шпага Бонвиля, сотворенная из того же тумана, в котором бесследно пропал
Зернов. Сколько их уже было, таких ошибок, - и в прошлом, и теперь. Уже
исчезал и возникал размноженный Мартин, смыкались стены, закрывались
проходы, били наотмашь силовые поля. Не много ли для одного путешествия
хоть и в Неведомое, но не гибельное, иначе не было бы смысла пропускать
нас сюда без предупреждения.
Во всем, что происходило, был свой, особый смысл. Должно быть, есть
смысл и в моем одиночестве. Надо только найти этот смысл - и все станет на
свое место: коридор снова соединит нас и лекторский голос Зернова
объяснит, что именно произошло, почему и зачем. Я снова внимательно и
пытливо огляделся вокруг и в ужасе отшатнулся. В полуметре от меня на
уровне моего лица прямо в воздухе, никем и ничем не поддерживаемая, висела
свеча. Не тоненькая церковная свечечка, а толстая, с золотыми
полосками-кольцами, точь-в-точь такая же, какими московские модники
освещают свои вечеринки и ужины. Острый язычок пламени чуть вздрагивал,
колеблемый ветром, но ветра не было. Еще одно наваждение! Не долго
размышляя, я схватил эту загадочную свечу-призрак, и... она оказалась
совсем не призраком, а вполне реальной свечой, тепловатым на ощупь,
оплывшим столбиком стеарина или воска. Я взял его из воздуха, как со стола
или полки, - тоненький огонек задрожал, и горячая капля упала мне на руку.
Я разжал пальцы, и... свеча не свалилась на пол, а осталась висеть.
Мистика? Чушь! Ведь свеча появилась именно в тот момент, когда я
подумал о том, что найти их в багровых сумерках без фонаря или свечки было
совсем не просто, даже если бы они без сознания лежали рядом. Я подумал
именно о свечке, может быть, потому, что в этом мире она заменяла людям
электролампочку, и вдруг увидел ее воочию. Что это? Исполнение желаний?
Материализация мысли? Неожиданная способность творить чудеса? Но свеча
была лишь частью желания - я просто хотел выбраться из этого лабиринта. А
может, хотение не было достаточно ясно мысленно сформулировано?
Я тотчас же сконцентрировал все внимание на неподвижно висевшей свече,
грозно нахмурил брови и, как в детской сказке, мысленно приказал: "Хочу
немедленно выйти из лабиринта".
Свеча чуть подпрыгнула в воздухе, огонек качнулся и погас. И ничего не
произошло больше, даже сказочный джинн не вырос из потухшего пламени. И
стены лабиринта не распались, и цветные струи коммуникаций по-прежнему
убегали в чернильно-красную мглу коридора, а я все так же стоял, тупо
разглядывая погасшую, но не падавшую свечу. "Борис бы, наверно, нашел
объяснение, - подумал я. - Частичная материализация желаний.
Воспроизведение мысленно воображаемых объектов. Самым желаемым из
воображаемых объектов был, конечно, он сам. Плюс Мартин с его кулачищами и
безрассудной смелостью. Все-таки где они? Быть может, где-нибудь рядом, в
таком же немыслимом зале с прыгающими "мешками" и висящими свечками. Я
представил себе, как Зернов что-то внушает Мартину, а тот внимательно
слушает, согласно кивая. Потом Борис командует: "Вперед!" - и оба
устремляются между такими же струями искать меня, для них бесследно
исчезнувшего.
Я так ясно представил себе эту картину, что она вдруг возникла передо
мной в клубящемся тумане стены. Сквозь его сумеречно красную дымку я
действительно увидал Мартина, внимательно слушающего явно горячившегося
Зернова. Голосов я не слышал: что-то глушило их. "Борис! Дон!" - снова
закричал я. Они даже не вздрогнули, даже не обернулись. Мой голос так же
не долетал до них, и я в отчаянии обрушился на прозрачную стену -
прозрачную, но непроницаемую. Этот знакомый клубившийся дым-туман, не то
кровавого, не то малинового оттенка, отталкивал вроде батута, на котором я
прыгал, бывало, в институтском спортивном зале. Отталкивал и швырял на
пол, как взбесившиеся силовые поля-невидимки, пока я наконец, совсем
обессиленный, так и остался лежать не подымаясь. А туманное "окно" в стене
уже погасло, как экран телевизора, выключенного из сети.
Вот и все. Последнее желание исполнено: показали, успокоили, и, как
говорится, хорошего понемножку. Шагай дальше, если знаешь, куда шагать. А
я не знал. И сидел на полу, в сотый раз спрашивая себя: что делать, что
делать, что делать? А вдруг это конец? Вдруг я никогда уже не увижу ни
голубого неба над головой, ни травы или хотя бы камней под ногами, ни
друзей, так странно пропавших в этом гибельном лабиринте?
- А почему гибельном? Почему пропавших? Почему не увидишь? - спросил
меня где-то рядом до жути знакомый голос.
30. ЗДРАВСТВУЙ, ЮРКА!
Я медленно обернулся, боясь, что ничего не увижу, но, увидев,
отшатнулся, словно к лицу поднесли зажженную спичку. Он стоял и щурился,
хитренько посмеиваясь, совсем как в Гренландии, когда я увидал его в
салоне неожиданно возникшей на льду "Харьковчанки". Да, сомневаться не
приходилось - то был мой земной аналог, Анохин-второй, воссозданный вновь
неизвестно для какой цели. И он явно наслаждался моим замешательством - не
отражение, не Алиса, выглянувшая из зазеркалья, а я сам, раздвоившийся,
как на снегу в Антарктиде. Он был мной до конца, до самых глубин сознания,
и я это знал не хуже его.
- Ну, что уставился? - спросил он. - Думаешь, встретил призрака в этом
царстве теней? Можешь пощупать. Настоящий.
Шок мой прошел, как и в прежних наших встречах.
- Не притворяйся, - сказал я. - Ты отлично знаешь, что я думаю, и я
знаю, что ты это знаешь. К тому же я заблудился, что ты тоже, наверное,
знаешь.
Он не ответил - я был прав: знал он все и все понимал отлично. Именно
потому и возник, что потребовался контакт. Мне или им? Я вгляделся в него
повнимательнее. Как в зеркало? Нет, пожалуй. В зеркале я был бы иной.
Что-то новое появилось в облике моего повторения.
- А ты постарел. Юрка, - сказал я.
- Как и ты. Три года прошло.
Почему три? Для меня - три, а для него - десять. Скоро юбилей может
справлять вместе с Бойлом.
- Три, - повторил он.
Пришлось объяснить упрямцу, в чем разница. Он слушал равнодушно, словно
все знал заранее.
- Азбука, - зевнул он. - На Земле - три года, здесь - десять. Почему?
Честно, не знаю. Но сейчас я в ином качестве - опять твой дубль. Значит, и
для меня - три.
- А в своем качестве ты существуешь? Или роль связного пожизненна?
- Балда, - отрезал он. - Связной я не всегда и не по своей воле. А что
я делаю в Городе в настоящее время, не знаю. Не помню.
- Десять лет прожил и все забыл?
- На какие-то часы или минуты - да. Не спрашивай об этих годах - не
вспомню. Да и не для того мы встретились. Не для взаимных воспоминаний.
- А для чего?
- Подумай, - улыбнулся он дружески и доброжелательно. Так улыбаюсь я
приятному собеседнику или обрадовавшей встрече.
- И думать нечего. Я заблудился, а ты выведешь.
- Эгоист, как всегда. О друзьях забыл?
- Ничуть. У тебя не постная физиономия. Значит, они где-то рядом.
- Это вторая часть задачи. Не плачь - выведу. Только сначала поговорим.
- Лицо его напряглось, словно он приложил к уху микрофон невидимой
телефонной трубки.
- Внимаешь приказу?
Он не ответил.
- Это "они" так считают?
Он нахмурился.
- Не повторяй прежних догадок. Я знаю то, что мне нужно знать в
настоящую минуту. А теперь слушай. Помнишь, что говорил на парижском
конгрессе американский фантаст? Не помнишь - напомню. - Он процитировал: -
"Мне радостно думать, что где-то в далях Вселенной, может быть, живет и
движется частица нашей жизни, пусть смоделированная, пусть
синтезированная, но созданная для великой цели - сближения двух пока еще
далеких друг от друга цивилизаций, основы которого были заложены еще
здесь, на Земле".
- А что последовало? - спросил я, не скрывая иронии.
- Наивный вопрос. Вы видели. Они все-таки создали мир по земным
образцам, высшую форму белковой жизни, сиречь гомо сапиенс. Разве Город с
его окрестностями не благодатный слепок с Земли и землян, с их буднями и
праздниками, мечтами и надеждами?
- Ты спрашиваешь как моя копия или как их связной?
- Не разделяй, - поморщился он.
- Тогда единственно возможный ответ: нет! Не благодатный слепок.
- Погоди, - перебил он меня, - я еще не закончил. Людям этого мира было
дано все для дальнейшей разумной эволюции - земная природа, земные жилища,
земной транспорт, земная техника и - самое главное - земная пища в
неограниченном объеме с неограниченным воспроизводством.
Мне надоела эта подсказанная извне преамбула. Ограниченная мысль
технически сверхвооруженных копиистов нашего мира действительно не
понимала, что она недодумала.
- А что же дал этот созидательный опыт, товарищ связной? - Я поднял
брошенную мне перчатку. - Каждому по потребностям? Кучка подлецов в серых
мундирах по-своему поняла этот принцип. Потребности у них - будь здоров! А
народу - дырка от бублика: боятся вздохнуть в этой уродской утопии. Ваши
сверхмудрецы создали модель капиталистической цивилизации в ее наихудшем,
диктаторском варианте. Воспроизведена техника, кстати не во всем умно и
последовательно. Воспроизведена природа - тоже не очень грамотно.
Воспроизведено общество, социальной структуры которого модельеры так и не
поняли.
- Я знаю, - сказал он грустно.
- Сам допер или запрограммировали?
Он не принял шутки. Он был не мной, а связным пославших его ко мне.
- Они уже осознали, что в чем-то ошиблись, - продолжал он, как лента
магнитофона, - но в чем, как и когда, они не знают. Эксперимент не удался,
но остановить его уже нельзя. Это как цепная реакция: не вмешаться, не
задержать, не повернуть.
- Повернуть можно, - сказал я.
- Как?
Что я мог подсказать без Зернова? Мы еще не сделали всех необходимых
выводов. Единственное, что я мог взять на себя, - это совет не мешать
людям. Любое вмешательство извне неминуемо приведет к новым ошибкам.
Человек не научит пчелу строить соты, и никакая суперпчела не построит
идеального человеческого общества.
- Рано советовать, - сказал я. - Если нас и пригласили как экспертов,
то мы еще мало знаем, чтобы дать разумный совет.
- Ты готов его дать.
- А ты знаешь какой?
- Конечно.
- Так о чем же разговаривать? Кому и зачем нужна эта встреча?
Он обиженно нахмурился - снова Юрка Анохин, дубль, двойник, человек. И
как похож на меня - и в радости, и в обиде. Но, честное слово, я не хотел
его обижать.
- Ты меня не понял, старик. Кому вообще нужны наши советы? "Облакам"
или их созданиям? Если об этом просят твои хозяева, скажи: не
вмешивайтесь! Люди сами найдут отправную точку прогресса. И советы им не
нужны. С нами или без нас (я невольно повторил Зернова), а они свое дело
сделают. Подождите.
- Как долго?
- Я не пророк. Революцию не предсказывают - ее делают.
- Кто делает?
- Ты явно глупеешь. Юрка, когда перестаешь быть мной. Люди, сами люди,
дружок, делают революцию. Обыкновенные люди. Встретишься на улице - не
обернешься.
Я замолчал. Он, двойник, конечно, понял меня. Он, связной, посланец
другой цивилизации, еще раздумывал. Может быть, мои ответы через него
снимали чьи-то рецепторы. Могли ли "они" понять, что не вожаки, а массы
куют победу, что матч выигрывает не центрфорвард, забивший решающий гол, а
вся команда, девяносто минут готовившая этот гол.
- Эксперимент давно уже вышел из-под контроля экспериментаторов, -
помолчав, прибавил я. - Он продолжается сам по себе. Как ты сказал? Цепная
реакция? Что ж, верная мысль. Теперь нужно ждать взрыва.
- Когда?
- Скоро.
- И тогда вы уйдете.
Он вздохнул: это был не вопрос, а вывод.
- Ты думаешь?
- Знаю, - повторил он. - Когда ты перестанешь спрашивать меня о
субзнании?
Значит, скоро домой. Теперь и я вздохнул. Радость и горе стали рядом,
вместе заглядывая в будущее. Радость встречи с Землей, с родным небом,
близким и любимым, и делом, которому ты служил. И горечь расставания с
людьми, которых ты тоже успел полюбить, и делом их, которое тоже стало
твоим. Что связывает бойцов, снова встречающихся в День Победы?
Воспоминания? Поиски прошлого? Или память о погибших друзьях? Нет,
пожалуй, счастье самой победы, добытой вместе, в одном строю. Я не могу,
не хочу уйти раньше.
- Только нам не встретиться в этот день, - грустно улыбнулся он, - ни
завтра, ни спустя годы. Да я бы и не узнал тебя.
Мне вспомнилась вдруг случайная встреча на улице - даже не встреча, а
какой-то кинопроход: взглянули друг на друга в толпе и разошлись, не
вспомнив, не узнав.
- Это был ты?
- Возможно... - Он пожал плечами. - Сейчас я не знаю, чем занимаюсь в
Городе, как зовусь, где живу.
- Но ведь ты знаешь Город? - настаивал я.
- В данную минуту только через тебя. Таким, каким его знаешь ты. А
вообще, вероятно, даже лучше. Но сейчас не помню, не спрашивай. И не
спрашивай о заводе: я знаю его таким, каким его увидел и понял ты. А мое
личное бытие началось, как и в прежних встречах, в гуще красного киселя. В
первичной материи жизни, как говорит Зернов. Я еще разок хлебну этой
кашки, если все же придется встретиться.
- Вероятно, уже в последний раз.
- Возможно.
- Гренландский вариант?
- Кто знает?
- А сейчас?
- Иди вперед, не пугайся туманов - пройдешь. Тебя давно ждут.
- А ты?
- Сам знаешь. Связной перестает быть связным, когда отпадает в нем
надобность. Иди и не спрашивай.
Я послушался. Не прощаясь и не оглядываясь, шагнул в темную извилину
широкой трубы, чувствуя шестым, или седьмым, или Бог знает каким чувством
на себе его пытливый, внимательный взгляд: не дубля - товарища. Но и это
ощущение исчезло. Туман вокруг густел, обтекая, подобно холодному
резиновому клею. Нечто вроде тончайшей, нерастворяющейся среды не
позволяло ему коснуться кожи. Я шел вслепую, ничего впереди не видя и не
стараясь оглянуться назад. Я даже помогал себе, разгребая руками этот
захлестывающий малиновый кисель, пока не ударил в глаза дневной свет и не
прозвучало в ушах полурадостное-полутревожное восклицание:
- Юрка! Наконец-то!
31. ЗАВТРАК НА БАСТИОНЕ СЕН-ЖЕРВЕ
Первые минуты я ничего не видел. Меня обнимали и тискали как
вернувшегося из многолетней командировки. Потом огляделся. Помню, как-то в
детстве, впервые заглянув в церковь, я увидел на стене седовласого
Саваофа, восседающего, скрестив ноги, на прочно закрепленных облачных
комьях. Эти же комья клубились вокруг, замыкая Бога Отца в некий
межоблачный вакуум. В таком же розовом вакууме находились и мы, все трое,
ухитрившись довольно прочно стоять на загадочной стереометрической
поверхности. Объем нашего вакуума трудно было определить или измерить: то
он казался огромным, как ипподром, то замыкался вокруг нас, как розовая
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг