попробовать шоколад.
По-видимому, он понял, потому что мое требование разыскать и доставить
Джемса бросился выполнять сам. Сейчас предстоял разговор потруднее.
Джемс вошел в зеленой куртке каторжника: до полосатых местные Гиммлеры
не додумались. Сначала я даже не узнал его, настолько он изменился. Работа
в Майн-Сити действительно сокращала прирост населения.
- Садись, - сказал я, подвигая стул.
Он сел, не отводя устремленных на меня глаз. В них я читал презрение и
недоверие.
- Не веришь?
- Не понимаю вопроса.
- Прекрасно понимаешь. Только считаешь, что я предатель и делаю карьеру
в полиции.
- А разве это не так? - скривился он. - Мне что-то неизвестно от
Сопротивления о твоем назначении.
- Будет известно, - сказал я. - Оно произошло неожиданно для меня
самого. Связаться с руководством и получить директивы еще не успел.
Он молчал. Сжатые губы его по-прежнему презрительно кривились: не верил
ни одному моему слову.
- Не доверяешь?
- Не доверяю.
- Ты прав, - вздохнул я. - Доверие не просят, а завоевывают. Подождем.
Где ты работаешь?
- На седьмой-бис.
- В шахте?
- Конечно. Думаешь, буду восхищаться твоими реформами? Они, конечно,
гуманны, но в создавшемся положении приносят больше вреда, чем пользы.
Так и есть: смятение в умах уже началось. Надо развивать партию. Шах
королю!
- Ты ошибаешься и скоро осознаешь свою ошибку, - сказал я. - А пока я
перевожу тебя из шахты.
Он вскочил испуганно:
- Куда?
- Сюда. В канцелярию. Ты должен быть у меня под рукой.
- А если я не хочу?
Я усмехнулся.
- Оставь меня в шахте, Ано. Прошу. Сейчас это очень для меня важно. -
Голос его дрожал, он почти умолял, этот голос.
- Нет. - Я решительно отверг его просьбу. - Ты сам поймешь, где ты
нужнее.
- Никогда! - крикнул он. - Никогда не пойму.
Я решил добить его: у меня не было выхода.
- Ты и раньше мало что понимал. Из-за непонятливости и газету погубил.
Он сразу сник, даже голову опустил, как провинившийся школьник.
- Я не обвиняю тебя в предательстве, потому что знаю предателя, -
сказал я. - Но твое недомыслие и доверчивость, столь же легкомысленные,
как и сейчас твое недоверие, привели к провалу.
Он вздохнул и выдохнул; казалось, он задыхался.
- Ты знаешь предателя? Кто?
- Этьен. Я же предупреждал тебя.
- Но ведь он сам оборудовал типографию.
- Был в одной стране - до вашего Начала, конечно, - некий провокатор по
имени Евно Азеф. Он организовывал революционные акции, чтобы потом донести
полиции. Этьен помельче, но из той же породы.
Джемс уже не отвечал, не глядел, не кривился. А я выдавливал из него
упрямство, как зубную пасту из тюбика.
- Кстати, газета выходила и выходит без перерывов. Была оборудована
резервная типография, о которой не знали ни ты, ни он. И редактирует ее
неплохо один наш общий знакомый.
- Кто?
- Мартин.
- Твой Мартин?
- Наш Мартин, - сказал я. - Такие-то пироги, юноша. Забирай свои
пожитки и переселяйся в административный барак.
- И все-таки не верю, - повторил Джемс, но уже без прежней уверенности.
- Поверишь, - усмехнулся я. - Даже плечики опустишь, когда увидишь
очередной номер. Мат!
- Что? - не понял Джемс.
- Ничего, - сказал я, уже думая о другом.
Теперь мне нужен был только повод для отъезда в Город.
Время работало на нас.
35. ГАМБИТ ЭТЬЕНА
Повод нашелся. Нужно было сменить вольнонаемных шоферов, подвозивших из
Си-центра муку ручного помола, из которой замешивалась лагерная похлебка
для кухонь, и деликатесные продукты для администрации и охраны. Я выехал
ночью, рассчитывая застать Зернова или в крайнем случае Мартина. Конечно,
жаль было подымать их с постели, но кто-нибудь - или Борис, или Дон -
нашел бы способ добраться до Фляша. А с Фляшем требовалось связаться до
вечера: времени у меня не было.
Конюшня отеля была на замке, конюхи спали, и я, привязав лошадь к
афишной стойке, прошел в вестибюль "Омона", не рискуя никого удивить, -
мой мундир был идеальным ночным пропуском. Но и удивлять было некого -
швейцар дремал у себя в каморке, а портье просто спал, положив голову на
руки. Тоненькая струйка слюны текла по губам на полированный дуб, и
требовалось что-то погромче стука моих сапог, чтобы разбудить спящего. Так
я и добрался незамеченным до нашего номера, тихонько открыл дверь
собственным ключом и вошел.
Вошел и отшатнулся. На меня из соседней комнаты прыгнул с безумными
глазами Мартин. Он был одет, в руке сверкнул знаменитый нож. Прыгнул и
тоже отшатнулся - я стоял ярко освещенный трехсвечником на камине.
- Будь ты проклят! - воскликнул Мартин и сплюнул. - Галунщик чертов!
Как вошел?
- У меня же ключ, - удивился я.
- Почему ночью?
- "Почему, почему"! - обозлился я. - А почему ты одет? И кто там в
комнате?
- Ну, входи, - сказал он, подумав, и пропустил меня вперед.
В комнате было так накурено, что даже десяток свечей не позволил сразу
рассмотреть лиц собравшихся. Я никого не узнал, но все вскочили, различив
мой проклятый мундир.
- Порядок, - сказал Мартин. - Тревога отменяется. Это Юри Ано лично и
срочно.
- Ну и напугал ты нас, Юрка, - услышал я в дыму голос Зернова.
- Меня он не помнит, - засмеялся сидевший ближе всех Стил.
- А меня не узнает, - откликнулся Фляш.
Теперь я разглядел всех и даже узнал сидевшего на диване Томпсона,
такого же седого и худощавого, каким я знал его на Земле.
- Я о вас столько слышал, молодой человек, - сказал он, - что горю
нетерпением узнать вас поближе.
Даже голос его был знакомый, томпсоновский. И все же это был другой
Томпсон, что-то в нем изменилось. Я не разглядел еще, что именно, но
что-то изменилось. Я скорее угадал это, чем понял.
- Простите, господа, если помешал. Я не знаю ни причин, ни целей этого
ночного собрания и могу сейчас же уйти, но мне именно срочно, как сказал
Мартин, нужен Фляш. Разрешите, я оторву его на несколько минут, - выпалил
я все разом.
- Отрывать незачем, - ответил Фляш, - здесь все равны.
- Кроме меня. Я могу выйти, - сказал Мартин.
- Не дурите, Мартин. Вы специально приглашены, как и Ано, хотя мы и не
могли с ним связаться.
- Я назначен комендантом Майн-Сити, - объявил я.
И все умолкло. Как долго длилось молчание, я не могу сказать, но в эти
минуты каждый, вероятно, обдумывал и рассчитывал перспективы, которые
открывало мое назначение. Наконец Фляш спросил:
- Давно?
- Уже несколько дней, как я в лагере, - поспешно проговорил я. - С
подпольем связаться не могу: нет ни паролей, ни явок. А без них мне по
вполне понятным причинам не доверяют. Даже Джемс.
- Вы видели мальчика? - взметнулся Стил. - Как он выглядит?
- Плохо. Кто же в бараках хорошо выглядит, кроме собак и блок-боссов?
Впрочем, я перевожу его к себе в канцелярию.
- Оставьте его в шахте, - жестко потребовал Стил, и я, конечно, знал
почему.
- Бессмысленно. Корсон Бойл уже знает о предстоящей акции. Ее надо
готовить иначе и в других масштабах.
- Гамбит Анохина, - усмехнулся Томпсон.
Я вздрогнул. Откуда он знает мою фамилию? От Зернова? От Стила? Кто же
он? И почему Фляш сказал, что здесь все свои?
- Мы обдумаем его часом позже. Ночь велика, - продолжал Томпсон. -
Сейчас надо рассчитать другой гамбит. Гамбит Этьена.
- Отказанный, - поправил Зернов.
- Люблю шахматные метафоры Бориса. - Меня уже не резануло знакомое имя
с ударением на "о": еще в Париже привык, но что-то новое привлекало
внимание в интонациях Томпсона. - Этьен, как и вы с Мартином, приглашены
на заседание малого Совета Сопротивления, которое должно состояться в
другое время и в другом месте. Гамбит Этьена разгромный: головка
Сопротивления отсекается одним ходом. Этот ход он уже сделал и спокойно
спит сейчас в своем номере люкс. Но мы, - продолжал Томпсон, - ответили
неожиданно. Заседание совета перенесли сюда и на этот час. Сию минуту мы
пригласим господина Этьена. Я думаю, что полицейский мундир Анохина внесет
кое-какие коррективы в наш план: мы сможем переставить фигуры.
- Зачем? - обиделся Мартин. - Я и один справлюсь.
- Золотой галун справится лучше. Меньше шуму, больше эффекта. Вы сейчас
потушите фонари в коридорах и проводите Анохина до апартаментов Этьена.
Откройте дверь - ключ у вас - и погасите свечи на черной лестнице. У вас
есть спички, Анохин? Возьмите коробку. Зажгите свечку на камине, разбудите
спящего и пригласите его следовать за собой. Сначала он испугается, потом
удивится, потом будет уверять, что это ошибка, попросит разрешения
позвонить Бойлу - у него одного в отеле есть телефон. Но вы не разрешите и
пригрозите, что при малейшем шуме пристрелите его на месте. Кстати, и
пристрелите, если другого выхода не будет. Но Этьен - трус и после такого
предупреждения последует за вами куда угодно. Ведите его к черной
лестнице, - почему не к парадной, придумайте сами. Когда спуститесь,
столкните его в подвал. Шума не будет - его подхватит Мартин и впихнет в
дверь, где была типография. За ним войдете и вы.
Томпсон придумал и рассчитал все это с быстротой электронной машины.
Теперь я понял, что изменилось в нем. Земной Томпсон был чуточку
медлительнее и не то чтобы туповат, но тяжелодумен: сказывался возраст.
Здешний Томпсон не казался моложе, но возраст его не обременял мышления.
Биологически эта была та же человеческая структура, но психологически уже
иная: в другой среде, в других условиях психологический облик мог
приобрести с годами и другие черты. А может быть, изменилась и
биологическая структура, может быть, реконструируя, "облака" исправляли
ее, обновляли "уставшие" клеточки мозга, склеротические сосуды, сердечные
клапаны. Сидевший передо мной Томпсон был просто совершеннее своего
земного аналога, а в связи с блокадой каких-то ячеек памяти деятельность
других приобрела большую активность и направленность. Должно быть, и в
земном Томпсоне где-то жило тяготение к передовой, прогрессивной мысли -
быть может, неосознанное, запрятанное в неконтролируемые глубины
подсознания. "Облака" извлекли и освободили его - вот и родился новый
Томпсон с той же внешностью, но с другим сознанием и мышлением.
- Пошли, - сказал Мартин, выводя меня из задумчивости, должно быть уже
затянувшейся. - Не боишься? - спросил он уже в коридоре.
- Кого? - усмехнулся я. - "Омон" не континуум. Чудес не будет.
- Грязная работа, - вздохнул Мартин. - А начинать и заканчивать ее
будем мы.
Мне стало не по себе. Должно быть, Мартин заметил это, потому что
прибавил уже другим тоном:
- В Сен-Дизье мы не дрогнули. А ведь Этьен здесь такой же подонок. Даже
хуже.
Молча мы погасили фонари в коридоре, молча дошли до тупичка, где
находились комнаты Этьена, молча открыли дверь ключом, оказавшимся у
Мартина, и расстались. Мартин ушел в темноту коридора, а я - в полутьму
передней, куда проникал свет из комнаты: на камине в ней догорал крохотный
огарок свечи. Вероятно, Этьен перед сном забыл погасить его и уже не
просыпался. А спал он странно тихо, почти беззвучно, на спине,
мертвенно-желтый, застывший, словно покойник.
- Этьен! - позвал я негромко.
Он открыл глаза и долго всматривался, видимо полагая, что это сон.
Наконец он разглядел мои мундир и сел на постели.
- В чем дело?
- Потрудитесь одеться и следовать за мной, - произнес я в стиле ходких
детективных романов. Рука в кармане нащупала пистолет.
Должно быть, Этьен заметил этот жест.
- К-куда? - спросил он, заикаясь.
- В Главное управление.
- Это ошибка, - сказал он твердо.
- Выполняйте приказ. - Я добавил металла в голос.
- Уверяю вас, что это ошибка, - повторил он. - Разрешите, я при вас
позвоню комиссару.
- Не торгуйтесь, - оборвал я его. - Экипаж ждет. Мигом.
- У вас будут неприятности, - предупредил он, уже одеваясь.
Испуг его прошел, остались лишь злость и уверенность в том, что в
полиции все разъяснится и мне же влетит. Приказ спуститься по черному ходу
несколько изумил его, но я объяснил, что не стоит ему попадаться
кому-нибудь на глаза под эскортом полицейского. А далее все произошло
точно так, как наметил Томпсон. У выхода я столкнул его по лестнице в
подвал, а Мартин внизу подхватил, зажав ему рот так, что он даже не
вскрикнул.
В бывшую нашу редакцию мы вошли вслед за влетевшим Этьеном. Он еле
удержался на ногах от пинка Мартина и сейчас оглядывался растерянно и
недоуменно, явно ничего не понимая. У стеллажей, заставленных ящиками с
вином и консервами - типографию нашу Этьен превратил в склад для хранения
непортящихся продуктов, - за непокрытым деревянным столом, где лежали
раньше наши первые гранки и куда сейчас сгружались с полок коньяк и
сардины, сидел малый Совет Сопротивления, заседание которого, как точно
было известно Этьену, должно было состояться на шесть часов позже и совсем
не в подвале его гостиницы. Удивило Этьена, как, впрочем, и меня, и
присутствие Зернова в четверке Совета - для владельца "Омона" и тайного
полицейского агента Зернов был малоприметным писарем мэрии, сбежавшим от
"диких" к радостям городской жизни. Удивленно посмотрел Этьен и на
Томпсона: видимо, о том, что он тоже входил в Совет, провокатор не знал.
- Дайте ему стул, - сказал Фляш.
Мартин, стоявший рядом со мной у двери, подвинул стул. Этьен сел,
внимательно разглядывая сидевших против него. Два трехсвечника создавали
довольно сносное освещение.
- Может быть, мне объяснят, что означает этот спектакль, в котором
участвуют псевдошоферы и лжеполицейские? - спросил он высокомерно.
Если бы он знал, что одним только этим вопросом, разоблачающим мою роль
в полиции, он сам выносит свой смертный приговор!
- Оставьте этот тон, Этьен, - сурово сказал Фляш. - Не время
дурачиться!
- Я хочу знать, что здесь происходит.
- Суд.
- Кого же судят?
- Вас.
Мертвенно-желтое лицо Этьена не выразило ни удивления, ни гнева.
- Могу я ознакомиться с обвинительным заключением?
- По известным вам обстоятельствам, мы избегаем документации. Все, что
вас интересует, будет изложено устно. Вас обвиняют в прямом предательстве
акций Сопротивления.
- Каких именно?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг