыл глаза, не пытаясь
узнавать улиц. Не все ли равно, какое это "местечко", и не все ли равно?
где.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг