зачем она нужна? Джемсу и Люку она явно не требуется. А он сказал:
"Господи, как много мы забыли! И как трудно все это вернуть!" Но разве эти
слова что-нибудь проясняют? Они только умножают загадки.
- Мне понятно, почему ты бежал, - прервал он мои размышления, - но не
уходи от Запомнивших. (И опять слово прозвучало так, словно было написано
с прописной буквы.) Мы еще пригодимся, дружище.
- Что запомнивших? - спросил я, будто бы не расслышав фразы.
- То, что было.
- У меня другая беда, - я продолжал начатую на лодке игру, - помню все,
что было, и забыл все, что есть.
Он рассмеялся тихонько, как смеются в классе, чтоб не услышал учитель.
- Вспомнишь. Научат. Главное, не говори никому о том, что Начало не
есть Начало.
Сзади послышался треск хрустнувшей под ногами ветки. На берег поднялся
Джемс.
- Бери ящик, - потребовал он, подымая мешок с мукой. - Поторопимся.
Прощай, Фляш.
Человек, которого назвали Фляшем, потушил фонарь и вскочил в седло.
Связанные вместе наши два мешка он перебросил перед собой, как вьюки.
- А что в мешках? - спросил я Джемса.
- Лисьи шкурки. Все "дикие" промышляют этим, - неохотно, как мне
показалось, пояснил он и спросил в свою очередь: - О чем говорили?
- О памяти, - сказал я: мне тоже не очень-то хотелось развивать сейчас
эту тему. - А что он делает в Городе?
- Об этом не спрашивают, - отрезал Джемс.
8. СЕРДЦЕ ПУСТЫНИ
Я очень люблю у Грина романтическую сказку о воплощенной мечте. Кто-то
подшутил над ее героем - рассказал красивую выдумку о "сердце пустыни", о
коттедже или даже поселке, построенном счастливцами в девственной лесной
глухомани, руссоистскую утопию в сочетании с требованиями современного
городского комфорта. Никакого "сердца пустыни" герой, конечно, не нашел,
но он сам его создал - я даже гриновскую характеристику помню, -
прелестное человеческое гнездо в огромном лесу, что должно таить копи царя
Соломона, сказки Шахеразады и тысячу тысяч вещей, ждущих открытия.
Я сделал это открытие, когда мы уже подъезжали к коттеджу Стила.
Кстати, фамилия владельца дома и главы семьи, в которой выросли Люк и
Джемс, отличалась от фамилии гриновского героя только отсутствием мягкого
знака в конце - добротная английская или американская фамилия, если только
уместно упоминать о земных нациях в этом диковинном мире.
А до того мы еще плыли по ночной реке час или больше, не знаю, потому
что заснул наконец от усталости рядом с Мартином. Разбудил меня Джемс,
легонько толкнув в плечо: "Проснись. Подъезжаем. Разбуди других - только
тихо". Я толкнул Мартина - он очнулся мгновенно с чуткостью индейца из
романов Эмара и Купера, сразу осознав себя в окружающем мире. Толька тоже
проснулся, а Зернова и не нужно было будить: он сидел у кормового борта,
обхватив руками колени и стараясь побольше разглядеть и запомнить. Рассвет
уже алел, чернота по берегам сменилась различимой синевой леса,
бриллиантовая россыпь звезд тускнела и гасла. Сизый туман клубился над
рекой, подымаясь по берегам к полосе плотно разросшегося кустарника. Пахло
жасмином и шиповником, хотя различить в предрассветном тумане цветы было
трудно, - я заметил только переплетающиеся ветки кустарника, словно
росшего из воды там, где берег образовывал выемку. Туда-то и направил
лодку Джемс. Она врезалась в кусты, раздвинула их и прошла насквозь с
хрустом и шелестом веток о борт. Мы оказались в ерике - узком рукавчике,
соединявшем соседние плавни с впадавшей где-то неподалеку другой рекой
или, скорее, ее притоком.
Ерик протекал в зеленой сплошной галерее с крышей из переплетавшихся
веток, закрывавшей небо. Грести было уже нельзя - Люк и Джемс
отталкивались от кустистых берегов веслами. Потом ерик стал шире, или то
был уже другой ерик - наша водяная дорога то и дело петляла, как это
бывает обычно в дунайских плавнях. И ерик был типично дунайский, с крутыми
берегами и серой илистой каемкой у воды, только по берегам росли не верба
с ольхой, а высоченные, в два-три обхвата клены и вязы. Уже виденная много
раз розовая изгородь увенчивала верхнюю каемку берега, с которого
лестницей к воде спускались вдавленные в траву валуны. Именно лестницей -
она вела к высокому забору из плотно сбитых и заостренных вверху нетесаных
бревен, точь-в-точь такому же, какой возвел вокруг своего дома Робинзон
Крузо. Здешние робинзоны повторили его и в бойницах, выпиленных в
нескольких местах наверху между бревен так, что, скажем, в феодальные годы
трудно было придумать лучшую крепостную стену для защиты владения от
рыцарей легкой наживы. Имелись ли здесь такие, не знаю, но имелось многое,
что стоило защищать.
Я это сразу понял, как только Джемс отомкнул калитку и мы вошли в сад,
отделенный от хозяйственного двора деревянной решеткой. Поэтому нас не
встретил ни лай собак, ни крики домашней птицы. Тишина леса по-прежнему
окружала нас: в доме, видимо, спали. Он был очень красив, этот дом,
выстроенный без всякого архитектурного плана, но с несомненным
художественным чутьем, присущим строителям. Гигантские бревна стен почти
скрывала коралловая жимолость, разной формы окна и двери не раздражали, а
притягивали глаз. Крыша из выгоревшей до черноты тростниковой соломы
выдвигалась по карнизу здания массивным навесом полуметровой толщины,
предохраняя от прямых лучей солнца обегавшую дом открытую деревянную
галерею. Такие крыши я видел в румынских гостиницах в придунайских
поселках - они всегда придавали зданиям какую-то особую деревенскую
элегантность ухоженного и опрятного горожанина. Такое же впечатление
производил и этот двухэтажный коттедж, окаймленный естественным, буйно
разросшимся цветником. Да, именно так должно было выглядеть гриновское
"сердце пустыни", воссозданное с редким искусством в лесу, дикость
которого не убивала, а подчеркивала красоту человеческого жилища.
Мы не прошли и половины дорожки к дому, как навстречу вышел человек в
такой же ковбойке и шортах, как Джемс и Люк, в таких же
мокасинах-плетенках и такой же высокий и загорелый. На его лице не было ни
одной морщинки, и только ранняя седина умаляла его моложавость. Конечно
же, это был отец наших спутников, но его скорее можно было принять за их
старшего брата.
- Типичный фермер из Аризоны или Канзаса, - шепнул мне Мартин, - только
ранчо у него побогаче.
- Дэвид Стил, - с достоинством представился он, нисколько не удивившись
нашему появлению в обществе его сыновей.
Мы назвали себя. Мартину он пожал руку, как доброму соседу, и только
чуть-чуть поднял бровь, когда услышал наши русские имена. Воспитанный
человек, сказали бы мы о нем у себя дома. Именно дома - он был земной,
совершенно земной человек, гостеприимный хозяин дачи, к которому мы
заехали в выходной день.
- Вы, наверное, очень устали, - проговорил он сочувственно, - еще бы:
всю ночь на реке. Наверное, не выспались? Впрочем, завтракаем мы в пять
утра, так что у вас еще три часа, чтобы отдохнуть и вздремнуть, если
захочется. Джемс уже пошел приготовить вам комнаты и кое-что перед сном -
молоко или бренди.
- Интересный забор, - вдруг сказал Зернов, оглянувшись.
- Мы два года его строили - столб к столбу, - оживился хозяин: он,
видимо, оценил интерес Зернова. - А видите галерейку сверху? По ней можно
быстро перебегать от бойницы к бойнице.
- Против кого? - спросил Зернов.
- Лес - это не проезжая улица, - ответил Стил, - вас не охраняют здесь
постовые, и соседи не прибегут на ваш крик о помощи. Порой стадо оленей
может потоптать все ваши посевы, а десяток лисиц передушить всех индеек и
кур. Однажды мы оборонялись против целой стаи волков, и они не ушли до тех
пор, пока мы не перебили почти половины и живые не пожрали убитых. Мы
потом два дня собирали стрелы и очищали кусты на берегу от костей и мяса.
- А люди? - снова спросил Зернов. - Вы не опасаетесь их любопытства?
У его вопросов была какая-то цель, только я не мог ее обнаружить. Но
Стила вопрос не смутил.
- Я понимаю, о ком вы думаете, - сказал он, - но река патрулируется
здесь редко, а по лесу добраться сюда трудно и небезопасно. Излишнее
любопытство может стоить жизни.
Чем был вызван интерес Зернова к забору? Чье любопытство могло угрожать
хозяину дома? Ведь Зернов не знал и не мог знать того, что знал я: о двух
автоматах, спрятанных в ящиках с консервами, о предупреждении маскарадного
полицейского беречь патроны. Неужели Зернов самостоятельно пришел к тем же
выводам, какие подсказала мне ночная экскурсия с Джемсом?
Когда мы остались одни в отведенной для нас спартански обставленной
комнате с волчьими шкурами на полу и на койках и с чисто выструганным
дубовым столом, на котором уже стояли обещанные бренди и молоко с
поджаренными тартинками, я высказал свои соображения Зернову.
Он, как всегда, ответил не сразу. Повертел в руках бутылку с пестрой
этикеткой и сказал совсем не то, что от него ждали:
- Странная этикетка. "Бломкинс и сын". Пасадена. Калифорния. Неужели в
этом мире есть своя Калифорния и своя Пасадена?
- И нет Америки.
- Мы пока не знаем, что есть. Нам известно только, что есть
Город-государство, а в нем французский сектор, русский арондисман и
Гарлем. Крохи информации.
- Могу добавить. Какой сейчас век, по-вашему? Здесь - первый. А год -
десятый. И время отсчитывается не с христианской эры, а с некоего
загадочного Начала с прописной буквы. Утверждать, что Начало не есть
Начало, а что-то ему предшествовало, и помнить, что предшествовало, никому
не рекомендуется. Применяются санкции. И еще: в здешних сутках не двадцать
четыре, а всего восемнадцать часов.
Меня выслушали с почтительным удивлением. Только Зернов заметил:
- То, что сутки здесь короче земных, мне уже с утра ясно. Год десятый -
это любопытно. Но ни то, ни другое не объясняет происхождения
калифорнийской этикетки. Она, между прочим, подлинная. И Мартин ее узнал.
- Узнал, - ухмыльнулся Мартин, - и бренди тоже.
- Молоко у них свое, - задумчиво рассуждал Зернов, - вино они,
допустим, привозят из Города. Значит, его где-то изготовляют, хранят,
выдерживают. Но почему именно Бломкинс и сын, торгующие вином в
Калифорнии? Обратите внимание: не однофамильцы владельцев фирмы, а именно
они самые. Их вино, их бутылки, их этикетки, отпечатанные в фирменной
типографии в Пасадене. Может быть, им посчастливилось открыть в другой
галактике небольшой филиал?
Никто даже не улыбнулся.
- Все необъяснимо, - вздохнул Толька.
- Почему же все? - не согласился Зернов. - Многое проясняется, если
допустить вероятность гипотезы о Земле-бис. Начнем с элементарного: что
нужно "облакам"? Модель земной жизни. Как они поняли эту жизнь? Как
совокупность по-разному организованных множеств. Но модель - это же
селекция, отбор наиболее, с их точки зрения, типичного. Так зачем им
повторяемость форм нашего общежития? Пейзажа? Флоры? Фауны? Не лучше ли
представить Землю одним Городом-государством в окружении других форм
земной эволюции? Может быть, здесь есть и свои полюса, и свои тропики, но
для организованной земной жизни достаточно вот такого уголка с
растительным изобилием и экологическими излишествами.
Назидательный лекторский тон Зернова меня подчас начинал раздражать.
Все знает этот человек, все постиг и все понял. А ведь наверняка немногим
более нас, грешных, только обобщает пошире. И я вскинулся, лишь бы не
молчать:
- А десятый год первого века? А упраздненная география? А отшибленная
память? А "смит-и-вессон" рядом с индейским луком? Это тоже селекция?
- Не дури, Юра. Это же неуправляемая жизнь. Они воспроизвели структуру
вещества, тайны которой мы так и не знаем, и предоставили все это
естественной эволюции. Блокированная память? Понятно. Начиная жизнь здесь,
эти люди не могли сохранить памяти своих аналогов со старушки Земли. То,
что помнили и знали те, не должны были помнить и знать эти. Отсюда и
Начало, первый век и упраздненная география.
- Кому же она мешала?
- Людям. Память не могла быть полностью заблокирована. Люди не могли
начинать жизнь с опытом новорожденных младенцев. Жизненный опыт человека
складывается из свойств характера, эмоциональных состояний, приобретенных
знаний и профессиональной деятельности - словом, из количества воспринятой
и переработанной информации. Часть ее, связанная с земным прошлым
человечества, была не нужна - она помешала бы его жизни в новых условиях.
Зачем знать ему о крестовых походах и войнах, которых не было на этой
планете, о небесных светилах, оставшихся в другой галактике, и о странах и
городах, которых здесь нет и не будет. Память об этом и была блокирована.
Моделированному человечеству оставили только то, что могло способствовать
его эволюции. Скажем, профессиональный опыт. Шахтер должен уметь добывать
уголь, продавец торговать, а строитель строить. Но что делать учителю
истории и географии? Он функционально связан с прошлым, ненужным здешнему
школьнику. Вот он пришел в школу, как было запрограммировано его
создателями, и начал рассказывать детям о Европе или Америке, о Гитлере и
Второй мировой войне. Дети сообщат об этом родителям, прочно забывшим все
то, о чем помнит учитель. Теперь уже не "облака", а сами люди уберут
такого учителя, а дети получат новые основы знания. Слыхали Люка? Проще
считать, что река замкнутым кольцом обтекает планету, чем где-то кончается
и куда-то впадает. Этот Город-государство еще слишком молод, чтобы иметь
своих Колумбов и Магелланов, но ему нужны инженеры и математики. Без
строительной механики не построишь домны, а без геологии не найдешь угля и
железной руды. А вы говорите - необъяснимо!
Речь шла на языке Мартина. На таких военных советах он обычно молчал,
редко вмешиваясь и еще реже перебивая, - сказывалась военная косточка, - а
сейчас, когда объяснения Зернова, казалось, предвосхищали все наши
возражения, взбунтовался именно Мартин.
- Все объяснимо, когда Борис объясняет. Мы как в покер играем - у него
всегда флеш ройяль [флеш ройяль, каре, стрит - комбинации в игре в покер],
а мы карты бросаем. Верно? - Он оглядел нас, несколько удивленных таким
вступлением, и засмеялся. - А сейчас у него бедновато, по-моему. Есть шанс
сыграть самим: быть может, у нас каре. - Он подмигнул мне и Тольке. - Ну
как, Борис, сто и еще сто? Во-первых, ни в какую чужую планету не верю. Мы
в космосе еще на полпути к Луне, а тут другая галактика. С какой же
скоростью мы перенеслись? Без аппаратов. В безвоздушном пространстве. Со
скоростью света? Чушь. Алиса в Стране чудес. Так я эти чудеса уже видел,
знаю, как они делаются. Моделируется опять чья-нибудь жизнь, может быть,
страницы научной фантастики, а нас суют в них, как орехи в мороженое. Ну и
что? Растает мороженое - таяло уже сто раз, помню, - и очутимся мы опять в
коттедже у Юры допивать скотч с пивом. Ну, как каре?
- "Каре"! - передразнил я. - Стрит паршивый, не больше. Мы здесь уже
второй день сидим, а возвращением что-то не пахнет. Не тает мороженое.
Твоя очередь, Толька.
Дьячук задумчиво загнул два пальца.
- Время чужое, раз. У нас вечер, здесь - день. Небо чужое, два. Даже
Млечного Пути нет. Как мы здесь очутились, не знаю. Другая ли это
галактика, тоже не знаю. Но это другая планета - не Земля. И другая
реальность - не земная. Но реальность. И она не растает.
- А я не верю! Почему реальность? Вдруг только видимость? - не сдавался
Мартин. - В Сен-Дизье время тоже было чужое, и небо чужое, и люди моложе
на четверть века. Откуда все это возникло? Из красного тумана. И где
исчезло? В красном тумане.
- Не блефуй, - сказал я. - Красного тумана здесь нет и не было. А игры
у Тольки тоже нет. Пас, Толенька?
- Пас.
- А я сыграю. Все объяснимо, когда Борис объясняет, - повторил я слова
Мартина. - Тогда откроем карты, Боря. Посмотрим, какой у тебя флеш ройяль.
Я уже не говорю о коньячной этикетке, происхождение которой и для тебя
загадочно. Объясни-ка мне еще пяток загадок. Или десяток. Например, от
кого получают "дикие" огнестрельное оружие и для чего они его получают?
- Пас, - засмеялся Зернов.
- Почему пригодятся Запомнившие и кому они пригодятся?
- Пас, - повторил Зернов.
- Почему "быки", едва ли страдающие отсутствием аппетита, не будут есть
птицу, жаренную на вертеле?
- Пас.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг