Александр Абрамов, Сергей Абрамов.
Селеста-7000
-----------------------------------------------------------------------
"Серебряный вариант". М., Центрполиграф, 1997.
OCR spellcheck by HarryFan, 11 October 2000
-----------------------------------------------------------------------
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РОЖДЕНИЕ СЕЛЕСТЫ
- Что это ты несешь? - строго спросила
Гусеница. - Ты в своем уме?
- Не знаю, - отвечала Алиса. - Должно
быть, в чужом.
Л.Кэрролл. Алиса в Стране чудес
1. ВСТРЕЧА В ОТЕЛЕ
Многое удивительное в жизни начинается с пустяков. В данном случае - со
встречи в отеле. То был ветхий, старомодный отель, вернее,
гостиница-пансионат, облюбованная главным образом нью-йоркскими
старожилами. Жили в ней посезонно преимущественно актеры не из крупных и
годами - холостяки и старые девы, сумевшие сберечь кое-что, как говорится,
на черный день. Жили в пропыленных, прокуренных и захламленных номерах, не
ропща и не жалуясь, потому что роптать бесполезно, а жаловаться некому. Да
и само расположение гостиницы в городе служило как бы предостережением для
строптивых и недовольных: в десяти минутах ходьбы благопристойная Третья
авеню незаметно переходила в печально известную Бауэри - улицу ночлежек,
притонов и забегаловок, иначе говоря, последний круг нью-йоркского ада.
"Выкинут из номера - покатишься на Бауэри", - говорили старожилы в баре
гостиницы, с нескрываемым удивлением и даже сочувствием поглядывая на
чудаков приезжих, рискнувших по неведению поискать приюта в этом отеле.
Среди таких чудаков однажды в июньскую жару оказались здесь двое
русских - Рослов и Шпагин, прибывшие в Нью-Йорк на симпозиум математиков и
биологов, кровно заинтересованных в проблемах биологической радиосвязи, а
точнее говоря, в поисках физико-химических пружин, приводящих в действие
механизмы информации и мышления. Приехали они с запозданием,
забронированные для них гостиничные номера были захвачены другими
участниками симпозиума, а в отель на Третьей авеню их привез нью-йоркский
таксист, хорошо знавший все места в городе, где может приклонить голову
странник. Странники наши устали, да и выбора у них не было, вот и пришлось
им на все время симпозиума прочно обосноваться в угловой комнате на
восьмом этаже для сна, отдыха и традиционной яичницы с ветчиной на завтрак
и ужин. Особенно все это не удручало: отель был тихий, никто не
навязывался в знакомые, и даже в темном баре можно было посидеть
полчасика, не привлекая любопытства завсегдатаев. Оно лениво проснулось с
первым появлением русских и тут же угасло. Тем более неожиданным оказался
их последний вечер в гостинице.
Симпозиум уже закончился, а теперь предстояла захватывающе интересная
командировка в Лондон: их пригласил "поработать немножко" в его
лаборатории профессор Сайрус Мак-Кэрри, глава новой английской
математической школы и, как говорили в кулуарах симпозиума, звезда первой
величины на небосклоне мировой кибернетики. Это любезное приглашение,
во-первых, совпадало с задачами, поставленными перед ними советскими
научными организациями, а во-вторых, просто льстило самолюбию двух
советских парней, ни один из которых, несмотря на докторскую степень, еще
не дотянул до тридцати лет. "Счастливый возраст, возраст Эйнштейна и
Дирака, когда только и рождаются подлинные ученые. Я завидую вам, дети
мои", - сказал Мак-Кэрри. Рослов и Шпагин смущенно и благоговейно молчали.
Внимание английского ученого избавило их даже от всех необходимых, но
крайне утомительных бюрократических сложностей: предоставленная им в этой
командировке свобода действий еще не обеспечивала ни виз, ни гостиниц.
Визы и гостиницу в Лондоне Мак-Кэрри оформил буквально за один день.
Только просил подождать его недельку, отдохнуть и познакомиться с городом
- ему предстояло прочитать еще несколько лекций в Колумбийском
университете.
Осмотрев за день весь туристский Нью-Йорк, счастливцы в предвкушении
дальнего плавания стали на якорь в баре, впервые за все время пребывания в
отеле заказав не пепси-колу, а соду-виски. Напиток был омерзителен, нечто
вроде скверного коньяка, разбавленного шипучкой. Оба морщились и пили:
ведь им улыбалось счастье.
- А красиво оно улыбается, - сладко вздохнул Рослов.
Шпагин, хотя и занимающийся проблемами биологической радиосвязи, лично
не обладал необходимыми для нее качествами: он не понял своего
собеседника.
- Кто? - спросил он.
Рослов не ответил. Шпагин недоуменно оглядел пустоватый зал бара и
снова спросил:
- Ты думаешь, она нам улыбается?
Теперь не понял Рослов:
- Кто?
- Девушка в красной кофточке.
В дверях между побуревшими от времени и пыли портьерами действительно
стояла девушка - красный мак на песчаных дюнах; светло-соломенные волосы и
такого же цвета юбка закрепляли впечатление. Зрительная ассоциация тотчас
же подсказала Рослову, что оно вторично: он вспомнил шепот на скамьях
симпозиума, когда эта же девушка подымалась на кафедру.
- Она нам улыбается, - сказал Рослов.
Шпагин опять не понял:
- А почему?
- Ты не можешь водить машину и изучать мышление. У тебя слишком
медленные реакции. Попробуй ассоциативные связи. Кто делал сообщение о
поисках мышления на основе виртуальных и реальных мезонов?
- Янина Желенска. - Шпагин хлопнул себя по лбу. - Я только сейчас ее
разглядел. А докладик так себе: шаг вперед - два назад.
- По-моему, она идет к нам, - сказал Рослов.
- Зачем?
- Есть два объяснения - математическое и логическое. Первое - это
естественное стремление для кибернетика к кодированию десятизначных чисел.
Двоичная форма тройки - одиннадцать. А сегодня одиннадцатый день нашего
пребывания в Нью-Йорке.
- Это уже мистика, а не математика.
- Предпочитаешь логику? Пожалуйста. Тогда не менее естественно
стремление к общению с коллегами по ремеслу.
А девушка не спеша приближалась к их дальнему столику, необычная и
чужая в здешнем дыму и сумеречности. У Шпагина перехватило дыхание.
- А как ты будешь с ней разговаривать? - совсем уже испуганно прошептал
он.
- По-польски, человек, по-польски. Проше пана. Вшистко едно. Дзенькую.
Еще не вем. В общем, не пепши, Петше, вепша пепшем...
Возражать Рослову было поздно: девушка уже подошла к ним.
- Если я присяду к вашему столику, панове не будут сердиться? -
спросила она на чисто московском диалекте с еле заметным польским
акцентом.
Рослов мгновенно нашелся:
- Будем счастливы, пани Желенска. Янина, если не ошибаюсь? А может,
просто Яна?
- Давайте просто.
Девушка присела к столу непринужденно и уверенно. Тут уж любопытство
двух докторов наук приняло, как говорят математики, экстремальный
характер. На красный цветок налетел ураган.
Откуда она знает русский язык? Да еще так хорошо. Специально училась?
Что делает в Варшаве? Почему оказалась в этой гостинице? Когда собирается
уезжать?
- Вероятно, завтра. Русский язык знаю потому, что училась в Москве.
Сперва на мехмате, потом в НИИ. Немножко работала у Каммингса в Рокленде -
уже варшавяне командировали. Интересовалась теорией регулирования в
применении к патологическим отклонениям человеческой психики. Видите, куда
уже забираются кибернетики. А в гостинице живу все время, только в бар не
заглядывала - потому и не встретились. Ну, что еще спросите?
Она смеялась, а Рослов пристально-пристально всматривался, прищурясь, в
стрелки смешинок-морщинок у глаз, потом громко и обрадованно вздохнул:
- Вспомнил.
- Давно пора. Кажется, я вас называла Анджей, да?
- Да-да. На курсовой вечеринке после КВН.
- У маленькой Ляльки с хохолком. Тогда еще только входил в моду твист.
- А смеялись вы точно так же.
- Боже мой, десять лет назад! Я уже стала старухой.
- Чаще смотритесь в зеркало. Вот я, например, даже не помню, была ли у
меня тогда борода.
- Была! Такая же черная и колючая. Помните, как я отклонялась, когда вы
читали стихи у моего уха? Ужасно щекотно.
- А стихов не помните?
- Забыла, пан Анджей.
- Бросьте пана. На просто Анджея согласен - даже приятно. А читал я вам
Тихонова. "Как пленительные полячки посылали письма ему, как вагоны и
водокачки умирали в красном дыму". Вагоны и водокачки уже и тогда умирали
только в военных фильмах, а вот пленительная полячка не послала мне ни
одного письма.
- А почему ваш друг молчит? - мгновенно переменила тему пленительная
полячка.
- Потому что он не с мехмата. А биологи молчат, потому что боятся
разучиться думать. Знаете сказку о сороконожке?
- Я тоже почти биолог.
- Вроде меня. Я математик, пришедший к биологии, а Семен биолог,
потянувшийся к математике. Братья ученые, в нашей судьбе лежит что-то
роковое.
Наконец-то Шпагин получил возможность протиснуться в наступившую паузу.
До сих пор он молчал не из-за застенчивости и не из присущей ему
диковатости, просто замкнутый круг разговора оставлял его за пределами
недоступной ему интимности. А сейчас реплика Рослова открывала дверь в мир
близких ему интересов.
- Я не совсем согласен с вашим предположением о роли виртуальных
мезонов, - робко начал он, смотря в глаза с лучиками-смешинками.
- Все несогласны, - вздохнула девушка. - Я же сама его и опровергла. Но
поиски мышления должны продолжаться только на ядерном уровне.
Шпагин почувствовал твердую почву под ногами. Круг милой интимности был
прорван.
- Вот так и до нейтрино докатимся, - сказал он. - Недавно кто-то
предположил, уж не знаю, в шутку или не в шутку, что нейтрино может быть
единственным материалом, из которого построена человеческая душа.
Остроумно, конечно, но...
Рослов постучал стаканом по пластмассовой доске столика.
- Симпозиум окончен, друзья-математики. Спорщиков на мыло. - Он
обернулся к бармену: - Еще три соды-виски.
- Без меня, - сказала Янина.
- И вы не выпьете за нашу удачу? Мы с Семеном едем в Лондон к старику
Сайрусу.
- Подумаешь, удивили. Я тоже еду.
- К Мак-Кэрри?
- Конечно. Я третья. Потому и зашла сюда, чтобы договориться с
попутчиками.
Друзья переглянулись, тайно обрадовавшись. Шпагин залпом выпил свой
хайболл и подумал о том, что сейчас впервые понял, почему ему так
нравились польские фильмы. Из-за их героинь. "Вы похожи на Беату Тышкевич,
- хотелось сказать ему этой девушке, неприлично красивой для математика, -
наша поездка именно с вами - это праздник". Но вместо этого, откашлявшись,
произнес тоном экзаменатора, принимающего зачет:
- Тогда у вас есть за что выпить. Общение с таким ученым, как Сайрус
Мак-Кэрри, - это праздник для нас, неофитов.
Рослов хотел сострить, но не успел. От стойки бара к ним шел немолодой,
лет пятидесяти, мужчина с проседью, почти незаметной на запыленных или
выгоревших волосах, и с медно-красным загаром.
Он был в потертой кожаной куртке на "молниях" и походил не то на
летчика в отставке, не то на гонщика, вышедшего в тираж. "Пьян, - подумал
Рослов, - но держится. Опыт". Он шел твердо, не шатаясь, даже слишком
твердо, как человек, научившийся преодолевать опьянение, а подойдя,
спросил:
- А по-английски вы говорите?
- Допустим, - сказал Рослов. - А что вас интересует? Наша
национальность?
- То, что вы русские, я догадался сразу. По знакомым словам: "выпьем",
"братья", "праздник". - Он повторил их по-русски. - Я слышал их еще в дни
встречи на Эльбе. Не пугайтесь, я не намерен отвлекать вас воспоминаниями
о столь древних для вас временах. Вы люди ученые, бармен сказал мне об
этом, да я и сам читаю газеты. Может быть, поэтому вы сумеете ответить мне
на один мучительный для меня вопрос. - Он пошатнулся и оперся на спинку
стоявшего рядом стула.
Янина заметила:
- Может быть, мы отложим вопрос и ответ на завтра?
- Я не настолько пьян, мисс, - усмехнулся незнакомец, - да и напоить
меня трудно. Вы разрешите, я все-таки сяду - это будет удобнее и для меня,
и для вас. Мне надо знать: может ли мощное магнитное поле как-то
воздействовать на психику человека?
Наступила пауза - настолько странным и неожиданным показался нашим
друзьям этот вопрос. Элементарный по сути, он был задан в явно
неподходящей обстановке и явно неподходящим для этого человеком.
- А почему вас это интересует? - полюбопытствовала Янина.
- Охотно расскажу. Но сперва мне бы хотелось услышать ответ.
- Вопрос о воздействии магнитного поля на все живое уже давно не
вызывает сомнений, - сказал Шпагин. - Есть даже специальная область науки,
разрабатывающая эти проблемы, - магнитобиология.
- На все живое? - задумчиво повторил незнакомец. - Значит, и на психику
человека?
- Все зависит от природы магнитного поля, от его мощности и
напряженности, от магнитной индукции, наконец, - ну как бы вам сказать
популярнее? - от силы, с которой магнитное поле действует на движущийся в
нем электрический заряд.
- Я когда-то учился в колледже, - откликнулся незнакомец, - кое-что
помню. К сожалению, природа поля мне самому не ясна. Но мощность
колоссальна. При всем том это не электромагнит и не какая-нибудь машина.
Тут что-то другое в самом воздухе. Большие стальные или железные массы оно
отшвыривает, как теннисный мячик, а то, что попадает в его пределы в
багаже или в карманах людей, мгновенно намагничивается и притягивается
друг к другу. Консервные банки, например, выскакивают из ящиков, как
живые, и слипаются в нечто огромное и бесформенное.
- Любопытно, - сказал равнодушно Рослов, - для физиков.
Незнакомец предупредительно поднял руку: не торопись, погоди.
- Меня не то занимает, - продолжал он. - Это удивительное магнитное
поле преображает людей. Они или видят сны наяву - странные, тревожные и
очень реальные сны, - или сходят с ума, переживая припадки подавляющей
сознание ярости или страха, или теряют ощущение личности, представляют
себя кем-то другим, говорят на языках, им не знакомых и даже не слышанных
ранее. Выйдя из пределов поля, люди становятся самими собой, припадки
проходят, сознание и память проясняются, даже голова не болит.
Рослов заинтересованно подмигнул Янине.
- Занятно, правда? Как раз для старого Сайруса. По его департаменту, -
сказал он по-русски.
- В чем-то перекликается и с опытами Каммингса в Роклендской больнице,
когда мы изучали степень психической восприимчивости на расстоянии. Только
здесь все непонятно. Где индуктор? Почему различны реакции? Диамагнитность
ферромагнитных металлов может найти свое объяснение хотя бы в характере
магнитного поля. Но оно не является источником гипнопередачи? А если эта
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг