Барнс оказался провидцем. Вариант Игер-Райта подогрел славу Селесты, но
уже не под флагом науки. Рядовые читатели объявлений и крупнейшие
рекламодатели одинаково встревожились: а что будет с миром, если исчезнет
секретность? Спроси Селесту, и станет явной любая тайна, от интимной до
государственной. А законный обман, на котором испокон веков держалась и
держится частная коммерческая инициатива, будет немедленно разоблачен и
конкурентом и потребителем. И, отражая крик души перепуганного читателя,
обозреватель лондонской "Дейли миррор" так прямо и вопрошал: "Каким же
будет наше общество без тайн и секретов? Что предпримут держатели акций и
пайщики банков, обнаружив дутые фонды и опустевшие кассы? Что ожидает
магнатов новейшей электронной промышленности, созданной для
рассекречивания коммерческих тайн? Что станут говорить владельцы патентов
на аппаратуру для дистанционного подглядывания и подслушивания? Не
угрожает ли нам новая эпидемия самоубийств, быть может самая страшная со
времени экономического кризиса тридцатых годов? Или междоусобные войны в
окопах акционерных обществ и на полигонах бирж, банков и ссудных контор?
Нет тайны - нет кредита, нет доверия, нет спокойствия. Я не обижу
читателей, если спрошу от их имени: а нужен ли вообще миру Селеста и не
разумнее ли обойтись без него?"
- Неужели все это всерьез? - удивился Рослов, передавая Барнсу номер
газеты, когда они втроем с Яниной разбирали у Смайли утреннюю почту
конторы.
- А вы думаете, он шутит?
- Признаться, да.
- Вы плохо знаете англичан, - усмехнулся Барнс. - Чаттертон не шутил,
когда подделывал Шекспира, а Макферсон придумал Оссиана не из присущего
ему чувства юмора. Английский юмор не маскируется. Поэтому читатели
никогда не обижались ни на Джерома, ни на Вудхауса. А вот на автора "Дейли
миррор" обиделись. Именно потому, что он не шутил, допуская, что частная
инициатива не всегда честная инициатива. Нельзя обнажать святыню среднего
англичанина. Иначе он возьмет под защиту даже Селесту. - И Барнс
процитировал: - "Тайны может разглашать любая электронно-вычислительная
машина. Она же может и оберегать их. Все зависит от управления. Не
задавайте Селесте коварных вопросов, поставьте барьер для таких вопросов,
железное сито для нездорового любопытства, холодный ум цензора. Есть тайны
- и тайны. И только специалисты, облеченные доверием общества, могут
определить, какие тайны полезны и какие опасны для нашего политического и
экономического прогресса". Это письмо в редакцию "Таймс", подписанное
консультантами трех лондонских банков, - пояснил Барнс. - Как видите,
может быть и такое понимание контактов.
Действительно, понимание контактов с информативным феноменом было
различно не только в Англии. Рослов и Яна разложили все газетные вырезки
на стопочки примерно с одинаковым набором высказываний. Наборы
распределили по темам:
Изоляция Селесты.
Ограничение и цензура контактов.
Вне науки.
Только наука.
Божий промысел.
"Изоляционисты" настаивали на полном отказе от каких-либо контактов.
Уничтожить Селесту никто не предлагал. Как уничтожишь что-то невидимое, не
определимое никакими приборами и неизвестно где пребывающее - в атмосфере
ли, в стратосфере или, быть может, в околоземном космическом пространстве,
- словом, нечто невещественное, но обладающее достаточными защитными
средствами против вмешательства земной техники. Но изолировать информарий
можно. Ограничить потребление информации за счет непосредственных
контактов с человеком, помешать использованию разума и чувственного
аппарата человека, как проявителей и корректоров информации, - это в силах
и возможностях человечества. Мощный военно-морской кордон вокруг "белого
острова" надежно отрежет его от людей. Изолируют же у нас склады
радиоактивных материалов или другие особо опасные для человека места. А
кто скажет, что Селеста не представляет такой опасности? Кто это докажет?
А может быть, эта недоказанная неведомая опасность начисто сотрет все то,
что извлечет из контактов наука?
"Изоляционистам" возражали "лимитаторы". Отрицая неведомую, а потому и
недоказуемую опасность, они предлагали рецепты для защиты от опасности
ведомой и доказательств не требующей, вроде угрозы устранения законной
секретности. "Лимитаторы" требовали создания особого цензурного фильтра
для контактов с Селестой, предварительного рассмотрения всех вопросов,
которые могли быть заданы информарию.
Барнс перелистал подобранные им газетные вырезки.
- Есть и другие проекты, - сказал он. - Баумгольц и другой наш общий
друг, Чаррел, не сговариваясь, фактически предлагают поставить Селесту вне
науки. Они не отвергают изучения его как феномена, но решительно отрицают
ценность взаимных информативных контактов. Отдайте Селесту на откуп кому
угодно, кроме науки. Наука, как Пилат, умывает руки и отправляет Селесту
на Голгофу военных, коммерческих и прочих секретов. Не удивлюсь, если опыт
Игер-Райта найдет последователей. - Барнс, перебирая вырезки, читал
заголовки: - "Мы не боимся игры с открытыми картами. У нас хватит
долларов, чтобы оплатить ставки". Это, между прочим, мультимиллионер Фоке
из прославленного Далласа. "Нет больше тайн - тем лучше. Перейдем к
здоровой конкуренции джунглей". А это его коллега из Орегона. "Отстраним
коммунистов от контактов с Селестой. Пусть "очеловечивается" под началом
стоящих американских парней". По-моему, эта берчистская реприза по вашему
адресу, Рослов. А вот и концовка: "Кто владеет тайнами нашего мира, тот и
станет его владыкой". - Барнс вздохнул и добавил: - Я не коммунист и не
социалист, но могу честно сказать, что наиболее трезво и разумно пишут
только в Москве.
Московские газеты не полемизировали с трескотней Запада. В заявлении
ТАСС кратко указывалось, что по инициативе советских представителей в
Организации Объединенных Наций достигнуто соглашение о подчинении
создаваемого ЮНЕСКО международного научного института под условным
названием "Селеста-7000" непосредственно Совету Безопасности ООН. Все
дальнейшие шаги в этом направлении, равно как и взаимный информативный
обмен с бермудским феноменом, допускаются лишь с ведома и разрешения
Совета Безопасности или уполномоченных им организаций и лиц.
Одновременно опубликованное обращение руководства Академии наук СССР к
ученым всего мира так же категорично и ясно выражало свое согласие с
подчинением деятельности института "Селеста-7000" непосредственно Совету
Безопасности и ограничением проблематики контактов исключительно
интересами мира и научного прогресса. По мысли авторов обращения, с такими
вопросами, как тематика, важность и очередность контактов, мог бы
справиться специальный координационный комитет, избранный руководством
института и утвержденный Советом Безопасности. Обращение также
предостерегало ученый мир Запада от безответственных раздувателей новой
антикоммунистической истерии, возвращающей человечество ко временам
"холодной войны".
- С удовольствием подписываюсь, - заключил Барнс. - Разумно. Точно.
Целесообразно. Даже сравнить нельзя с этой стопочкой, которую хочется
смахнуть в корзину. Я не жду специальной римской энциклики, но когда мне
подсовывают вместо нее бред католического профессора Феррари о мировом
разуме, меня тошнит. Мировой разум, оставляющий свои частицы-информарии на
каждой планете, заселенной гуманоидами, а сам пребывающий во вселенском
океане Дирака, оказывается не кем иным, как Богом-отцом, утверждающим в
мире свое вездесущие и всеведение. Хорошо? Разумно? Точно? И заметьте,
опубликовано не в Ватикане, а в Лондоне, и не в какой-нибудь сектантской
листовке, а в колонке писем в редакцию "Таймс". Вот так. - Барнс брезгливо
вынул листок из пачки. - Надеюсь, вы не будете возражать, если я пошлю эту
вырезку епископу Джонсону? Пусть порадуется.
Но Джонсон не обрадовался. Он тоже написал письмо в редакцию "Таймс", и
оно тоже было напечатано как сенсация. Служитель Бога и один из свидетелей
его промысла на Земле отстегал католического профессора, как нашкодившего
мальчишку.
"Я не был в космосе и не могу экспериментально опровергнуть гипотезу
синьора Феррари о мировом Разуме, якобы пребывающем в межзвездном
пространстве. По-моему, она уже опровергнута советскими и американскими
космонавтами. Но вторую гипотезу ученого-теолога о пребывании частицы
этого Разума у нас на Земле могу опровергнуть и я. Частица эта в
непосредственном контакте со мной и моими друзьями решительно отвергла и
свое божественное происхождение, и свою якобы мировую всеобщность. Мне бы
очень хотелось лично связать апологета мирового Разума с продуктом его
философии, чтобы лишний раз убедиться в превосходстве просто разума над
всеми измышлениями о мировом".
- Как бы не пришлось вам снять облачение, ваше преосвященство, -
развеселился Барнс, прочитав опубликованное письмо епископа. - Письмецо-то
не по сану. А что вы еще умеете? Ничего. Ни хоккеистов тренировать, как
патер Бауэр, ни стрелять по мишени, как пастор Андерсон.
- Не унывайте, епископ, - сказал Рослов. - Вы всегда можете сменить ваш
черный сюртук на твидовый пиджак со шлицами, а воротничок надеть
обыкновенный, как все мы, грешники. На работу же ходить не в собор на
горе, а в институт на побережье. Нам ведь понадобится эксперт-теолог.
Рослов делал это предложение уже в качестве официального лица. От
Советского Союза в руководство института "Селеста-7000" были выдвинуты
доктор физико-математических наук Андрей Рослов и член-корреспондент
Академии наук СССР Семен Шпагин.
28. МЕМОРАНДУМ ШПАГИНА
Избрание Шпагина членом-корреспондентом Академии наук было для многих и
для него самого неожиданным. Когда сообщение об этом достигло отеля
"Хилтон" в Гамильтоне, Янина лукаво спросила Рослова:
- Не завидуешь, Анджей?
Чувство зависти всегда было чуждо Рослову, во-вторых, он по-братски
любил Шпагина. Поэтому он сказал:
- Знаешь, кто-то отлично сострил: двуликий Янус, древнеримский Бог, был
очень растерян - он получил от Юпитера приглашение на пир со штампом "на
одно лицо". Семка сейчас, должно быть, так же растерян. Мы ведь
близнецы-двойняшки в науке. Мыслишка у одного, мыслишка у другого,
единожды два - открытие. А тут билет со штампом "на одно лицо".
Рослов не ошибся. Растерянный Шпагин прислал телеграмму: "Не
поздравляй. Смущен, расстроен, отказался бы, если б такой отказ был
тактичным. Но мне объяснили, что причиной избрания было не столько наше
открытие, сколько мой проклятый меморандум. Считай это нескорректированной
ошибкой случая вроде пресловутого билета со штампом "на одно лицо".
Двуликий Янус".
Телеграмму Шпагин послал с трудом: ее не хотели принимать, считая
шифровкой. Пришлось писать объяснительное письмо, заверенное месткомом. А
меморандум, упомянутый в телеграмме, объяснения не требовал: о нем уже
знал весь мир, включая московских телеграфисток.
Собственно, это был не меморандум (так назвали его уже за границей), а
доклад на состоявшемся в Москве в то время симпозиуме по вопросам
биокибернетических исследований, дерзкая попытка объяснить все:
происхождение бермудского феномена, его появление на Земле и связанные с
ним физические аномалии, а также программу и алгоритмы его работы -
механизм настройки и отбора информации, ее восприятия и корреляции,
хранения и воспроизведения в процессе ассоциативного мышления. Шпагин шел
и дальше, пытаясь разгадать и самый процесс мышления феномена,
мысли-суждения, мысли-воли, диктующей решение задачи на основе уже
накопленной информации. Не сговариваясь с Рословым, он пришел к тем же
выводам о селекторе, как о самопрограммирующейся системе, способной
изменяться в зависимости от воспринятой информации и непосредственного
информативного контакта с человеком.
Его доклад на симпозиуме сравнивали со взрывом "сверхновой".
Академическая рутина научного сборища, спокойное течение сменяющихся
докладов и сообщений, приоритет высоких научных репутаций и
благовоспитанная смелость молодых, еще не ставших авторитетами, - все это
раскололось, сместилось, смешалось, вспыхнуло. Снова столкнулись знакомые
вариации архаистов и новаторов, типичных для любой научной среды.
Коэффициент уважения к авторитетам снизился до нуля, молодые кандидаты
наук отважно опровергали академиков, да и ядро академиков утратило свою
однозначность.
А доклад Шпагина перешел границы, проник в западноевропейскую науку,
пересек океан. Сайрус Мак-Кэрри телеграфировал: "Поздравляю. В основу
работы института "Селеста-7000" положен уже не мой, а ваш меморандум.
Черный ящик вы сделали белым". Рослов тоже прислал телеграмму: "Не задирай
носа, помни, что Колумб, а не Америго открыл Америку. Когда оглашался твой
меморандум, супруги Кюри уже начали обучение селектора". На телеграммы
Шпагин не отвечал: он уже ехал в Гамильтон в качестве второго
представителя советской науки.
Но "Меморандум Шпагина" приобрел известность не только в научных
кругах. Эти два слова вошли в сознание уже по признаку неразрывности имен
собственного и нарицательного, подобно тому как неразрывно это сочетание в
таких словах, как рычаг Архимеда, таблица Менделеева или бином Ньютона.
Две страницы московского иллюстрированного еженедельника создали Шпагину
эту неразрывность с его меморандумом. Сотрудник журнала накануне его
отъезда взял у него интервью и пересказал услышанное, кое-что упростив, а
кое-что недодумав, в форме чередующихся вопросов и ответов. Один
американский корреспондент в Москве передал этот пересказ в свою газету, а
далее уже действовала цепная реакция: пересказ пересказывался, сокращался
и перепечатывался, пока миллионы читателей во всем мире не разобрались в
механизме бермудского "черного ящика".
Вот как это было вначале.
Вопрос. Что вы могли бы добавить к газетным откликам на ваш доклад на
симпозиуме? Обобщенность и краткость их не дают читателю достаточного
представления о бермудском феномене. Вы действительно убеждены в том, что
это посланец внегалактической цивилизации?
Ответ. Может быть, из нашей метагалактики; может быть, из более далеких
глубин Вселенной. Предполагать трудно. Вероятно, где-то в космосе
находилась или находится отправная станция, с которой одновременно или
поочередно выходили в межзвездное пространство аналогичные объекты, так
сказать, по разным "адресам".
Вопрос. Вы убеждены, что "адреса" выбирались точно?
Ответ. Едва ли. Видимо, программа полета и поиски "адреса"
обусловливались какими-то неизвестными нам параметрами. Солнечная система
и наша планета, как будущее местопребывание объекта, были, вероятно,
продиктованы настройкой его "индукторов" на соответствующие "рецепторы"
нашей земной биосферы.
Вопрос. Значит, и Бермуды, возможно, запланированная точка приземления?
Ответ. Не думаю. Должно быть, это просто один из наиболее подходящих
для посадки естественных "космодромов", оказавшихся в поле восприятия
приземлявшегося объекта.
Вопрос. Вы сказали не "в поле зрения", а "в поле восприятия". Почему?
Ответ. Потому что объект, о котором идет речь, не обладает присущим
человеку чувственным аппаратом, но может обладать более широким по
диапазону и более чувствительным по точности приема аппаратом восприятия
окружающего мира.
Вопрос. Вы считаете его живым существом или машиной?
Ответ. Это не живое существо, потому что оно искусственно создано для
выполнения определенной программы, но и не машина в том смысле, как мы ее
понимаем - устройство той или иной технологической сложности,
сконструированное из прошедших специальную обработку металлов, пластиков,
сплавов и других природных или синтезированных соединений. И в то же время
это несомненно саморегулирующаяся и самопрограммирующаяся система,
созданная как некая комбинация волн и полей всех известных, а возможно, и
неизвестных нам видов энергии.
Вопрос. В газетных отчетах о феномене мы обычно читаем: "нечто
невидимое и неощутимое, невещественное и нематериальное". Сгусток энергии,
а не материи. Так ли это?
Ответ. Не так. "Нечто невещественное и нематериальное" - это
коллоквиальная форма, определяющая явления, недоступные нашим органам
чувств. Мы, материалисты, не противопоставляем энергию материи. Энергия
тоже материя, вернее, мера физических видов движения материи. Скорость
поезда и порыв ветра, световой луч и нейтринный поток - все это лишь
разные виды движения материи. И физические поля от электромагнитного до
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг