- Он не уйдет, - сказал Чарли.
Кордона снова почуял опасность. Но поздно. Долговязый в белой фланели,
оказавшийся бритым, плечистым парнем лет тридцати, уже подходил к стойке.
- Угости сигаретой, друг, - сказал он.
Кордона потянулся к карману, но долговязый кивком указал на
запечатанную пачку "Кэмел", вместе с зажигалкой небрежно брошенную на
стойку.
- Зачем искать? Курево под носом.
- У меня для друзей есть особые, - нашелся Кордона.
- А мне нравятся эти. - Долговязый отогнул борт пиджака и показал
медный значок Интерпола. - И подай мне ту пачку, которую ты поймал, -
обернулся он к бармену.
Этим и воспользовался Кордона с почти одновременной реакцией. Прямым
справа в челюсть, вложив в удар всю тяжесть своих ста килограммов, он
опрокинул долговязого на пол.
- Верни товар. Передам после, - торопливо бросил он бармену.
И, пока тот с сифоном приводил в чувство упавшего, Кордона уже ехал с
Беном в "Альгамбру". "Не догадается и не успеет, - думал он, - а Элис,
видимо достаточно преданная Смайли, пригодится для связи с Чарли".
...Профессиональный удар! Школа. Я бы так не мог. И как болят костяшки.
А я даже не могу поднести руку к лицу, чтобы посмотреть, не сбита ли кожа
на суставах. Сколько раз солгал этот гангстер! И по привычке, и по
расчету. Теперь он солжет Элис, и не только для того, чтобы использовать
ее как посыльного. Солжет с наслаждением, чтобы отомстить мне, потому что
я уже мешаю. Слишком много знакомств - уже не выгода, а помеха. Количество
переходит в качество, как говорит Рослов. А Элис ждет. Пуар уже
предупредил ее о моем приезде. Старый пьяница не обратил внимания на слова
подонка: "Пусть ждет, никуда не уходит". Я бы никогда так не сказал. Куда
ей уйти, когда дежурство не кончилось. Старшая по этажу отеля "Альгамбра"
всегда на месте. Может быть, мы с ней пошли бы в бар после дежурства - она
верит мне, как чековой книжке. И знает при этом, что я никогда не женюсь и
ее не сделаю миссис Смайли. А все же не променяет меня даже на Грегори
Пека [известный американский киноактер]. Интересно, что скажет этот лгун.
Времени у него действительно мало. Он то и дело поглядывает на часы и
скалится, как собака, готовая укусить. Остановились. Выходим из машины.
Обиженному Бену кивок и мелочь, ни полслова привета. Да смотри же в оба,
Бен! Ведь это не я. Не я. Разве я так расплачиваюсь? Разве я так прощаюсь?
А Бен не уезжает, ждет. Знает, что Смайли снова понадобится машина, хотя
эта тварь и не подумала предупредить. Невежливость и просчет. Или он будет
дожидаться в "Альгамбре"?
"Сошло", - облегченно вздохнул Кордона после пятиминутного разговора с
Элис. Ни одного промаха. Ни разу не дал он почувствовать в нем чужого.
Сразу поддел ее на крючок.
- Скучно, детка? - спросил он, ухарски подмигнув, как герой вестерна
кельнерше в ковбойском салуне. - Ну а теперь - все. Конец. Впереди одна
радость, без тревог и сомнений.
- Шутишь? - не поверила Элис.
- И не думаю, - продолжал Кордона, не давая ей опомниться и
поразмыслить. - Мне уже осточертело мое привольное одиночество. Мне нужна
миссис Смайли.
Она покраснела.
- А почему? - давил Кордона. - Вон собор на горе. Видишь? Только одно
условие.
Глаза ее потемнели. "Какое угодно", - сказали глаза.
- Положишь в сумку эти вещички. - Он выгрузил на стол замаскированные
ампулы. - Поедешь в "Майами-Бич". Бармена Чарли знаешь? Тем лучше. С
подъезда не входи. Войдешь со служебного, и только в том случае, если
поблизости нет полицейских и посторонних. Вызовешь Чарли и передашь ему
все, если никого возле не будет. В противном случае жди или возвращайся.
Чарли передаст тебе деньги. Это на свадьбу. Вручишь мне их в отеле
"Хилтон", шестой этаж, номер триста одиннадцать. Если дверь заперта, не
стучи. Вот ключ. Открой и дожидайся. Есть джин, кюрасо и виски. Можешь
сделать коктейль.
- Когда ехать?
- Сейчас.
- Не могу. Я на дежурстве.
- Посади кого-нибудь на свое место.
- Нельзя. Если узнает управляющий, могу потерять место.
- Плюнь. Миссис Смайли не надо служить в отеле.
"Операция Элис" отняла не более двадцати минут. "А девчонка - прелесть,
- подумал Кордона. - Жаль, времени нет". Пусть подает в суд на Смайли за
нарушение обещания жениться или идет с ним в мэрию или в собор на горе. А
он. Кордона, уедет с пачкой долларов в кармане сегодня же вечером. Его
фруктовый рефрижератор все еще стоит у причала. К ночи погрузится.
С этими мыслями Кордона поднялся к себе на шестой этаж и открыл взятым
у портье ключом отведенные ему апартаменты. И тут же охнул. Кто-то
вывернул назад его левую руку, а на правой щелкнул наручник. Другой
наручник замкнулся на руке нападавшего.
- Пошли, Смайли, - сказал парень с наручником.
- Поторапливайся, - прибавил его напарник, ткнувший Кордону чем-то
металлическим в бок.
Тот сразу догадался чем.
"Попалась Элис и раскололась", - подумал он, вздохнул и покорился
судьбе. Он даже не потребовал у задержавших его показать значки. Зачем?
Все и так ясно.
...Ему ясно. Думает, что арестован Интерполом. Идиот. Ну а мне ясно?
Что я знаю, кроме того, что это мои ночные визитеры из Штатов? Что им
понадобился именно Смайли, а не Кордона. Что их тревожит бизнес Смайли, а
не контрабанда наркотиков. Но зачем понадобился? Почему тревожит? Этот
подонок теперь будет лгать им, губить мою репутацию, как погубил ее в
глазах таможенников, Гривса, Чарли и Элис. Нет больше честного Смайли,
есть обманщик Смайли, лгун, лгун, лгун. Неужели так и не наступит
расплата? И кто будет расплачиваться - я или он?
Сейчас мы подъезжаем к белому двухэтажному особняку за чугунной
плетенкой ограды. Гаревая дорожка ведет к подъезду. Никакой вывески.
Понятно почему - здесь не рекламируют свой бизнес. Мы оба это знаем. Он
молчит, а у меня нет права голоса. Две жизни в одном теле, как пара
рельсов, которые не разойдутся до первой стрелки. Когда же будет наконец
эта стрелка?
С Кордоны сняли наручники и закрепили зажимы для датчиков. Кресло на
колесиках подвезли к аппарату, похожему на спрута с разноцветными
проводами щупалец. Вместо глаз у него рычаги управления, а вместо рта
прорез с валиком для бумажной ленты и с упором для перьев автоматических
самописцев. "Детектор лжи", - подумал Кордона и спросил, сорвавшись на
хрип:
- Проверять будете?
Парни, неизвестные Кордоне, переглянулись. Один - лысый, обрюзгший,
видимо любитель выпить; другой - подтянутый, кривоносый, хищный.
- Сиди смирно, - предупредил он, - объяснять ничего не буду: некогда и
незачем. Датчики реагируют на движение, давление, дыхание и пот. Соврешь -
что-нибудь да просигнализирует.
- А потом? - спросил Кордона.
Оба парня - теперь уже в белых халатах - переглянулись.
- Узнаешь. Лучше не ври. Тебе же лучше, - сказал лысый.
- Включаю, - перебил его напарник.
Что-то загудело, как бормашина. Кордона ничего не почувствовал, кроме
стесненности в движениях.
- Теперь отвечай кратенько на любой вопрос.
- Только "да" или "нет"? - прохрипел Кордона.
- У нас более совершенная аппаратура. Реагирует на любую реплику, если
она лжива. Но не распространяйся. Лучше короче.
- Где русские? - спросил кривоносый.
- Какие?
- Отвечай без вопросительных знаков. Где твои русские? В Гамильтоне?
- Я не знаю, о ком вы говорите.
Удар тока пронизал все тело Кордоны. Смайли это ощутил, но даже не
дернулся. Дернулся Кордона.
- Что они ищут на острове?
- Не знаю.
Аппарат не среагировал. Парни в белых халатах переглянулись. Но так и
должно было случиться: не зная русских, Кордона не знал, что они могут
искать, а Смайли тоже не знал, что могут искать русские, находящиеся, как
и он, в состоянии прострации.
- Они не откровенничают с тобой, Смайли?
- Я не Смайли, - признался Кордона.
И солгал. Новый удар тока потряс его тело. Он взвизгнул.
- Не визжи. Не поможет. Лучше не ври. Имя?
- Кордона. Фернандо Кордона.
Опять удар тока. Кордона подпрыгнул вместе с креслом, опутанный
проводами.
- Говорили: не ври, - сказал кривоносый. - Мы тебя пятый год знаем.
Кордона заплакал.
- Я не вру. Я контрабандист. Я подпольный торговец наркотиками. Я
провез из Штатов сто ампул... Матерь Божия! Спросите у Чарли из
"Майами-Бич".
Аппарат не ответил. Кордона облегченно вздохнул. И опять переглянулись
парни в халатах. Неужели Смайли связался с наркотиками?
- Сменил бизнес, Смайли?
- Да.
Еще раз подпрыгнуло под током тело Кордоны.
- Зачем же врешь?
- Я не вру. Я ничего не менял. Я всегда провозил наркотики. На Багамы,
на Ямайку, на Гаити. И сейчас провез. Ампулы у Элис из "Альгамбры" или у
Чарли. Я не Смайли, я только похож на Смайли.
- Не Смайли? - переспросил лысый.
- Нет.
Тело Кордоны снова подпрыгнуло, но уже без сознания.
- Может, свяжемся с Интерполом, Мак? - спросил кривоносый, выключив
аппарат.
- Слабак, - сказал лысый.
- Если заставить себя верить в то, что говоришь, аппарат не
подействует. Сила воли нужна. Я знал многих, которые обманывали эту
штуковину. Значит, в Интерпол?
Лысый кивнул.
А Смайли все-таки обманул их. Его, именно его, тело, уже потерявшее
сознание Кордоны, хотя и скорченное током, источало блаженство. Откуда мог
знать Кордона, что он отчужденный? Не Кордона и не Смайли. Все ложь. И да
- ложь, и нет - ложь. Не знает русских - ложь, потому что он Смайли. Не
торгует наркотиками - ложь, потому что он Кордона.
"Лысый прав - слабак! Будь я в этом черепе, обманул бы эту штуковину. С
удовольствием бы обманул. Редкий случай, когда ложь доставила бы мне
удовольствие. Зато я теперь все знаю о лжи: как чувствуешь, когда лжешь по
привычке, когда во спасение, когда из страха и когда из мести".
- Я тоже, - сказал Голос.
8. РАССКАЗ О СОВЕСТИ
Розовый сумрак качался вокруг Янины, как на лодке в мертвую зыбь в
предрассветном тумане, чуть-чуть подсвеченном солнцем. Она уже ничего не
чувствовала - ни сердца, еще минуту назад тревожно стучавшего в груди, ни
крови, приливавшей к щекам, ни жары. Казалось, она умерла и душа ее, по
христианскому вероучению, еще витает над телом. "Какая чушь, - усмехнулась
мысль, - просто отключилось сознание. Как во сне или под гипнозом".
- Это не гипноз, - сказал Голос, - гипноз еще будет. Это как в театре -
увертюра к драме. Играет оркестр, в зале тихо, вот-вот взовьется занавес.
- Раздвинется, - машинально поправила Янина.
- Все равно. Когда-то он подымался, когда-то его вовсе не было.
Впрочем, я никогда не сидел в зрительном зале и не слышал оркестра. Как
мало я еще знаю и как много надо узнать.
- От меня?
- И от тебя. Я сделаю с тобой то, что сделал сейчас с твоими друзьями.
Или не совсем то. Почти, как у вас говорят о приближенных вариантах. Я не
раздваиваю твоей личности - только психику, освободив некое надсознание,
которое и даст мне то, что ты в силах дать.
- Что же именно? - Мысль рождалась нормально, как рождается она в
процессе ничем не осложненного мышления.
- Что есть совесть? - спросил в ответ Голос.
В живой беседе Янина бы засмеялась. Потом задумалась. Потом ответила,
может быть, даже не очень уверенно. Сейчас чистая ее мысль откликнулась не
задумываясь.
- Реакция нервной системы на противоречия между поступками человека и
его нравственными принципами.
- Это философски, а математически?
- Затрудняюсь ответить. Впрочем... кто-то пустил крылатое словечко:
совесть - это обратная связь. А можно и так: оптимальный вариант
столкновения двух взаимно исключающих величин. В данном случае - функций
сознания и мышления. Исключение такого столкновения исключает и совесть.
Можно найти и другую формулу. Ответов много.
- Я знаю все, - сказал Голос, - и все о реакции организма на такое, как
ты говоришь, столкновение. Все изменения, какие вызывает оно в
сердечно-сосудистой системе, дыхании, функциях эпителия и потовых желез и
даже в химическом составе крови. Но я не знаю твоих эмоциональных
состояний. Эту информацию и даст мне опыт. Он не долог и физически
безболезнен. Внимай.
Розовый сумрак, качавшийся в отчужденных глазах Янины, растаял, будто
развеянный ветром. Но ветра не было: "кондиционерки" создавали приятную
прохладу при закупоренных окнах и закрытых дверях. Янина сидела в уголке
шикарного нью-йоркского бара вместе с Рословым. Почему нью-йоркского? Этот
вопрос могло задать только надсознание Янины, хорошо знавшей, что
находится она в палатке "белого острова"-рифа, в сознании же Янины из бара
такой вопрос даже не возникал, она воспринимала и свое пребывание в
Нью-Йорке и в этом баре в компании с Рословым как нечто должное, заранее
обусловленное. Рослов рассказывал ей содержание какого-то ковбойского
фильма, просмотренного им по телевизору в гостинице, рассказывал смачно,
по-актерски подыгрывая, но Янину это не развлекало. Рослов сейчас напомнил
ей трактирщика из Забже в ее трудном послевоенном детстве, когда она мыла
посуду в трактире, помогая перебивавшейся без мужа матери. У трактирщика
была такая же иссиня-черная борода, и он так же прятал глаза, когда
говорил сальности забегавшим девчонкам. Рослов сегодня не развлекал, даже
отталкивал какой-то своей необычностью. Янина с кораллового острова,
наблюдавшая как бы со стороны эту встречу, тоже заметила, что Рослов - не
Рослов. И голос наиграннее, и поведение развязнее, и не свойственная ему
манера отводить взгляд, отворачиваясь или опуская веки. Янина из бара не
анализировала этих различий, она инстинктивно замкнулась в себе и
помалкивала, прихлебывая остывший кофе. Мысль ее блуждала по цепочкам
ассоциаций от детства к юности в Московском университете, к знакомству с
Рословым, уже и тогда щеголявшим своей траурной бородой и резкостями,
подчас обидными, по адресу своих однокурсниц. Доставалось порой и Янине,
но Рослов ей нравился. Нравится и теперь, пожалуй, даже больше, чем
прежде, потому что юношеская угловатость исчезла, а резкость смягчилась
необидной, веселой иронией.
Надсознание Янины с безотчетной тревогой регистрировало их тихий
диалог.
- То есть глупство, пани Желенска, то есть глупство.
- Не надо, Анджей.
- Я не понимаю твоего упрямства.
- Мы еще не перешли на "ты".
- Перейдем. Я предупреждаю события. Когда люди друг другу нравятся,
незачем туманить мозги условностью.
- Не расписывайтесь за меня.
- Так я ж не любви прошу, а простого одолжения. Как друг и коллега. Мы
люди одной специальности. Если знаешь ты о работе Мак-Кэрри, могу знать и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг